Особенный успех имела ставшая знаменитой "Китаянка" – изображенная на полотне экзотическая дама с лицом странного зеленоватого оттенка. Для жителей Англии, Канады, Новой Зеландии, Австралии, Южной Африки репродукции с этой картины стали такими же привычными, как у нас "Три богатыря" или "Утро в сосновом лесу", которые в советские времена висели во всех заведениях общепита. Также становятся популярными другие его портреты восточных женщин с такой же очень экспрессивной цветовой гаммой – "Мисс Вонг", "Дама с Востока", "Зулусская девушка" и т. п.
Символ поп-культуры
Третчиков много путешествовал по Африке, изучал быт и искусство, населяющих ее народов, соединив их стиль и традиции со своим глубоким знанием азиатского Востока. Вместе с африканскими рыбаками ходил в море, сидел вместе с ними у костра. Впрочем, в некоторых его картинах, как например, "Понедельник перед Великим постом" и "Умирающий лебедь", посвященной известной балерине Анне Марковой, есть и русские мотивы.
В итоге художник, который оказался еще и отличным менеджером своего собственного "товара", штурмом взял западный арт-рынок, заполнив его произведениями необычного качества. Репродукции с картин Третчикова, ставших символами западной поп-культуры, продавались не только в художественных салонах, но даже в отделах дамского белья универмагов и в крупнейшей британской сети аптек.
Для обывателя англосаксонских стран полотна Третчикова явились олицетворением далекого и сказочного Востока. К тому же они хорошо гармонировали с вошедшими тогда в моду интерьерами квартир и фильмами о Джеймсе Бонде. Когда Дэвида Боуи спросили, какую картину он хотел бы приобрести больше всего, знаменитый певец без колебаний ответил: "Китаянку" Третчикова. О творчестве художника было снято несколько фильмов крупнейшими кинокорпорациями, в том числе Би-би-си и Евровидением.
Табу на родине
Работал он в стиле гиперреализма, писал в основном, портреты. А искусствоведы яростно спорили и продолжают спорить о его своеобразном творчестве, некоторые считают полотна русского художника "китчем", другие отмечают большое влияние на него Гогена. В Советском же Союзе на творчество выходца из России было наложено строжайшее табу – ведь он был эмигрантом! К тому же в СССР женщин было принято изображать в стиле социалистического реализма – с отбойным молотком или с веслом в руках. А неподвижно застывшие эротические красавицы Третчикова олицетворяли, по мнению советских критиков, "буржуазное эстетство" и "разложение".
В России он так снова не побывал, но русский язык не забывал. По-английски говорил плохо, а африкаанс, на котором говорило местное население, не знал вовсе. Он собирался приехать на родину, когда рухнул СССР, но уже чувствовал себя старым и немощным для такой дальней поездки. Умер Владимир Третчиков в зените славы в возрасте 93 лет (из них 60 лет он провел в Африке) на своей фешенебельной вилле в пригороде Кейптауна Бишоп Корт, окруженный заботливыми детьми и внуками, в 2006 году. Но последние годы были тяжелыми – его горячо любимая жена, также как и дочь Мими, страдали тихим умопомешательством.
Признания беглеца
В Ленинграде в 1934 году был убит Киров. Но еще и сегодня обсуждаются разные версии этой драмы в Смольном. Оказывается, что почти сразу же после трагического выстрела "в коридорчике" сбежавший в Японию высокопоставленный руководитель НКВД, принимавший участие в расследовании преступления, подробно рассказал иностранной прессе, как все произошло на самом деле. Долгое время о его показаниях в нашей стране было ничего неизвестно.
