Это ощутимо проявилось в исследованиях, проведенных мною в 60-80-х гг. Достаточно для этого просмотреть приведенный в книге список научных трудов. Особо мне хотелось обратить внимание здесь на три свои работы, опубликованные в течение пяти лет по причине, о которой будет сказано чуть позже. Это книга "Очерки теории культуры" (1969). Другой явилась большая брошюра "Вопросы системного исследования общества" (около 4 авторских листов), опубликованная в Москве большим тиражом обществом "Знание" (1972). В ней в популярной форме были изложены идеи докторской диссертации, о которой было сказано выше. Третьей же стала книга "О генезисе человеческой деятельности и культуры" (1973). Немалую роль в ознакомлении коллег с разработанной мною методологией системного исследования общественной жизни людей сыграла и серия статей, опубликованных в рассматриваемый период по обсуждаемой проблематике в журнале "Вопросы философии" и в ряде других московских журналов.
Эти исследования вызвали в советском обществознании острую, длительное время продолжающуюся дискуссию о роли и предназначении феномена культуры в процессах функционирования общественной жизни людей и, соответственно, в осуществлении человеческой деятельности. Немалую роль, по-видимому, сыграл характерный для моих исследований интегративный системно-эволюционный подход к изучению общества и культуры. Причем в эту дискуссию включались и коллеги из других стран. По мере того, как я пишу эти строки, в памяти всплывают образы зарубежных коллег, с которыми у меня установились длительные исследовательские, а порой и теплые дружеские связи. Выделю среди них, например, Андора Мароти из Будапешта, Райну Пешову из Софии, Марию Скалу из Бухареста.
В Праге же в тот период функционировала интегративная группа по эволюции жизни, руководство которой не раз приглашало меня на устраиваемые данной группой в Чехословакии научные мероприятия. О характере ее деятельности достаточно хорошо свидетельствуют материалы одной из организованной ею конференции, которые были опубликованы в книге "Evolution and Environment" (Markarian, 1982). Отмеченная выше дискуссия в свою очередь явилась очень сильным стимулирующим фактором в проведении дальнейшего поиска. В частности во мне пробудилась острая потребность выйти за пределы обществознания и выразить свое видение этой области науки в перспективе ее интеграции с другими основными группами наук.
Под воздействием данной потребности и была написана книга "Интегративные тенденции во взаимодействии общественных и естественных наук" (1977). Как будет показано далее, благодаря данному исследованию удалось в свою очередь выйти на новые рубежи развития самого обществознания, особенно изучения характерного для общества типа жизни. Отрезок времени 70-80-х гг. явился периодом формирования сообщества единомышленников под воздействием принципов предложенного мною понимания культуры, цивилизации, традиции в контексте общественной жизни людей. Поскольку речь в данном случае идет о целой влиятельной научной школе, я вынужден привести некоторые доказательства ее наличия.
Достаточно определенно в середине 80-х гг. высказался по этому вопросу известный культуролог и философ из Перми З. И. Файнбург. Отмечая в этой связи, что деятельность людей можно структурировать по разным основаниям, в частности выделив в ней цель, процесс и результат, он далее пишет: если рассматривать цель деятельности, то культура (как способ деятельности) предопределяет интересы, ценности, мотивы деятельности. Ей она придает творческий характер, специфически человеческие качества. Культура обусловливает надприродные свойства продукта этой деятельности, ее результата (безотносительно, имеет ли он форму предметно-вещную или духовную). Тем самым культура последовательно пронизывает все ступени деятельности – цель, процесс, результат – именно как ее код, алгоритм, ее специфическую характеристику (отличающую от несоциального, биологического и т. п.) [9] .
Важно отметить, что такое понимание культуры стали разделять представители самых разных областей обществознания. Так, сходные мысли высказал не менее известный историк российской культуры Б. И. Краснобаев (Москва). Для данного определения характерно стремление связать понятие "культура" не только с результатом деятельности, но и с ней самой, со всем ее процессом, начиная с ее побудительных причин, мотивов и кончая воспроизводством активности людей во всех сферах их общественной жизни. Человеческая деятельность, продолжает свою мысль Краснобаев, осуществляется путем сложной системной комбинации качественно различных средств. Среди них имеются и такие, которые обусловлены биологическим типом организации человека. Они зафиксированы в его генах и передаются по законам биологического наследования. Иные средства осуществления человеческой деятельности выработаны внебиологически и являются специфически человеческими. Благодаря таким средствам и приводятся в действие, направляются в социально значимое русло биологические возможности индивидов и становится возможным осуществление индивидуальной и коллективной активности людей. Если логически абстрагировать систему этих особых надбиологически выработанных средств, то это и даст определение культуры как специфического способа человеческой деятельности. Таким образом, культура понимается как "универсальная технология" осуществления этой деятельности.
