Недобрый гений
Польза от декламаций была для Фонвизина огромна. Его приметила императрица, похвалил и сделал своим помощником воспитатель наследника престола Павла Никита Панин. А чуть позже его стал привечать всесильный фаворит государыни светлейший князь Григорий Потемкин. Приглашения к вельможам посыпались одно за другим. Началась громкая слава Фонвизина. Он шел к ней давно, готовился, усердно учился в гимназии, Московском университете. Как-то раз, побывав в Петербурге, Фонвизин был потрясен не столько роскошью двора, сколько чудом театра, к которому с тех пор он воспылал страстной любовью. Особенно нравилась ему комедия, сатира. Он вообще был рожден для сатиры: "Весьма рано появилась во мне склонность к сатире. Острые слова мои носились по Москве, а как они были для многих язвительны, то обиженные оглашали меня злым и опасным мальчишкою; все же те, коих острые слова мои лишь только забавляли, прославляли меня любезным и в обществе приятным. Меня стали скоро бояться, потом ненавидеть".
И хотя в этом много самолюбования, под его перо действительно боялись попасть многие люди света, придворные. Он был умен, наблюдателен, беспощаден, даже безжалостен к людям, которых вообще не любил, кроме трех-четырех персон, включая себя. Из писем Фонвизина видно, что окружающие его люди (за редким исключением) - потенциальные герои его комедий. Он умел гениально "записывать" жизнь и переносить замеченное на сцену. А лейтмотив всего этого: "Принужден я иметь дело с злодеями или дураками". Издеваясь над пороками ближних, он сам с наслаждением порокам предавался. Светские удовольствия, женщины, еда, нарядная одежда влекли его всегда. Так часто бывает - ругаю свет, а сам из него не вылезаю! "Народу было преужасное множество, но, клянусь тебе, что я со всем тем был в пустыне. Не было почти ни одного человека, с которым бы говорить почитал я хотя за малое удовольствие". Гордыня безмерная! Разоблачая пороки, он не был сам добр и гуманен. Как-то Панин подарил ему тысячу крепостных крестьян, которых он так разорил оброками, что они взбунтовались; вид их, оборванных и голодных, вызывал даже жалость следователей…
"Толста, толста! Проста, проста!"
Но я не склонен осуждать Фонвизина, ибо есть множество мизантропов и скряг, которые не создали ничего полезного для общества, а Фонвизин перелил свою наблюдательную мизантропию в гениальные пьесы. В чем же, например, значение его "Бригадира"? Это первая оригинальная русская, на русском материале, комедия о современности, о типичном в нашей жизни. Многое из того, что смешило зрителей XVIII века, сейчас уже не кажется смешным. Наверное, так же будет со Жванецким, Шендеровичем и другими нашими сатириками, и потомки будут удивляться: что же нас в них так потешало? Такова судьба и фонвизинского "Бригадира". Но все же кое-что от юмора Фонвизина осталось. Вот бригадирша. Это о таком распространенном типе женщин драматургом сказана бессмертная фраза: "Толста, толста! Проста, проста!"
Меж тем писать пьесы и - одновременно - служить Фонвизину было трудно. С ранних лет его мучили страшные, порой невыносимые головные боли, ставшие, по его словам, "несчастьем жизни". Вероятно, у Фонвизина было высокое артериальное давление, и он постоянно находился на грани инсульта, который в конце концов его и настиг и добил…. Впрочем, он относился к болезни с юмором. Как-то в ответ на упрек Панина в грехе обжорства Фонвизин сказал, что таким образом он борется с головной болью - отвлекает кровь к брюху!
С купчихой по европам
В 1774 году Фонвизин женился на вдове Катерине Хлоповой. Общество и семья сочли этот брак мезальянсом. Катерина была дочерью богатого купца Роговикова, особа эта была романтичная и эксцентричная. Как-то она бежала из дома и тайно обвенчалась с поручиком Хлоповым. Рассерженный дядя, ее опекун, отказался выдать племяннице положенное приданое - 300 тысяч рублей. Борьбу за наследство жены повел сам Хлопов. Его просьба попала к Фонвизину, он познакомился с Катериной, а когда умер сам Хлопов, то и женился на ней. А потом отсудил 150 тысяч рублей Катерининого приданого. После женитьбы Фонвизин отправился в длительное путешествие за границу. В письмах к сестре он подробно описывает свои впечатления о разных странах, в особенности о Франции, причем, как часто бывает с русскими путешественниками, за границей у него разгорелся патриотизм: он обнаружил, что и во Франции много дураков, что там тоже воруют. Словом, "славны бубны за горами… Много приобрел я пользы от путешествия. Кроме поправления здоровья, научился я быть снисходительнее к тем недостаткам, которые оскорбляли меня в моем отечестве".