13 июля 1938 года в Токио в отеле "Санно" состоялась необычная пресс-конференция. Перед журналистами сидел элегантно одетый, отлично выбритый черноволосый и еще моложавый мужчина с длинной сигарой с мундштуком из слоновой кости в руке. Однако опытный глаз мог заметить, что в штатском костюме герой встречи с прессой чувствует себя не вполне ловко. Еще бы! Совсем недавно на нем был ладно пригнанный мундир с тремя ромбами (комиссара госбезопасности 3-го ранга) в петлицах и с орденами высокопоставленного руководителя НКВД. В таком виде перед публикой появился Генрих Люшков, который по приказу Сталина участвовал в расследовании убийства Сергея Мироновича Кирова, первого секретаря Ленинградского обкома партии. Подробно о его судьбе рассказал историк Борис Соколов в своей книге "Русские тайны".
Сфабрикованное дело
"Мои сомнения начались с убийства Кирова в 1934 году, – начал перебежчик, пытаясь оправдать факт своего дезертирства, – Это убийство оказало большое влияние на партию и государство. Я в то время находился в Ленинграде и под руководством Ежова принимал участие не только в расследовании этого убийства, но и в последующих событиях – публичных процессах и казнях". "Перед лицом мировой общественности, – продолжал Люшков, – я должен прямо заявить, что все эти "дела" являются сфабрикованными. Николаев никогда не принадлежал к группе Зиновьева. Из знакомства с его дневниками видно, что это человек неуравновешенный, находящийся в плену диких фантазий, возомнивший себя вершителем судеб человечества и исторической личностью…". Беглый комиссар категорически отверг и версию о том, что к убийству приложил руку Сталин (официально выдвинутую потом Хрущевым). А также опроверг и распространившуюся в то время и снова реанимированную уже в наши дни романтическую историю, будто Николаев убил Кирова из ревности, подозревая в нем любовника своей жены.
Удобный предлог
Говоря об уничтожении Зиновьева, Каменева, Томского, Рыкова, Бухарина и многих других, Люшков заявил, что Сталин использовал благоприятную возможность, представившуюся в связи с делом Кирова, для того, чтобы избавиться от этих людей посредством фабрикации заговоров, шпионских процессов и террористических организаций. "Это происходило не только благодаря истерической подозрительности Сталина, но и на основе его твердой решимости избавиться от всех троцкистов и правых, которые являются его политическими оппонентами и могут представить собой политическую опасность в будущем…". Дал он объяснение и таинственной гибели телохранителя Кирова Борисова. По мнению Люшкова, он погиб в результате простой, а не подстроенной автомобильной аварии. Сталин позвонил в Ленинград и потребовал доставить Борисова на допрос в Смольный. Однако с этого момента до аварии с машиной прошло всего полчаса и за это время, как считает Люшков, организовать убийство при помощи аварии было просто невозможно.
Таким образом, еще в далеком 1938 году "дело Кирова" один из следователей совершенно ясно и недвусмысленно объяснил – партийный лидер Ленинграда стал жертвой психически неуравновешенного одиночки. Однако в СССР на имя Люшкова после его бегства было наложено строжайшее табу, и все, что он говорил в Японии, в том числе и по делу Кирова, стало известно только после краха СССР.
Почему сбежал комиссар
Перейдя к японцам в районе озера Хасан Люшков, который в 1938 году занимал пост начальника Управления НКВД Дальневосточного края, прихватил с собой деньги, предназначенные для оплаты иностранной агентуры, служебное удостоверение и два пистолета. Свой побег чекист объяснил опасением стать жертвой чисток, которые обрушились тогда на "органы" накануне снятия Ежова. Комиссар получил неожиданный вызов в Москву, и понимал, что сразу окажется в подвалах Лубянки. Ведь незадолго до этого до Люшкова дошло известие об аресте его покровителя Израиля Леплевского, главы НКВД на Украине. Хотя на работе в "органах" он старался, как мог. Родившись в Одессе, Люшков уже в 20 лет стал в разгар Гражданской войны стал начальником политотдела бригады, а потом его направили на работу в ЧК. Работал на Украине, Северном Кавказе. Участвовал в беспощадном подавлении бунтов голодных крестьян и истреблении казачества. Словом, у беглеца от "террористического сталинского режима" у самого руки были по локоть в крови. Он это понимал и признался: "Велики мои преступления перед народом, так как я сам участвовал в этой страшной сталинской политике, убившей многих и многих советских людей".