Но именно данный технологический подход и вызывает у многих решительные возражения, констатирует автор. Культура – это творчество, утверждают оппоненты. Возможно дело в тех ассоциациях, которые вызывает слово "технология". На самом деле, замечает он, рассматриваемый подход не противоречит пониманию культуры как творческого процесса. К тому же нельзя сводить культуру к творчеству. Культура выражена и во множестве стереотипов, в частности традиций [10] .
На мой взгляд, большое значение для дальнейшего развития общественных наук имел круглый стол "Узловые проблемы теории культурной традиции", материалы которого были опубликованы в 1981 г. во 2-ом и 3-ем номерах журнала "Советская этнография". Мне хотелось указать на весьма чуткую реакцию на это событие со стороны исследователей, занимавшихся данной проблематикой. Важным было то, что в ряде работ основные выводы, обобщения, сделанные на этой встрече, стали предметом многостороннего анализа, включая сравнения с процессами поиска, который велся в этом направлении на Западе. Правда там не удалось достигнуть аналогичных результатов, однако, как свидетельствует литература, потребность в широких обобщениях в данной области была очень велика. Сошлюсь в этой связи на монографию О. А. Осиповой "Американская социология о традициях в странах Востока", вышедшую в свет в Москве. Особое значение для дальнейшей разработки общих проблем традиции, говорится в этой работе, имело выступление Э. С. Маркаряна на страницах журнала "Советская этнография". Здесь впервые со всей определенностью прозвучала мысль о необходимости общей теории культурной традиции, были очерчены ее предметные границы, четко выделен основной круг вопросов, требующих своего изучения, намечены новые направления научного поиска.
Принципиально новым в концепции традиции, разработанной Э. С. Маркаряном, отмечает несколько далее Осипова, является расширение объема понятия традиции за счет включения в данное понятие: а) юридически регламентированных установлений; б) способа регуляции "рационального типа", для которого не типична жесткая связь между программами деятельности и средствами их реализации. Основанием же для этого послужила общность механизма социальной стереотипизации опыта, характерного для этого способа регуляции, а также для обычно предполагающегося способа регуляции, суть которого следует усматривать в синкретичной слитности программных установок деятельности и средств их реализации. В данном случае Осипова имеет в виду слитность, которая характерна, например, для обычаев, ритуалов.
То обстоятельство, что эти два различных способа стереотипизации опыта находят интегрированное выражение в едином понятии "культурная традиция", позволяет по-новому поставить вопрос о роли и значении традиции как коллективных стереотипов деятельности в ходе всего исторического развития, в частности в современную эпоху. По мнению автора, точка зрения Э. С. Маркаряна позволяет обосновать тезис о том, что и на современном этапе развития традиция, в несколько видоизменённых формах, продолжает оставаться важнейшим регулятором социальной жизни во всех ее областях [11] . И в западной обществоведческой литературе также стала наблюдаться тенденция отхода от обычного противопоставления традиционного и рационального. Подобная оппозиция, как известно, была присуща также и взглядам М. Вебера, труды которого долгое время определяли направление научной мысли по интересующей нас проблеме.
Завершая анализ, Осипова пишет о том, что, как показали итоги дискуссии по статье Э. С. Маркаряна, большинство ее участников высказались за расширение как объёма, так и содержания понятия "традиция" и выразили принципиальное согласие в отношении предложенного Э. С. Маркаряном определения. Это отнюдь не исключало разногласий по отдельным его аспектам [12] .
