3. Факультативные и смешанные формы хронотопа
а) историческое время – пространство
Помимо трех основных форм хронотопа история дневникового жанра зафиксировала несколько менее продуктивных разновидностей времени и пространства, которые нашли отражение в летописях крупнейших дневниковедов. Появление таких форм было обусловлено социально-историческими и психологическими факторами.
Исторический характер приобретает хронотоп в дневнике В.А. Муханова, который велся в течение 42 лет. Это наиболее типичный образец данной разновидности. Поэтому анализ проблемы целесообразнее провести на его материале.
На форму времени – пространства в дневнике Муханова оказали воздействие: 1) интерес автора к истории; 2) служебное положение. Дважды – в 1836 и 1843 гг. – Муханов формулирует принципы отбора материала и способ его организации. В записи под 2 декабря 1836 г. он ссылается на "стариков", очевидцев Большой истории, называя их "ходячими мемуарами" и "живыми записями событий" . 1 января 1843 г. он составляет программу самообразования, в которой изучение истории стоит на втором месте. При этом Муханов указывает на Устрялова и Иловайского, метод которых ему больше всего импонирует.
Будучи крупным царским сановником – товарищем министра, Муханов долгие годы вращался в придворных кругах и был знаком со многими "историческими" личностями, принимавшими решения эпохального значения. Поэтому в его дневнике прошлое ("старики") и современность соединены таким образом, что рассказ о сегодняшнем всегда переводится в исторический план.
Время на страницах дневника Муханова представлено как Большая история, детали которой имеют всеобщее значение, где в равной мере важны крупные исторические события и деятели и мелкие факты с частными лицами. Поэтому автор никогда не пренебрегает слухами, анекдотами, легендами, которые встраиваются в исторический хронотоп на равных правах с достоверными фактами.
Уже в ранних дневниках Муханов выражает антипатию к светской хронике, которая занимала в них определенное место. Он все сильнее тяготеет к исторической организации материала и стремится изгонять из своего журнала текущие служебные и семейные факты: "22 – 24 октября 1842 г. <...> Но скоро шум отдельных разговоров и общей болтовни оглушил меня вконец, и я с удовольствием заметил, что подошло время нашего отъезда. Как я ни стараюсь, но меня страшно тяготит светская жизнь: эта продолжительная болтовня о ничего не значащих предметах <...>" .
У Муханова отсутствует единый вектор времени. Описываемые в дневнике события заполняют замкнутую пространственную сферу, границы которой охватывают Западную Европу и европейскую Россию, а время действия событий – от эпохи Екатерины II до настоящего момента.
С точки зрения классического хронотопа – локального или континуального – время и пространство в дневнике Муханова дискретны. Он описывает то недавнее прошлое (царствование Николая I в записях второй половины 1850-х годов), то западноевропейские события (покушение на Наполеона III), то излагает предания о жизни декабристов в ссылке. Причем нередко описываемый исторический факт разносится по нескольким подневным записям. Для автора важно не время, текущее синхронно его записи, а некий эпохальный разрез в непрерывно длящемся потоке. Но сам этот поток невозможно ни осмыслить, ни зафиксировать из-за его неохватности мыслью. Поэтому историческое время и пространство складываются из суммы дискретных единиц, отдельных законченных событий.
Муханов тяготеет к завершенным событиям, которые противопоставляются пульсирующей современности. Поэтому не случайно, что значительное место в описании современных событий отведено у него служебным и политическим падениям, смертям, т.е. явлениям, закончившим свое развитие и перешедшим в разряд исторических (царский наследник, губернаторы Ахматов, Пучков, кн. Аренберг).
Принципиальные изменения в хронотопе происходят на рубеже 1850 – 1860-х годов. Они свойственны не только дневнику Муханова, но имеют общежанровый характер. Историческое время – пространство сжимается до континуального. Автор описывает политическую обстановку накануне отмены крепостного права, положение в Польше, студенческие выступления и крестьянские бунты. Но как только политическая ситуация в стране стабилизируется, Муханов снова обращается к историческому хронотопу. Привыкший к состоянию политического застоя при Николае I, он не в силах воссоздать динамизм новой эпохи, которая не укладывается в привычные для него рамки стабильного исторического хронотопа. Завершенное событие для него легче поддается анализу. Поэтому франко-прусскую войну, которая застала его в Германии, он описывает лишь через четыре месяца после ее начала, по возвращении на родину. Убийство на царской охоте сановника Скарятина воссоздается в дневнике в январе 1871 г., хотя само событие имело место двумя неделями раньше. Здесь снова проявляется склонность автора к историческому повествованию, в котором события утрачивают временной характер, значение злободневной современности и рассматриваются ретроспективно, как историческое прошлое. Мышление в рамках классических форм времени – пространства сковывает Муханова, не позволяет всесторонне проанализировать и оценить событие. Он должен дождаться момента, когда оно станет историческим прошлым и займет место в пространственно-временных рамках всемирного потока.