Стали обрабатывать
Разумеется, что "тридцать японских сребреннников" бывший энкэвэшник должен был усердно отрабатывать. Японцы потребовали от него писать справки о структуре НКВД, о советской агентуре за границей, о положении в высшем партийном руководстве СССР, а также насчет вооружения Красной армии. "Разведывательную деятельность против Японии независимо друг от друга, – вещал Люшков, – ведут НКВД, РККА, а также ВКП (б). А этих целях активно используют посольство и торгпредство СССР в Токио. Широко используются и граждане других стран, в частности Германии и США, проживающие в Японии. Кадровые сотрудники НКВД отправляются в Японию под видом жен дипломатов. В частности, агентом НКВД является жена советского посла в Японии Сметанина". Однако о деятельности в Японии группы Рихарда Зорге Люшков ничего не знал и потому не смог его выдать. Зорге был сначала агентом Коминтерна, а потом работал на Разведуправление Красной армии и в НКВД на Дальнем Востоке о его деятельности информированы не были.
Выжав перебежчика, как лимон, японская разведка потеряла к нему интерес, и уже не знала, что с ним делать. Сам Люшков умолял переправить его в США, но японцы не собирались передавать его своим тогдашним противникам. Промелькнули несколько лет, а в 1945 году, когда СССР объявил Японии войну, от него решили отделаться. Его "куратор", капитан японской разведки Такеока в своих воспоминаниях написал, что от Люшкова потребовали покончить жить самоубийством. А когда тот отказался, японцы его попросту пристрелили. Однако историк Борис Соколов не верит в эту версию. Он полагает, что Люшкова под чужим именем тайно переправили из Японии в США, где он тихо прожил остаток своих дней, понимая, что на родине предателя и сталинского палача в любом случае ждет неминуемый расстрел.
Власть соловецкая
Имя Бориса Ширяева мало кому у нас известно. Однако у него была необыкновенная судьба. Когда будущий писатель сидел в первом советском концлагере на Соловках, 84-летний профессор-серб Кривош-Неманич, занимавшийся магией и хиромантией, предсказал, что он умрет в Италии. Ширяев не поверил, однако ему удалось спастись, и свою книгу о советской каторге "Неугасимая лампада" он закончил на Капри. В ней он не только описал все ужасы зарождавшейся тогда в СССР организованной системы рабского истребительного труда, но и привел многочисленные примеры необыкновенной высоты духа, героизма и самопожертвования безвестных мучеников Соловков.
Ширяев вместе с другими узниками прибыл на Соловки на пароходе "Глеб Бокий", названный так по имени известного тогда чекиста. Новую партию осужденных встречал сам начальник лагеря свирепый "товарищ Ногтев". Он выстроил прибывших на берегу и заявил: "Вот, надо вам знать, что власть у нас здесь не советская, а соловецкая! Обо всех законах надо теперь позабыть. У нас свой закон…". Как действует это закон, товарищ Ногтев тут же и показал. Один за другим заключенные проходили мимо будки, в которой он сидел с карабином, хладнокровно убив несколько человек. "Он делал это, – вспоминает Ширяев, – не силу личной жестокости, он скорее был добродушен во хмелю. Но этими выстрелами он сразу стремился нагнать страх на новоприбывших, внедрить в них сознание полной бесправности, безвыходности, пресечь в корне возможности попытки протеста".
Фрейлина трех императриц
Однажды на Соловки доставили старую баронессу, "с известной всей Россией фамилией", служившей при дворе фрейлиной "трех императриц". Ее специально поместили в барак, в котором жили проститутки, уголовницы, бывшие содержательницы притонов, торговки кокаином. Там баронесса была встречена не "в штыки", а даже еще более жестоко и враждебно. "Стимулом к травле было ее прошлое. Женщины не умеют подавлять в себе, взнуздывать это чувство и всецело поддаются ему. Слабая хилая старуха была ненавистна не сама по себе в ее настоящем, а как носительница той иллюзии, которая чаровала и влекла к себе мечты ее ненавистниц.
