На рассвете увидели мы небольшой остров, названный мною Серифос. Он состоит из голого камня, имеющего в поперечнике около мили. Прямо на W от сего острова, в расстоянии около 24 миль, лежит остров Вулкан, в близости коего на восточной стороне находится другой и почти равной с ним высоты остров, получивший имя Аполлос. Четвертый остров, в 15 милях к югу от Вулкана, около шести миль в окружности, назвал я Юлией. Далее к западу видели мы еще остров, превосходивший все сии величиною, который показан на карте нашей под именем Сант-Клер, потому что как на французских, так и на английских картах находится остров сего имени, которого означение на картах хотя и разнствует с широтою виденного нами острова полуградусом, но из всех островов, означенных на тех же картах у юго-восточных берегов Японии, сей последний сходствует с ним гораздо больше, нежели все прочие.
Сверх того, я хотел удержать такое название, к коему по старым картам сделана уже привычка. Мне казалось небесполезным отличить особенными именами все прочие острова, находящиеся в проливе Ван Димена, определенные нами с великою точностью, но как я не мог узнать собственных японских названий, то и принужден был дать им имена по своему произволению.
В 7 часов утра находилась от нас южная оконечность земли Сатцума прямо на N. Мыс сей, названный мною в честь старого адмирала Чичагова, знаменитого долговременною полезною своею службою, а особливо путешествием своим к северному полюсу и победами, одержанными им над шведским флотом, состоит из выдавшегося тупого каменного утеса, близ которого находятся два других каменных возвышения: одно острое, а другое круглое.
Как скоро обошли мы южную оконечность земли Сатцума, то показалась нам высокая конусообразная гора, стоящая на самом краю берега. Она названа мною пик Горнер, именем нашего астронома, и лежит под 31° 9´ 30´´ широты и 229° 32´ 00´´ долготы. Положение сей достопримечательной горы определено Горнером с величайшей точностью. Она и остров Вулкан составляют два вернейших признака пролива Ван Димена. В сие время открылся на NO залив величины необозримой, который углублением своим, далеко простирающимся к северу, казался быть проливом, но, вероятно, имеет там предел свой. Залив сей, у коего лежат на SO мыс Чичагов, а на NW пик Горнер, имеет прекраснейший вид. На северной стороне оного лежит в беспорядке множество великих камней, из коих два, имеющие вид свода, показались нам достойными особенного внимания.
Весь залив, кроме северной его части, окружен высокими горами, покрытыми прекраснейшею зеленью. Пик Горнер, стоящий на самом краю и кажущийся выходящим из воды, придает много красоты сему заливу. Отсюда пошли мы на NW½W к оконечности, между коею и пиком Горнером находится другой весьма красивый залив, разделяемый выдавшеюся к северу оконечностью на две части, из коих одна лежит к западу, а другая к NO. На прекрасной долине, составляющей берег западной части, видны были пространные поля, небольшой город и правильно расположенные лесочки.
Высокий, острый, подобно обелиску, камень стоит в недальнем расстоянии от берега, составляющего в сем месте небольшой залив, где стояло на якоре несколько японских судов. Позади долины, далеко внутрь земли, лежит ровная гора, на средине коей возвышается пик немалой высоты. В полдень обсервованная широта нашего места была 31° 9´ 07´´, Она совершенно сходствовала со счислимою. Сие показывает, что течение здесь непостоянное, но происходит от правильного прилива и отлива и бывает столь сильно, что корабль при слабых ветрах не повинуется рулю.
Юго-восточный берег земли Сатцума, до юго-восточной своей оконечности, имеет направление почти NOt и SWtS. При сей оконечности оного находится залив. До сего места составляют берег утесистые камни. Я не думаю, чтобы на сей стороне было где-либо место для якорного стояния. Берег горист, но нет ни одной горы, которая отличалась бы особенно своею высотою. Напротив того, от юго-восточной оконечности до мыса Чичагова берег имеет вид приятнее. Берега к воде низменны и вмещают в себе многие заливы. Сия сатцумская сторона кажется быть плодоносной, а потому, вероятно, есть и многолюдная. Многие огни, горевшие ночью вдоль по берегу, и великое множество лодок, ходивших туда и сюда на гребле и под парусами, казались быть достаточным тому доказательством. От последнего до пика Горнера берег имеет направление NWtN, а от сего почти W до юго-западной оконечности, у коей находится упомянутый уже мною залив. Сия часть берега весьма приятна.