"Умри, Денис!"
По возвращении в Россию, уже в отставке, он заканчивал давно задуманного им "Недоросля". На русском языке написаны сотни пьес, но только десяток будут жить всегда. Среди них - "Недоросль". Почему? Уже больше двух столетий как умер автор и закрылся его бесподобный театр одного актера, он уже не может так мастерски прочитать нам пьесу, но пьеса живет! В ней затронуты те стороны русского характера, русской психологии, которые являются национальными чертами. И конечно, юмор… До сих пор "Недоросль" кажется смешным. И это примиряет нас с его архаичным языком, делает его понятным и близким. "Недоросль" был встречен с восторгом в столичном обществе, как раньше "Бригадир". Фонвизин всюду читал пьесу и наслаждался успехом. В 1782 году "Недоросль" увидел сцену к полному восторгу петербургских зрителей. К этому времени относится известная фраза Потемкина, ставшая афоризмом: "Умри, Денис, лучше не напишешь!"
Государева нелюбовь
Потемкин и Фонвизин были знакомы давно, с детства, они учились в одной гимназии, и когда Потемкин стал фаворитом императрицы, знакомство это продолжилось в столице. Оно было весьма своеобразным. Не раз во время утреннего туалета вельможи Фонвизин выступал в роли шута, забавно передавая сплетни и пародируя окружающих. Впрочем, это мало помогало ему в делах карьеры. Екатерина не любила и сторонилась его. Неблагорасположение государыни огорчало Дениса Ивановича, мешало ему получить всю славу, на которую он рассчитывал. В чем же дело? Конечно, государыня слегка ревновала его к Потемкину, не нравилась ей и близость Фонвизина к Панину - ее давнему врагу. Но важнее другое: императрица, писавшая бездарные пьесы, ревновала к таланту Фонвизина. Она не могла понять, как этот шут пишет так, что люди от его пьес помирают со смеху. В чем секрет его феноменального успеха и почему ее пьесам жарко хлопают одни только придворные и общество не растаскивает текст на цитаты, как это было с Фонвизиным? Ведь и она остро пишет! Возможно, Екатерина и побаивалась Фонвизина - как бы он ее в комедию не вставил! Так, известно, что Екатерина ни за что не хотела лично встречаться с Вольтером - а вдруг подсмотрит ненароком что-то в ней, да и опозорит на всю Европу!
Наутро в гробе
Головная боль становилась все сильнее. Один инсульт следовал за другим. Поэт Иван Дмитриев видел Фонвизина за день до смерти драматурга в доме Державина: "…Приехал Фонвизин. Увидя его в первый раз, я вздрогнул и почувствовал всю бедность и тщету человеческую. Он вступил в кабинет Державина, поддерживаемый двумя молодыми офицерами… Уже он не мог владеть одною рукою, равно и одна нога одеревенела… Говорил с крайним усилием и каждое слово произносил голосом охриплым и диким, но большие глаза его сверкали…" Он принес новую комедию. "Он подал знак одному из своих вожатых, и тот прочитал комедию одним духом. В продолжение чтения сам автор глазами, киваньем головы, движением здоровой руки подкреплял силу тех выражений, которые самому ему нравились. Игривость ума не оставляла его и при болезненном состоянии тела. Несмотря на трудность рассказа, он заставлял нас не однажды смеяться… Мы расстались с ним в одиннадцать часов вечера, а наутро он уже был в гробе".
Свой-чужой сын: Алексей Бобринский
Кризис царственного брака
Весна 1762 года для императрицы Екатерины Алексеевны оказалась ужасной. Вроде бы, о чем ей беспокоиться? В самом конце 1761 года умерла Елизавета Петровна, на престоле оказался супруг Екатерины Петр III, а она стала императрицей. Но в этом-то и была вся проблема. Дело в том, что царственный брак был на грани распада. Он вообще не удался с самого начала - слишком разными людьми оказались обвенчанные в 1745 году Петр и Екатерина. Великий князь Петр Федорович, которому была с юности предназначена Екатерина, оказался некудышным мужем, он поражал всех инфантильностью, показывал свое пренебрежение к супруге, да и попросту избегал близости с ней. С годами различия супругов не сглаживались, как бывает в других семьях, а, наоборот, обострялись. О любви вообще не шло даже и речи. Невозможным стало само существование под одной крышей.