Прошлое, элегантное, утонченное, ярко проступало в каждом движении старой фрейлины, в каждом звук ее голоса. Она оставалась аристократкой в лучшем, истинном значении этого слова, и в Соловецком женбараке, в смраде матерной ругани, в хаосе потасовок она была тою же, какой ее видели во дворце. Она не чуждалось, не ограничивала себя от окружающих, не проявляя и тени того высокомерия, которым грешит ложный аристократизм".
Тотчас по прибытии баронесса была, конечно, назначена "на кирпичики" – тяжелейшую работу по тасканию кирпичей, которую редко кто выдерживал более двух-трех месяцев. "Баронесса! Фрейлина! Это тебе не за царицей хвост таскать!" – ликовали уголовницы. Они не спускали с нее глаз и жадно ждали вопля, жалобы, слез бессилия, но этого им не пришлось увидеть. Самообладание, внутренняя дисциплина, выношенная в течение всей жизни, спасла баронессу от унижения. Не показывая своей усталости, она доработала до конца, а вечером, как всегда долго молилась, стоя на коленях перед маленьким образком". То же повторялось и в последующие дни. Баронесса спокойно и мерно носила сырые кирпичи, вернувшись в барак, тщательно чистила свое платье, молча съедала миску тресковой баланды, молилась и ложилась спать на свой аккуратно прибранный топчан. Она не чуждалась никого и со всеми разговаривала совершенно одинаковым тоном. Она делала и говорила "что надо", так, как делала это всю жизнь.
Таинство пробуждения Человека
Нарастающее духовное влияние баронессы чувствовалось в бараке все сильней. Проститутки и воровки начали относиться к ней с явным уважением. В ее присутствии стали сдерживаться, переставали материться. "Это великое таинство пробуждения Человека совершалось без насилия и громких слов", – отмечает Ширяев. Когда пришла пора выбирать кандидата на "блатную" должность – уборщицы барака, то уголовницы единогласно выбрали баронессу. Это было большой "милостью" к ней. Работа считалась легкой, за место уборщицы жестоко боролись. Во время страшной эпидемии сыпняка, срочно понадобились санитарки в барак к умирающим. Туда, на верную смерть, посылали на добровольной основе, но никто из заключенных сам идти не хотел.
– Так никто не хочет помочь умирающим? – спросила начальница санчасти.
– Я хочу, – тихо ответила баронесса. И тут же за ней записалось еще несколько женщин.
Работа в сыпнотифозном бараке была страшной. Больные лежали вповалку на полу и сестры руками выгребали из-под них пропитанные нечистотами стружки. Но баронесса работала днем и ночью, так же мерно и спокойно, как носила кирпичи и мыла пол женбарака. Но час пробил, и на руках и шее баронессы появилась зловещая сыпь.
– Баронесса, идите и ложитесь в особой палате… Разве вы сами не видите? – сказала начальница.
– К чему? – спокойно ответила та. – Вы же знаете, что в мои годы от тифа не выздоравливают. Господь призывает меня к себе, но два-три дня я еще могу служить ему. Надзирательница не выдержала, обняла и поцеловала умирающую…
Душу за други
Убежать с Соловков было невозможно. У чекистов имелись быстроходные катера и даже самолет. Однако несколько морских офицеров все же решились на побег. Душой заговора был князь Шаховской, более известный на Соловках под фамилией Круглов. Им помог случай. Талантливый морской инженер Стрижевский сконструировал для морских прогулок начальника лагеря глиссер-моторный катер с воздушным винтом (кстати, первый в мире!), развивавший скорость вдвое большую, чем катера обычного типа, которые были у чекистов береговой охраны.
