Принятые к этому моменту экономические санкции против России носят в значительной мере символический характер. Они просто демонстрируют неудовольствие Запада, который с помощью этих мер надеется удержать Россию от дальнейших действий на территории Украины. Если бы США и Европейский союз развернул более широкий пакет санкций, он мог бы нанести реальный урон российской экономике. Однако, как предупреждают американские и европейские эксперты, Запад также пострадал бы от этих санкций, хотя в совокупности экономика США и Европейского союза по своему объему в 16 раз превосходит российскую, и поэтому ей было бы, вероятно, легче пережить этот урон. Однако запуск процессов, способных привести к глобальной рецессии, никому бы не помог. И, в принципе, санкции должны быть инструментом политики, а не просто средством наказания. Западные санкции не изменили политику Кубы, Северной Кореи и Ирана, хотя все эти страны столкнулись с суровыми мерами, принесшими реальные страдания их населению. И, конечно, эти страны были значительно слабее и просто существенно меньше России.
Далеко идущие санкции как инструмент экономической войны могут спровоцировать реальную войну, как в том могли убедиться США, когда в 1941 году Япония отреагировала на введенное Америкой нефтяное эмбарго атакой Перл-Харбора. Разумеется, ни Запад, ни Россия не хотели бы такого развития событий. Кроме того, США и Европа не хотят толкать Россию в сторону подымающегося Китая. С другой стороны, хотя Россия может развернуть свою политику и торговлю в направлении Азии, Москва сознает, что не в ее интересах оказаться в слишком большой зависимости от Пекина.
Возможно ли новое американо-российское сотрудничество, после того как украинский кризис останется в прошлом? Фундаментальные разногласия и взаимные подозрения все еще сохранятся, а двухсторонние и международные структуры, отражавшие иллюзии прошлого, едва ли возродятся. Американо-российская двухсторонняя президентская комиссия, замороженная Обамой, производила мало, и мало кто пожалел о ней.
Точно также не будет большой потерей для России и исчезновение "Большой восьмерки" - искусственного образования, к которому Россия никогда в полной мере и не принадлежала. Участие России в G8 объяснялось надеждой администрации Клинтона на то, что Россия будет развиваться по западной модели и что членство в клубе окажется своего рода взяткой для Ельцина и его сторонников, чтобы сделать их посговорчивее при решении сложных международных вопросов, включая балканский. Россия присоединилась к группе наиболее экономических развитых западных демократий в 1997-м, как раз после очевидно нечестных президентских выборов 1996 года, в тот момент, когда экономика страны лежала в руинах. "Большая двадцатка" является более эффективным форумом для обсуждения глобальных экономических проблем, и здесь Россия имеет куда большую поддержку, чем в G8.
Последнее по порядку, но не по значимости - это Парламентская ассамблея Совета Европы (ПАСЕ), другая организация, в которую Россия вступила в 1990-е, стремясь интегрироваться в систему Запада. Когда надежды на эту интеграцию оказались необоснованными, а реальные дискуссии происходили на заседаниях Европейского парламента и парламентской ассамблеи НАТО, где Россия не присутствовала, участие Москвы в ПАСЕ в качестве мальчика для битья было в лучшем случае знаком российского мазохизма. Соединенные Штаты имели собственный период мазохизма после войны во Вьетнаме, когда антиамериканское большинство на Генеральной ассамблее Организации объединенных наций сделали своим излюбленным спортом обличение и унижение Америки. Но это не продолжалось и не могло продолжаться долго. Великие державы не склонны долго терпеть такой тип обращения с собой, особенно когда он приносит им немного выгоды.
Вот в чем Россия и Запад действительно нуждаются сегодня, так это в том, чтобы учиться на ошибках прошлого и понять, что чрезмерная зависимость друг от друга неестественна и опасна. Их задача сейчас заключается в том, чтобы ответственно работать над серьезными несовпадениями в своих мнениях, в то же время осторожно добиваться сотрудничества в тех немногих, но важных областях, где их интересы совпадают. Одна такая область совпадения интересов - это борьба с терроризмом. Глава ФСБ Александр Бортников признал, что сотрудничество с Западом сыграло важную роль в том, что удалось избежать атак со смертельным исходом на Олимпиаде в Сочи. Другая сфера общих интересов - энергетика, осуществляемая таким образом, чтобы обе стороны могли сохранять свободу рук в выборе направлений и партнерств.