Дневник Муханова наиболее убедительно показывает эстетический смысл времени и пространства в данном жанре. Его автор выбирает такую форму хронотопа, которая придает изображаемому событию наивысшую степень выразительности. По его понятиям, на это могут претендовать лишь законченные события и завершенные судьбы. Пространственно-временная организация событий в дневнике Муханова носит концептуальный характер.
б) смешанные формы
К таким мы относим параллельно существующие и чередующиеся (дуальные) в рамках одного дня пространственно-временные разновидности организации материала. Хотя группа дневников с подобным хронотопом невелика, она заметно выделяется на фоне классических образцов жанра. Как уже отмечалось, разница между всеми названными группами отнюдь не формальная. Специфика пространственно-временного расположения событий в дневнике отражает своеобразие судьбы автора и служит выражением его философско-эстетических взглядов.
Все три формы классического хронотопа представлены в дневнике А.В. Никитенко. Юношеские дневники 1819 – 1824 гг. выдержаны в рамках психологического времени – пространства. Внимание автора здесь направлено не на события минувшего дня, а на образы и идеи сознания. В данной форме лишь намечается переход сознания к освоению объективного времени и пространства. Она характерна для ранней стадии самостоятельной душевной жизни и отражает процесс индивидуации. Подобный этап прошли многие авторы как до, так и после Никитенко. Однако психологический хронотоп периода индивидуации надо отличать от другой его разновидности, о которой речь пойдет ниже.
С 1826 г. Никитенко ведет дневник в принципиально иной пространственно-временной форме. Хроника подневных событий фиксирует наиболее значимые факты прошедшего дня, которые протекали в конкретном месте и в ограниченных временных рамках. Такие записи преобладают в дневнике в течение 35 лет (1826-1861 гг.).
Пространственно-временная локализация обусловлена в этот период служебным положением автора, его постоянным пребыванием в Петербурге и, наконец, общественной атмосферой. Взгляд из служебного кабинета и студенческой аудитории еще не в состоянии охватить многообразие событий в стране и за ее пределами и придать им некоторый обобщающий смысл. Этому мешает и незнание Никитенко иностранных языков, и зависимость от государственной службы, но главное – убежденность в ценности рядового факта. Он словно намеренно сужает горизонт своего сознания, придерживаясь "доктрины" о преимуществе частного явления над общезначимым. "Ныне в моде толковать о судьбе целого, о "мировом" и т.д., – пишет он 28 июля 1841 г. – Правда, мы видим, что сама судьба неделимое приносит в жертву целому. Но это ее неисповедимая тайна. Для нас же что это, как не соблазн и не камень преткновения? Целое есть отвлеченная идея. Не целое живет, а живут неделимые, которые одни могут страдать или не страдать. Заботьтесь о неделимых, а целое всегда будет, так или иначе, хорошо, независимо от вашей воли" .
Приверженность факту, очевидности не приводит, однако, к раздробленности, дискретности картины мира, к утрате смысловых связей между отдельными событиями. Многообразные служебные и общественные обязанности Никитенко, личные контакты со многими значительными в социальной иерархии людьми образуют в его дневнике динамичную среду, сосредоточенную в ограниченном сегменте пространства.
Качественным отличием локального хронотопа является однонаправленность событий в его границах. Никитенко вычерчивает траекторию движения, у которой нет параллелей за пределами физически обозримого пространства: "Сегодня происходил во дворце <...> экзамен институток" (13.02.41); "Сегодня читал в совете мою речь <...>" (17.02.41); "Узнал сегодня об исходе представления меня по военному министерству к чину действительного статского советника" (27.04.53); "Вечер у князя Вяземского. Погодин читал свою старую драму <...>" (7.12.55); "Вечером большой раут у графа Блудова" (5.04.56); "Вчера с двенадцати до пяти часов занимался в "Обществе посещения бедных" раздачею пособий" (24.12.48).
Правда, и в данный период встречаются строго не локализованные записи, относящиеся не к конкретному дню и месту, а к более длительному интервалу. Но они так же вписываются в последовательный поток однонаправленных событий, с той лишь разницей, что их протекание либо не завершено, либо подытоживается автором: "Холера продолжает подбирать жертвы, забытые ею во время великой жатвы" (27.10.48); "Сколько раз бывал я обманут притворным и лицемерным изъявлением уважения к добру и истине!" (20.12.48); "Недавно был у меня князь М.А. Оболенский, начальник московского архива и рассказывал о подвигах Шевырева и Погодина <...>" (6.02.49).