Но оставался самолет. Он хранился в ангаре, который охранялся и днем и ночью. Уход за самолетом вел некто Силин. О нем было мало, что известно. Говорили, что в прошлом он был знаменитым морским летчиком, носившим другую фамилию. Он и взял на себя главную роль в осуществлении побега, пообещав вывести самолет из строя. "Это не был риск, – пишет Ширяев, – это было осознанное обречение себя на гибель. Сам он бежать не мог, потому что находился под постоянным наблюдением. На сохранение жизни у него не было ни единого шанса. Он шел на неотвратимую смерть. Но он пошел".
Отважные беглецы вышли в море ночью. Часового при катере оглушили и связали. Их отсутствие было обнаружено только на утренней поверке. Беглецы могли уйти за ночь на 250–300 километров. "Самолет!" Мотор его был разобран для генеральной чистки. Некоторые его части оказались негодными. Силин был расстрелян, но никого не назвал на допросах. Он "положил живот свой за други своя" и совершил этот подвиг, следуя славной традиции Русского императорского флота. Он был верен ей до конца.
Неугасимая лампада
"Однажды, – пишет Ширяев в заключение своей книги, – глухой безлунной ночью я возвращался пешком из отдаленной командировки". Дорога шла лесом, и он сбился с тропинки. Вдруг в темноте мелькнул отблеск какого-то луча. Подойдя вплотную, автор понял, что свет идет из крохотного оконца землянки. Заглянув в него, он увидел стоящего на коленях возле раскрытого гроба отшельника. Горела лампадка, и бледные отблески ее света падали на темный лик древней иконы… До рассвета пораженный заключенный стоял у окна, не в силах войти. "Я думал, – пишет он, – нет… верил, знал, что пока светит бледное пламя Неугасимой, жив и дух Руси – многогрешной, заблудшейся, смрадной, кровавой… кровью омытой, крещенной ею, покаянной, прощенной и грядущей к воскресению…".
Загадка 37-го года
Множество публикаций появилось за последнее время по поводу "большого террора" 1937 года. Некоторые авторы называют его "возмездием" самим организаторам революции. Другие отмечают, что террор начался еще в 1918 году, с 1918 по 1922 гг. было уничтожено людей в 30 раз больше, чем в "страшные 30-е годы". До сих пор идут бурные споры о том, почему Сталин решил вдруг уничтожить верхушку верно служившей ему большевистской элиты.
Часто цитируют стихотворение великого русского поэта Федора Тютчева о том, что "умом Россию не понять…". Однако мало кто знает, что в своем последнем стихотворении поэт пророчески предупреждал:
Спасенья нет в насилье и во лжи, -
Как ни орудуй ими смело, -
Для человеческой души,
Для человеческого дела!
Знай, торжествующий (кто б ни был он!)
Во всеоружии насилья и обмана, -
Придет и твой черед, и, поздно или рано,
Ты ими ж будешь побежден!
Тютчев, конечно, вряд ли предполагал, что с Россией может произойти такая страшная трагедия, которая случилась в XX веке. Однако он точно предсказал, что случится с теми, кто попытается править при помощи лжи и насилья: они будут уничтожены тем же самым режимом, который создадут. Именно так и следует, как считают некоторые историки, рассматривать трагедию 1937 года. Конечно, это был никакой не "пик террора", не внезапное уничтожение больших масс людей по неожиданной прихоти впавшего в безумие Сталина. Истребление, куда в больших масштабах, началось с 1918 года, когда уже к 1922 году в результате Гражданской войны, голода и разрухи, население России сократилось на 15,1 миллиона человек. Затем последовал страшный голод начала 30-х, ужасы коллективизации, когда снова погибли миллионы. А потому 1937 год отличается от всего предшествующего периода вовсе не масштабами террора, а тем, что сажать и расстреливать стали уже не представителей "эксплуататорских классов", не простых русских крестьян, а "своих", тех, кто раньше сам их убивал, кто въехал в чужие дворцы, удобно устроился в чужих квартирах. Хронос революции стал неумолимо пожирать своих детей. Такое было во всех революциях, во Франции, в других странах.