2014 год
Будет ли "перезагрузка-2"?
Мораль американского реализма
Президент Джордж Буш одержал на выборах впечатляющую победу над сенатором Джоном Керри, но это не означает, что он получил абсолютный мандат на проведение внешней политики. Ведь, к несчастью, избирательная кампания не сопровождалась реальными дебатами по вопросам внешней политики - и это тогда, когда Соединенным Штатам предстоит принять судьбоносные решения.
Вполне понятно, что президент не желал признавать серьезные ошибки во внешнеполитических подходах. Но и сенатору Керри не удалось предложить убедительную альтернативу. Его нападки на политику администрации, особенно в отношении Ирака, были скорее мелочными придирками, нежели серьезной оценкой допущенных промахов и тех уроков, которые Соединенные Штаты должны извлечь из операции против Саддама Хусейна.
Президент Буш многого достиг в деле борьбы с терроризмом - решении главной проблемы нашего времени. Он уничтожил базу организации "Аль-Каида" в Афганистане, отстранил от власти движение "Талибан". Что касается Ирака, то там были только две реальные альтернативы. Первая - предложить Саддаму урегулирование по типу "услуга за услугу", то есть позволить ему и его кровавому режиму остаться у власти в обмен на контролируемый отказ от региональных притязаний и попыток заполучить оружие массового уничтожения (ОМУ). Но этот путь не пользовался особой популярностью в Америке. Вторым вариантом являлась смена режима. Сам сенатор Керри голосовал за этот вариант в 1998 году. Между тем команда Клинтона (многие из этих людей стали впоследствии советниками Керри) предпочитала полумеры: осуществление регулярных авиационных налетов на позиции Саддамовской армии, попытки (все менее успешные) поддерживать режим удушающих санкций и проводить секретные акции. Было ясно, что эти шаги не достигают своей цели, но дают Саддаму повод для нанесения ответных ударов по Соединенным Штатам. Поэтому более благоразумным представлялось решить вопрос раз и навсегда, покончив с режимом Хусейна. Не нужно быть неоконсерватором, чтобы прийти к подобному заключению.
Вместе с тем методы проведения внешней политики также имеют значение, и поэтому жизненно важно, чтобы во время своего второго президентского срока Джордж Буш не применял подходов, чреватых катастрофическими последствиями. Второй администрации Буша придется найти ответы на два фундаментальных вопроса. Во-первых, как совместить войну с терроризмом и приверженность созданию безопасного для демократии мира? Во-вторых, как сделать так, чтобы несомненное военное превосходство США способствовало конструктивной деятельности Америки во всем мире, а не провоцировало глобальное противодействие Соединенным Штатам, обрекая их на изоляцию и подвергая серьезным угрозам? Неоконсервативное видение внешней политики Вашингтона сопряжено с немалым риском. Если президент Буш будет и дальше следовать установкам неоконсервативной фракции в Республиканской партии, он может оставить после себя неприглядное наследство, подорвать финансовую стабильность в стране и тем самым ослабить способность Америки осуществлять мировое лидерство.
Усиливающий свое влияние союз неоконсерваторов и либеральных интервенционистов твердо придерживается идеи о том, что Соединенные Штаты, как мировая демократическая держава-гегемон, имеют право и даже морально обязаны использовать любые необходимые средства, чтобы спасать мир от жестокости и угнетения и насаждать всюду демократию. До какого-то момента война с терроризмом и шаги по укреплению демократии во всем мире взаимно усиливали друг друга. Президент Буш совершенно прав, утверждая, что демократия, особенно если речь идет о стабильном обществе, где действует власть закона и должным образом защищены права меньшинств, не только имеет нравственное превосходство над авторитарной формой правления, но и наилучшим образом предотвращает возникновение враждебно настроенных радикальных групп, склонных к терроризму. "Демократический проект" отвечает наивысшим устремлениям и чаяниям самого американского народа. В конце концов, движущей силой холодной войны являлась не только необходимость сдерживать советскую мощь, но и нравственная убежденность в том, что защита свободы в Соединенных Штатах и во всем мире - дело, за которое стоит сражаться и умереть, даже рискуя развязыванием ядерной войны, как в случае с берлинским кризисом (имеется в виду напряженность в советско-американских отношениях в 1958–1962 годах. - Ред.).