В то время Петр III необыкновенно сильно увлекся фрейлиной двора Елизаветой Романовной Воронцовой, племянницей канцлера Воронцова и сестрой княгини Дашковой. Все придворные поражались выбору императора. Лизавета не могла сравниться по своим достоинствам с императрицей Екатериной. Дипломаты были единодушны в оценке новой пассии императора: "Ума в ней ни грана. Трудно представить женщину безобразнее ее, похожа она на трактирную служанку". Еще резче высказывался другой дипломат: "Бранится она как солдат, косоглаза, а при разговоре изо рта ее летит слюна и исходит зловонье". Сплетничали, что она напивается с Петром и порой дерется с ним. Французский посланник Брейтель сообщал в Версаль, что Елизавета Воронцова объявлена первой фавориткой и "что многие полагают, что если у любовницы родится мальчик, император провозгласит ее женой, а мальчика сделает наследником".
Странна любовь народная
Удивительно народное восприятие власти. Народ, живший где-то далеко от золоченых чертогов и крайне редко лицезревший своих государей, всегда прислушивался своим большим ухом к тому, что доносилось до него из царского дворца, и затем безошибочно определял свои симпатии и антипатии. Дворцовые тайны существуют только для потомков и иностранцев. Для народа же тайн власти нет, и очень часто его глас действительно кажется гласом Божьим. Обычно подданные симпатизируют двум видам людей, оказавшимся на вершине власти: тиранам и страдальцам.
В краткое царствование Петра III такой страдалицей в глазах народа стала императрица Екатерина. Спустя два года, уже после того как летом 1762 года она захватила власть и свергла мужа, московский генерал-губернатор граф Салтыков доложил Екатерине, что "между простым народом в употреблении ходит песня" о том самом роковом любовном треугольнике: Петр III - Екатерина - Воронцова. Это была песня о печальной судьбе брошенной жены-императрицы. Она начиналась словами:
Мимо рощи шла одиниоханька, одиниоханька, маладехонька.
Никого в рощи не боялася я, ни вора, ни разбойиичка, ни сера волка - зверя лютова,
Я боялася друга милова, своево мужа законнова,
Что гуляет мой сердешный друг в зеленом саду, в полусадничке,
Ни с князьями, мой друг, ни с боярами, ни с дворцовыми генералами,
Что гуляет мой сердешной друг со любимою своею фрейлиной, с Лизаветою Воронцовою,
Он и водит за праву руку, они думают крепку думушку, крепку думушку, за единое,
Что не так у них дума зделалась, что хотят они меня срубить, сгубить…
Позже, в 1764 году, по указу Екатерины II генерал-прокурор А. А. Вяземский предписал Салтыкову, чтобы тот приложил усилия, дабы песня "забвению предана была с тем, однако, чтоб оное было удержано бесприметным образом, дабы не почуствовал нихто, что сие запрещение происходит от высочайшей власти". Что делали с народными певцами в полиции, можно только догадываться…
Положение Екатерины весной 1762 года было весьма близким к изложенному в песне, то есть отчаянным. Ходили упорные слухи о намерении государя развестись с женой. В Шлиссельбургской крепости готовили тюремные покои для ее заточения. При этом император обращался с женой демонстративно грубо. "Императрица находится в тяжелом положении. Ее третируют с подчеркнутым презрением, - писал французский посол. - Она с трудом сносит обхождение императора и высокомерие госпожи Воронцовой. Зная, что императрица - человек мужественный и сильный, я полагаю, что рано или поздно она примет смелое решение. Мне известно, что друзья стараются ее утешить, многие из них готовы рисковать головой ради нее, если она потребует." Воронцова всегда была рядом с Петром, и, как доносили в свои столицы иностранные дипломаты, император заставил супругу наградить свою Лизавету женским орденом Святой Екатерины, на что имели право только женщины царского семейства. Для Екатерины же оказаться за пределами дворца, в тюрьме или монастыре, было немыслимо, и она была готова бороться за себя, готова принять помощь своих сторонников и друзей, но…
Можно ли рожать молча?