Мы, плыв от оного в недальнем расстоянии, могли видеть все совершенно ясно и любовались прекраснейшими видами, достойными кисти искусных живописцев. Частая и скорая перемена в положении корабля представляла взору нашему беспрерывно новые картины. Весь берег состоит из высоких холмов, имеющих вид то купола, то пирамиды, то обелиска, и охраняемых, так сказать, тремя облежащими высокими горами. Роскошная природа украсила великолепно сию страну, но трудолюбие японцев превзошло, кажется, и самую природу. Возделывание земли, виденное нами повсюду, чрезвычайно и бесподобно. Обработанные неутомимыми руками долины не могли бы одни возбудить удивления в людях, знающих европейское настоящее земледелие, но, увидев не только горы до их остроконечных вершин, но и вершины каменных холмов, составляющих край берега, покрытые прекраснейшими нивами и растениями, нельзя было не удивляться.
Темно-серый мрачный цвет каменного вещества, служащего оным основанием, в противоположность с плодоносными вершинами, представлял такой вид, который был для нас совершенно новым. Другой предмет, обративший на себя наше внимание, была аллея, состоявшая из высоких деревьев и простиравшаяся вдоль берега через горы и долины, пока досязало зрение. В некотором между собою расстоянии видны были беседки, вероятно, служащие местами для отдыха пешеходов. Нельзя, кажется, иметь более попечения об удобности прохожих. Аллеи должны быть в Японии не необыкновенны. Мы видели одну, подобную сей, в близости Нагасаки, также и на острове Меак-Сима.
Берега, окружающие залив Сатцумский, весьма гористы. Горы северного берега сего залива отличаются еще тем, что имеют вид волнообразный; посреди их возвышается тот самый пик, который видели мы вчерашний день и о коем мною уже упомянуто. К северо-западу от него виден пик двухвершинный, прилежащий плоской горе, беспрестанно дымящейся. Сия гора, кажется, должна быть, по описанию, гора Унга, соделавшаяся достопамятною во время гонения на христиан в Японии потому, что с оной в жерло сего вулкана низвергали обращенных в христианскую веру иезуитами японцев, которые не хотели опять возвращаться к вере своих предков. Мыс, составляющий северную Сатцумскую оконечность, назвал я мыс Кагул в память славной победы, одержанной графом Румянцевым над многочисленною турецкою армией.
Во весь день окружало нас множество японских лодок, ходивших туда и сюда в разных направлениях. Но они не подходили к нам ни однажды так близко, чтобы можно было переговаривать с бывшими на оных людьми; напротив того, всевозможно старались держаться от нас далее. Мы делали им знаки и заставляли земляков их кликать громогласно на японском языке, но все было тщетно. Рабское повиновение есть как будто врожденное японцев свойство, которое, бесспорно, досталось им также в удел, как и всем другим народам, несущим иго азиатского деспотизма. Им поведено не иметь с иностранцами ни малейшего сообщения. Исполняя сие в совершенной строгости, не отвечают они ни одного слова даже на приязненные, невинные вопросы.
От мыса Номо до входа в залив Нагасаки видны были позади маленьких каменных островов многие малые заливы, с прекраснейшими но берегам их долинами. Берег представлял вообще взору нашему яснейшие признаки рачительнейшего возделывания земли, с прелестными видами, украшаемыми необозримыми рядами насажденных деревьев. Позади долин простирается земля к северу цепью гор, одна другой прилежащих. В полдень обсервованная широта нашего места была 32° 36´ 40´´, но мы находились еще южнее Нагасаки. В сие время пришла к кораблю нашему лодка с японским чиновником, который, разведав несколько об нас, немедленно удалился. Через два часа потом прибыл к нам другой чиновник и оставался на корабле до тех пор, пока мы, войдя в залив Нагасаки, в половине шестого часа вечера стали на якорь.