Благородные реалисты не соглашаются с неоконсерваторами и либеральными интервенционистами, провозгласившими себя поборниками всемирной демократии, в том, что приоритет свободы и демократии должен стать одним из принципов внешней политики США. Они отдают себе отчет в том, что иногда приходится выбирать между продвижением демократии и налаживанием связей с другими, не всегда полностью демократическими суверенными государствами для противодействия мировому терроризму. Реалисты также осознают, что следует говорить правду хотя бы самим себе и что нельзя обращаться вольно с фактами, пытаясь создать видимость нравственного поведения. Они понимают также и то, что помогать миру добиваться свободы можно разными способами и что эти различия весьма существенны. И действительно, говоря об усилиях Америки в достижении глобальной демократизации, президент Буш на первой после своего избрания пресс-конференции употребил три различных термина. Он сказал о необходимости "приветствовать свободу и демократию", "содействовать свободным обществам" и "распространять свободу и демократию".
"Одобрение" демократии - это вполне логичная позиция: почти все в мире полагают, что единственная сверхдержава имеет право и будет следовать своим фундаментальным принципам. "Содействие" демократии - менее ясная и, возможно, более дорогостоящая задача. И все же если Соединенные Штаты будут выполнять ее, не прибегая к военной силе и учитывая особенности и цели других стран, то тогда их действия, скорее всего, не встретят серьезного сопротивления в мире. А вот "распространение" демократии, особенно с применением силы, посредством принуждения или путем насильственной смены режима, - это совсем другое дело. Страны, которые подозревают, что могут оказаться объектом такого обращения, вряд ли признают нравственное превосходство Америки. Они неизбежно будут ощущать угрозу и едва ли захотят сотрудничать с Соединенными Штатами в других приоритетных для Америки вопросах, включая войну с террором и распространение ядерного оружия.
Что еще хуже, они могут решить, что приобретение ядерного оружия - это их последний и, возможно, единственный шанс удержать Америку от попыток свергнуть их правительства. Похоже, именно так уже и происходит в Иране и Северной Корее. Кроме того, нет уверенности в том, что Тегеран и Пхеньян не станут делиться с кем-либо своими наработками в области ядерных технологий. Так что существует очевидная возможность того, что излишне рьяное продвижение демократии способно привести к увеличению самой серьезной угрозы американскому образу жизни и безопасности США - угрозы, связанной с ядерным терроризмом.
Мы уже видели, как чрезмерное рвение в деле утверждения демократии (при недооценке расходов и рисков) привело к опасному перенапряжению сил и ресурсов в Ираке. Как заметил Шломо Авинери, профессор Еврейского университета в Иерусалиме, в настоящее время в Ираке ведется "не та война, которую имела в виду коалиция во главе с США, когда принимала решение о свержении Саддама Хусейна". Соединенные Штаты имели возможность избавить Ирак от Саддама и его наиболее одиозных приспешников, не переворачивая вверх дном всю страну. Америке стоило с самого начала пояснить, что устранение исходящей от Саддамовского режима угрозы - единственное, к чему она стремится в Ираке, и подключить ООН и Лигу арабских государств к созданию временного постсаддамовского правительства. Можно было бы наладить контакты с не слишком дискредитировавшими себя деятелями прежнего режима (в первую очередь представителями военного командования) и довести до их сведения следующее. В обмен на информацию о программах по разработке оружия массового уничтожения в Ираке, сотрудничество с коалиционными силами, установление власти закона и признание представляющего широкие слои общества переходного правительства, в которое войдут иракские эмигранты (и здесь, не исключено, ключевая роль отводилась бы премьер-министру Айяду Аллауи), они сохранят определенную степень влияния в новом Ираке. Кроме того, Вашингтон мог заверить соседствующие с Ираком страны, из которых ни одна не поддерживала дружеских отношений с Саддамом, что им не следует беспокоиться по поводу военного присутствия США на своих границах, если только они не станут чинить препятствия американцам, и что их лояльность способна помочь ускорить окончание американской оккупации.