Отмеченные выше три работы вышли в свет где-то к середине 80-х гг. Как для советского обществознания в целом, так и для культурологии, это, несомненно, было наиболее продуктивное десятилетие, если в качестве точки отсчета брать стык 50-60-х гг. Это был период, когда уже достаточно ощутимо стали сказываться результаты идеологической оттепели. Что же касается 70-х гг., то они выступили в качестве очень важного переходного этапа. Для культурологического же знания 80-е гг. стали десятилетием создания традициологии и периодом, позволившим перейти к созданию основ общей культурологической теории, разработки принципов теории машинной цивилизации. Обобщения и аналитический инструментарий данных дисциплин, помимо всего прочего, способствовали осуществлению ревизии наработанных в мире и в стране знаний об общественной жизни людей. Во всяком случае, сотрудники Отдела теории культуры и те исследователи, которые сотрудничали с ним в рамках СССР и за его пределами, таким образом, воспринимали этот отрезок времени.
Особо хотелось бы остановиться на общей нравственной атмосфере, которая сложилась в тот период в теоретическом культуроведении СССР. Приведу один пример, который врезался в мою память, ибо он свидетельствовал о величии души одного из коллег, с которыми мне довелось общаться – широко известного, многогранно развитого исследователя Л. Н. Когана, длительное время заведовавшего кафедрой философии Свердловского университета. При этом очень важно в рассматриваемом случае отметить, что мы придерживались в корне различного понимания культуры. Для Когана был характерен аксиологический подход, в центре его внимания находились процессы творческого формирования личности, ее ценностные установки. Но это не помешало установлению между нами очень сердечных, доброжелательных отношений.
Эпизод, о котором я хочу рассказать, произошел где-то во второй половине 70-х гг. Коган позвонил мне с просьбой помочь довести до кондиции кандидатскую диссертацию его любимого аспиранта В. И. Барсука. Как оказалось, Барсук воспринимал мою концепцию культуры как наиболее убедительную. "Ученик восстал против своего учителя", сказал мне Коган по телефону. И тем не менее он убедительно просил меня принять Барсука и помочь закончить диссертационную работу. Три месяца пробыл Барсук в Ереване. Он оказался очень способным исследователем и приятным человеком, мы в Отделе с удовольствием оказали ему посильную помощь, и вскоре он успешно защитил диссертацию. Несколькими годами позже история в какой-то степени повторилась. Коган вновь обратился ко мне с просьбой, на этот раз быть оппонентом на защите докторской работы другого своего ученика – В. В. Трушкова. Им была подготовлена обстоятельная работа на тему "Город и культура", в которой он базировался на универсально-технологической концепции (см. Трушков, 1982).
Приведенные выше примеры имели своей целью подтвердить наличие влиятельной школы в области изучения культуры. С данной точки зрения можно было бы назвать множество других имен и работ. Но чтобы не отклоняться от намеченного русла поиска, сошлюсь еще на одну работу – "Историческая этнология", вышедшую в свет уже после развала СССР. Автором этой многогранной, содержательной работы является С. В. Лурье из Санкт-Петербурга [13] . Она написана на стыке культурологии, традициологии, психологии и теории адаптации с целью представить самоорганизацию этносов. Перекликаясь по своей проблематике с отмеченными выше исследованиями, в работе Лурье особый упор делается на изучение культуры как специфического адаптивного механизма общества.
Возвращаясь в свете сказанного к процессам развития общей культурологической теории, отмечу, что знаменательным событием явилась опубликованная в Москве по заказу издательства "Мысль" книга "Теория культуры и современная наука" (1983). Дело в том, что именно она явилась первым в мире опытом разработки теоретических основ такой теории. Это удалось сделать в ходе систематического преодоления отмеченных и ряда иных недостатков, присущих культурологическим взглядам Лесли Уайта, а также концепциям многих других исследователей культуры. Соответственно, в этой книге ведется полемика со многими советскими и зарубежными исследователями при рассмотрении узловых культурологических проблем. Важно отметить, что в книгу включены и развиты основные выводы и обобщения, сделанные в книге о генезисе человеческой деятельности и культуры, установочный доклад для отмеченного выше Круглого стола, а также некоторые авторские комментарии вызванной им дискуссии.