Глава XII. Пребывание в Японии
Принятие нас в Нагасаки. – Неудача в ожиданиях. – Меры предосторожности японского правительства. – Съезд с корабля посланника, для житья, на берег. – Описание Мегасаки, местопребывания посланника. – Переход "Надежды" во внутреннюю Нагасакскую гавань. – Отплытие китайского флота. – Отход двух голландских кораблей. – Некоторые известия о китайской торговле с Японией. – Наблюдение лунного затмения. – Примечания об астрономических познаниях японцев. – Покушение на жизнь свою привезенного нами из России японца. – Предполагаемые причины, побудившие его к сему намерению. – Прибытие дамио, или вельможи, присланного из Иеддо. – Аудиенция посланника у сего вельможи уполномоченного. – Совершенное окончание посольственных дел. – Позволение к отплытию в Камчатку. – Отбытие "Надежды" из Нагасаки
Оскорбительная предосторожность, с каковою поступают в Японии с иностранцами, довольно известна. Мы не могли надеяться, чтобы приняли нас благосклоннее, нежели других народов, но, думая, что имеем с собою посланника, отправленного монархом могущественной и соседственной нации сего столь боязливого в политических отношениях народа, с одними дружественными уверениями, ласкались не только некоторым исключительным приемом, но и большею свободою, которая могла бы долговременное наше в Нагасаки пребывание сделать приятным и небесполезным. Мы полагали, что шестимесячное наше бездействие вознаградится, по крайней мере, приобретением сведений о сем так мало известном государстве. Посещающие оное в продолжение двух столетий голландцы поставили себе законом не сообщать свету никаких об нем известий.
В течение ста лет явились два только путешественника, которых примечания об Японии напечатаны. Хотя оба они находились в государстве сем короткое время, однако описания их важны, поелику они суть единственные со времени изгнания христианской веры из Японии, после чего иезуиты уже никаких известий об оной доставлять не могли. Но сии путешественники не принадлежали к голландской нации, коей не обязана Европа ни малейшим сведением о японском государстве. Что же бы такое удерживало от того голландцев? Не боязнь ли строгого за то японцев мщения? Не зависть ли или политика? Первая причина могла бы достаточно быть к извинению, если бы японцы, вознегодовав на сочинения Кемпфера и Тунберга, которые толмачам, шпионам их правления, очень известны, запретили действительно голландцам писать об их государстве. Но сего никогда не было.
Голландцы не доставили даже и посредственного определения положений Фирандо и Нагасаки, где они так долго имели свое пребывание. Кемпферова копия с худого японского чертежа есть единственная известная в Европе карта Нагасакского залива. Они не сообщили никакого описания даже и о положении островов, находящихся в близости Нагасаки, а тем менее еще о лежащих между сим и Формозою, мимо которых плавают они двукратно каждый год на двух кораблях. Невозможно думать, чтобы японцы почли объявление о точном положении стран сих непростительным преступлением. Итак, чему приписать глубокое их молчание? Бесспорно, не благоусмотрительной, но самой мелочной и вовсе бесполезной политике, которая духу XVIII столетия совсем противна и республиканскому правлению не свойственна. Претерпела ли хотя малый урон торговля англичан оттого, что они свободно обнародуют описания всех посещаемых ими стран? Что выиграли голландцы от ненавистного их хранения тайны? Состояние английской и голландской торговли известно каждому. Дальнейшее сравнение оной нимало здесь не нужно.
Я прошу читателя извинить меня в сем невольном отступлении от настоящего предмета, к которому опять возвращаюсь.