Но она не могла этого сделать, потому что… была беременна на последних месяцах, причем беременна тайно. Ведь с мужем Екатерина не жила уже несколько лет, а ребенка носила от своего любовника Григория Орлова. Это был упоительный роман. Красивый, мужественный кавалер был прекрасным любовником, рыцарем, готовым ради Екатерины на любую жертву. И она отвечала ему горячим чувством. И тут эта нечаянная беременность. Первые месяцы удавалось легко скрывать живот в широких одеждах, но на девятом месяце это делать было уже невозможно. В отчаянии Екатерина объявила, что подвернула ногу, и стала целыми днями уединяться в своей спальне…
Ей во что бы то ни стало нужно было обеспечить тайну родов. К счастью, супруги переехали в только что построенный Зимний дворец, и Петр, желая пореже видеться со своей ненавистной же ной, отселил ее от себя в другое крыло огромного здания. Но роды есть роды, и утаить их непросто. Нет, Екатерина не боялась, что будет кричать по-немецки и тем самым, как в известном сериале, выдаст себя посторонним. Она боялась, что будет просто кричать и тем себя разоблачит. И кроме того, не дай бог, чтобы роды шли тяжело, началась суета в ее покоях или, наконец, чтобы ребенок запищал. А как поступить с новорожденным - один Бог знает! Положиться в этом деле можно было только на двух-трех человек из прислуги. Первым из них был камердинер Василий Шкурин - преданнейший человек, верный раб. И вот тогда, согласно легенде, Шкурин придумал хитрый план, как отвлечь окружающих от родов царицы. Он решил поджечь свой дом в надел<де, что император, узнав, что горит дом дворцового служителя, устремится на пожар, а Лизавета за ним непременно увяжется. Так и произошло.
Спасительная корзина императрицы-кукушки
Когда ночью 11 апреля у Екатерины начались родовые схватки, план был приведен в действие. Дом Шкурина ярко горел, император руководил пожаротушением, никому не было дела до рожающей императрицы. А она благополучно и легко родила мальчика. Шкурин положил новорожденного в бельевую корзину, вынес ее из дворца и передал поджидавшей его родственнице. В августе 1762 года Екатерина, пришедшая к власти, отблагодарила Шкурина - сделала его бригадиром, дворянином и дала тысячу душ крепостных, "для незабвенной памяти нашего к нему благоволения". Позже Екатерина писала сыну: "Мать ваша, быв угнетаема разными неприязьми по тогдашним обстоятельствам, спасая себя и старшего своего сына Павла, принул<дена нашлась скрывать ваше рождение, воспоследовавшее 11-го числа апреля 1762 года".
А что же стало с мальчиком? Его назвали Алексеем, и он оказался в доме Шкурина. Через три месяца Екатерина свергла Петра III, стала императрицей Екатериной II, однако в положении сына ничего не переменилось. В чем же причина? Во-первых, Екатерина поначалу скрывала свое тайное материнство, как и раньше беременность, ибо политическое положение ее у власти было неустойчиво. Она опасалась ненужных ей слухов и сплетен, да и Орлов не проявлял отцовских чувств. Таких бастардов у него было, по-видимому, много. Как-то раз, много лет спустя после всей этой истории, Екатерина с собачкой гуляла в Царскосельском парке. Вдруг из куста к ней вылезла девица, которая заявила испуганной государыне, что она дочь Орлова, и предъявила какие-то бумаги с несомненными доказательствами.
Во-вторых, у Екатерины, женщины честолюбивой и властолюбивой, погруженной в политику с головой, никогда не было сильно развитого материнского чувства. Она была всегда в делах, и семья казалась ей маловажной частью ее существования. Кроме того, она не успела привязаться к сыну, полюбить его. Так же случилось, когда в 1754 году она родила старшего сына, Павла, и тогдашняя императрица Елизавета Петровна сразу же унесла новорожденного к себе, решив сама воспитать ребенка. Мать же снова увидела Павла только полтора месяца спустя. Хотя и при других обстоятельствах, но и младшего сына сразу же отобрали у Екатерины. Затем надвинулись нервные, судьбоносные события: заговор, тайная переписка, мятеж, победа - словом, Екатерине было не до малыша. Так получилось, что в ней так и не проснулось то нежное, щемящее и радостное чувство материнства, которым наделена каждая женщина. Впрочем, может быть потом, в нежнейшей, экзальтированной любви к своим юным фаворитам, а также внукам и выразилось это нереализованное материнское чувство стареющей Екатерины.