Но вместо этого мы предпочли разогнать баасистское правительство, ничего не предложив взамен, распустили иракскую армию и гордо объявили, что освобождение Ирака - это только начало грандиозных демократических преобразований на Большом Ближнем Востоке. Какими же надо быть наивными и, откровенно говоря, невежественными в отношении реального положения дел в Ираке и на Ближнем Востоке в целом, чтобы поверить в успех этой сверхамбициозной схемы, причем такой, которая реализуется без каких-либо видимых усилий по урегулированию арабо-израильского конфликта и с позиций единственного спонсора правительства Шарона. Попытки перекроить Ближний Восток по американскому шаблону должны были неизбежно натолкнуться на сопротивление в самом Ираке и противодействие со стороны его соседей, в частности Ирана и Сирии, а также ослабить стремление даже наиболее дружественных Америке арабских государств, таких как Египет, Саудовская Аравия и Иордания, помогать нам в Ираке. Все эти страны имели основания опасаться, что подпадут под американский генеральный план переустройства региона.
Америке пришлось заплатить за эти ошибки кровью, финансами, снижением авторитета на международной арене. Сократились наши возможности уделять должное внимание международному сотрудничеству по другим важнейшим проблемам (например, вероятному появлению ядерного оружия у Северной Кореи и Ирана), а ведь такое сотрудничество нам необходимо! Судя по реакции других ведущих держав, иракский опыт, например, затруднил Соединенным Штатам задачу привлечь Европу, Россию и Китай к взаимодействию по вопросу введения жестких мер в отношении Ирана. (В случае с Москвой и Пекином важную роль сыграло и осуществленное под американским руководством нападение на Югославию в 1999 году.) Наблюдается нежелание принимать резолюции Совета Безопасности ООН, включающие положения об угрозе применения силы, хотя подобная угроза была бы полезной для оказания давления на иранское правительство. Однако многие страны, в том числе некоторые давнишние партнеры Америки, опасаются, что эти резолюции помогут Соединенным Штатам оправдать их односторонние военные действия.
Неоконсерваторы как внутри, так и вне администрации утверждают, что достаточно только изменить тон американских высказываний и усилить внимание к общественным связям - и американская внешняя политика станет более эффективной. Но это их фантазии. Что нам требуется на самом деле, так это изменить способы проведения нашей политики, а не просто по-иному "преподносить себя".
Ничто, кроме промежуточной корректировки, не позволит Америке вновь утвердиться в роли признанного мирового лидера и получать не чисто символическую (что, конечно, не относится к Великобритании) помощь со стороны слабых "коалиций добровольцев", а реальную поддержку от других ведущих держав.
Мы предлагаем корректировку - речь не идет о крупномасштабном изменении курса. Администрация Буша во время первого срока продемонстрировала способность проводить реалистичную внешнюю политику, основанную на жизненно важных интересах. Взяв резкий старт на китайском и российском направлениях, команда Буша осознала важность построения партнерских отношений с этими крупными державами.
Президент Буш поступил абсолютно правильно, когда после трагедии 11 сентября 2001 года призвал к беспощадному и безжалостному преследованию террористов, где бы те ни находились. В отличие от неоконсерваторов и либеральных интервенционистов он отверг двойные стандарты в отношении террористической угрозы и не стал переименовывать определенных террористов в "борцов за свободу", даже несмотря на сильное давление со стороны некоторых заинтересованных сил. Так, Буш отказался критиковать российского президента Владимира Путина за его жесткие (хотя и не всегда эффективные) меры против террористов, выступающих от имени чеченцев. Президент Буш дал ясно понять, что группы, совершающие ужасающие акты насилия против гражданского населения, являются террористами. И неважно, насколько благородно их дело и правомерно их недовольство, - никогда не следует испытывать к террористам сочувствие, поскольку оно может явиться средством поощрения и поддержки их действий.
После первого приступа эйфории, вызванного падением Багдада, администрация Буша осознала, что, учитывая занятость США проблемой Ирака, не следует применять силу для устранения других репрессивных режимов, пока они не представляют угрозу для Соединенных Штатов. С тех пор как ответственность за политические преобразования в Ираке была возложена на помощника президента по национальной безопасности (ныне госсекретарь. - Ред.) Кондолизу Райс, США, терпящие неудачи в Ираке, переключились с романтики демократического экспериментирования на работу по установлению стабильности в стране и обеспечению быстрого перехода власти к новому иракскому правительству. Эту политику лучше воспринимают не только соседи Ирака, она имеет больше шансов на успех и среди самих иракцев, уставших от беспорядка.