Мы крайне обманулись, надеясь получить от японского правительства большую свободу, ежели каковою пользуются голландцы, которая, впрочем, казалась нам вначале столь презрительною, что мы с негодованием отказались бы от оной, если бы предлагаема была с условием не требовать большей. Но и в сей отказали нам вовсе. Время пребывания нашего в Нагасаки по справедливости назвать можно совершенным невольничеством, коему подлежал столько же посланник, сколько и последний матрос нашего корабля. Из сего ясно видно, что никто из нас, а особливо из находившихся всегда на корабле, не был в состоянии приобрести какие-либо, хотя бы и недостаточные, о сей стране сведения. Единственным к тому источником могли служить толмачи, которые, во всю бытность на берегу посланника, не смели к кораблю приближаться.
По сей причине не могу я удовлетворить читателя обстоятельным описанием сего государства, хотя пребывание наше продолжалось в оном более шести месяцев. Я намерен только рассказать здесь те происшествия, которые нарушали иногда тишину нашего заточения. Большая часть оных не заслуживает особенного внимания; но я не хочу и таковых пройти в молчании, поелику все относящееся до малоизвестного государства любопытно. Сверх того, простое, но верное представление случившегося с нами может некоторым образом привести прозорливого читателя к общим заключениям.
Японцы посещают прибывшие российские корабли. Из "Атласа к путешествию вокруг света капитана Крузенштерна"
В.-Т. Тилезиуса фон Тиленау
Не излишним поставлю я упомянуть, во-первых, о нашем невольничестве и о явной к нам недоверчивости японцев, не оставляя, впрочем, и оказанных посланнику нашему разных преимуществ, которым не было до того в Японии примера.
Первое доказательство строгой японцев недоверчивости состояло в том, что они тотчас отобрали у нас весь порох и все ружья, даже и офицерские охотничьи, из коих некоторые были очень дорогие. После четырехмесячной просьбы позволено было, наконец, выдать офицерам ружья для чищения, но и то поодиночке; спустив довольное потом время, выдали только несколько вместе. Полученные обратно ружья, не быв долгое время чищены, оказались по большей части испорченными. Впрочем, офицерам оставлены были при них шпаги, каковым снисхождением не пользуются никогда голландцы. Солдатам предоставили также ружья со штыками, чего голландцы и требовать не могут, ибо они столько осторожны, что никогда не показываются здесь в военном виде.
Всего удивительнее казалось мне то, что посланнику нашему позволили взять с собою на берег солдат для караула, и притом с ружьями. Но сие преимущество допущено с величайшим нехотением. Толмачи всемерно старались несколько дней сряду уговорить посланника оставить свое требование. Они представляли ему, что оное не только противно их законам, но что и народ возьмет подозрение, увидев вооруженных иностранных солдат на берегу. Такового случая, говорили они, не было никогда в Японии. Само правительство подвергнется опасности, если на сие согласится. Видя, что все их представления не могли преклонить посланника оставить почетный караул свой, просили они его взять по крайней мере половину только солдат. Но он и на сие не согласился.
Настояние японцев, чтобы не иметь вооруженных иностранных солдат в своем государстве, было, кажется, единственное только справедливое их от нас требование. Ибо между просвещеннейшими нациями Европы иностранные послы не имеют своего караула. Сие обстоятельство было столь важно, что нагасакский губернатор не мог на то решиться сам собою. Более месяца продолжалось от начала сих переговоров до того времени, как позволено посланнику съехать на берег. Губернатор, вероятно, посылал между тем курьера в Иеддо.
По объявлении о сем малом торжестве над японцами возвращаюсь я опять к унижениям, которые заставляли они чувствовать нас в полной мере. Мы не могли не только съезжать на берег, но и не имели даже позволения ездить на гребных судах своих около корабля в некоем расстоянии. Шестинедельные переговоры могли только склонить наконец японцев назначить на ближайшем берегу для прогулки нашей место, к чему убеждены они были болезнью посланника. Место сие находилось на самом краю берега. Оное огородили они с береговой стороны высоким забором из морского тростника. Вся длина его превосходила немногим сто шагов, ширина же не более сорока шагов составляла. С двух сторон стража наблюдала строгое хранение пределов.