В том же году в Ереване вышла в свет коллективная монография "Культура жизнеобеспечения и этнос". Авторами ее явились сотрудники отдела и группа этнографов. В целом ряде работ мною дается подробная характеристика авторского коллектива, проведшего это исследование, его цели и полученные результаты [14] . Здесь же хотелось бы указать на некоторые особенности поиска, мотивов, побудивших нас провести данный поиск. На стыке 70-80-х гг. мы в Отделе пришли к выводу, что как бы ни была важна теория, культурология, а также и другие обобщающие науки, скажем, социология, они не могут должным образом развиваться без эмпирических исследований, позволяющих, кстати, дать оценку степени продуктивности тех или иных теоретических принципов. В этой связи мы решили проверить, как работают наработанные в Отделе теоретические конструкции посредством разработки и реализации проекта культуры жизнеобеспечения, который предполагал также и проведение полевых исследований. В этой связи проектом предусматривалось проведение двух экспедиций.
Проект был нацелен на сравнительное изучение армянской сельской культуры в трех регионах. Нами были выделены такие элементы этой культуры, как поселения, жилища, система питания. Причем, очень важно отметить, что при проведении рассматриваемых исследований все члены авторского коллектива как теоретики культуры, так и этнографы, в равной мере должны были участвовать в полевых эмпирических, а также теоретических исследованиях. Именно в результате разработки и реализации обсуждаемого проекта и зародилась этнокультурология [15] . При проведении данного исследования члены авторского коллектива полагали, что оно может способствовать самоопределению культурологического знания, особенно в соотнесении с социологий, имеющей огромный опыт эмпирических исследований.
Обсуждая проблему предметного самоопределения культурологии, особо хотелось бы указать на неправомерность расширительной интерпретации культурологической теории, которая имеет место в результате ее отождествления с любыми теоретико-культурными построениями. Такая интерпретация нередко характерна для российской культурологии и наших дней. В качестве весьма типичного примера может послужить книга "История культурологических теорий" С. Н. Иконниковой [16] , дружеские профессиональные отношения с которой у меня установились более тридцати лет назад.
Во втором разделе этой книги, который называется "История культурологии в лицах: биографии и творчество", характеризуются взгляды многих исследователей культуры. В их числе И. Г. Гердер, А. Швейцер, Н. Данилевский, О. Шпенглер, А. Тойнби, П. Сорокин, Н. Рерих, Ю. Лотман, И. Хейзинга, Э. Тоффлер. Сам по себе этот раздел книги дает очень много полезной и важной информации о рассматриваемых исследователях и их взглядах. Проблема, однако, состоит в том, что они отнюдь не являются культурологами в собственном значении этого слова. Поэтому думается, что было бы гораздо правильнее при последующих изданиях книги назвать ее иначе, например, "Очерки по истории культурфилософских концепций" или "Очерки по истории теории культуры".
Культурология – это особая наука, которая предназначена системно изучать культуру и цивилизацию как особые классы феноменов и образуемых ими систем. Очень важное свойство этой науки должно быть выражено и в способности выявления исторически приобретаемых общих и отличительных (локальных) свойств и черт культур, цивилизаций, законов и механизмов воспроизводства, а также изменений данных систем. Лишь в этом случае культурология окажется способной приобрести качества особой дисциплины!
В 70-х гг., стремясь заложить основы подобной науки, я понимал, что имеется ряд непременных условий достижения этой цели. Исходным, фундаментальным среди них является постижение общих законов и механизмов воспроизводства и изменений самой культуры, а тем самым и общественной жизни людей в целом. В тот период Отдел теории культуры, созданный, как уже говорилось, как центр изучения фундаментальных проблем культурологии, не обладал еще знанием этих законов и механизмов. Однако именно в данный период, во второй половине десятилетия в рамках рассматриваемого научного подразделения стали создаваться требуемые методологические и теоретические предпосылки для решения этого круга проблем.
Говоря об этом периоде в рассматриваемом отношении, мне хотелось бы упомянуть два Международных конгресса антропологических и этнологических наук, в которых мне довелось участвовать – IX и X. Первый состоялся в США, в Чикаго в 1973 г., второй же – в Индии, в Нью-Дели в 1979 г. Вообще эти конгрессы заслуживают внимания широтой научного охвата и своим подлинно междисциплинарным характером. Поэтому участие в них и ознакомление с опубликованными материалами их работы в очень большой степени способствуют расширению исследовательского горизонта. Особенно впечатляющей является книга, в которой были опубликованы материалы Чикагского конгресса. Она вышла в свет в Гааге в 1977 г. под названием "The Concept and Dynamics of Culture" ("Понятие и динамика культуры") [17] .