Пространственно-временная структура дневника Никитенко существенно перестраивается с 1861 г. Социальные движения, правительственные реформы, появление новых идей и их воздействие на общественное сознание, изменения в литературной жизни привнесли в размеренное течение событий элемент непредсказуемости. Однонаправленный поток жизни стал пересекаться и сталкиваться с другими течениями. Если раньше какие-то сторонние события и могли внести некоторую дезорганизацию в ежедневную чреду фактов (эпидемия холеры, последствия революции 1848 г.), они не представляли параллельных пространственно-временных движений, не воспринимались и не отражались автором как равноправные и равноценные наряду с событиями его привычного жизненного круга.
В дневниках 1860 – 1870-х годов встречается немало записей, в которых события представлены в другой пространственно-временной системе координат. К их числу следует прежде всего отнести сообщения о крестьянских волнениях, оппозиции тверского дворянства, революционном движении и польских событиях.
Из зарубежных больше всего внимания уделено итальянским и французским делам, франко-прусской войне. Правда, на фоне обычного событийного ряда они занимают незначительное место и представляют собой своего рода вкрапления в однонаправленный временной поток. Но тем контрастнее выглядят подобные записи на господствующем фоне.
Как рационалист и аналитик, Никитенко постепенно начинает понимать неоднородность пространственно-временных отношений и вынужденно переходит к относительному времени: "Настоящее и будущее должны иметь связь с прошедшим" (10.04.64); "Всеобщая революция – радикальная реформа всей цивилизации и образованности – вот к чему влечет так называемый дух времени <...> Мы должны пройти все эти ужасы, потому что настоящее поколение приняло методу полного отрицания, уничтожения всякой связи настоящего с прошлым" (16.03.64); "Это не пруссаки и французы сражаются: это бьется прошедшее с будущим" (17.12.70); "Никакое настоящее не в праве сказать прошедшему: зачем это было так или иначе; ни будущему: будь таким и таким" (26.11.73).
Все чаще в дневнике фиксируются события, происшедшие в других пространственно-временных рамках, даже если они носят случайны характер. В них Никитенко справедливо усматривает параллельный временной поток, обладающий самостоятельной ценностью и не пересекающийся с привычной для него жизненной линией: "Страшное и гнусное злодейство. Студент Медицинской академии женился на молодой и милой девушке, но вскоре начал ее ревновать и даже задумал ее убить, поразив ее толстою булавою во время сна <...>" (15.11.65); "На днях к мировому судье явился какой-то чиновник Иванов, в оборванной одежде, с странною просьбою посадить его в тюрьму, так как он, за сокращением штатов, был уволен со службы и умирает от холоду и голоду, а в тюрьме его накормят и отогреют" (4.04.67); "Третьего дня молодая девушка, дочь какой-то помещицы, приехавшей из Пензы, застрелилась в Знаменской гостинице" (4.01.72); "В окружном суде производилось и решено дело некоей Седковой, которая судилась за составление фальшивого духовного завещания от имени умершего своего мужа" (2.04.75).
Несмотря на причинно-следственную немотивированность подобных записей, в совокупности они создают целостную картину жизни в континуальном времени – пространстве, которая резко отличается от событийной и временной упорядоченности локального хронотопа прежних лет.
В это время (1860 – 1870-е годы) в дневнике Никитенко начинает формироваться иная пространственно-временная форма – психологическая. Ее появление было обусловлено сужением поля служебной и общественной деятельности автора, утратой большей части прежних связей и, как следствие, обращением взгляда на себя, на свой внутренний мир. Все чаще предметом записей становится не "злоба дня", а общие проблемы бытия, общества и частной жизни, т.е. менее всего события, факты, но больше – размышления о тенденциях эпохи, судьбах и характерах сословий, учений, – короче, явлениях длительного временного характера. В таких записях отсутствуют обычные пространственно-временные связи, и построены они на субъективной каузальности. Время в них протекает по законам сознания автора: "Осуждены мы навсегда делать глупости или они составляют только одну из переходных ступеней нашего развития? Ведь вот до сих пор случалось так, что даже из всего, что мы возьмем у других, мы непременно выберем самое худшее и спешим усвоить себе так, как будто оно составляет единственную важнейшую сторону вещей" (13.06.65); "С тех пор как Жан-Жак Руссо написал и издал свои записки, или свою исповедь, всякому умному человеку должна опротиветь мысль писать и издавать свои записки. Руссо опошлил это дело" (29.07.65); "Странные противоречия могут уживаться в одном человеке. Вот, например, я так мало доверяю всему человеческому <...> а между тем у меня сильное влечение ко всему великому и прекрасному, постигать которое и видеть можно только в человечестве же" (17.10.65).
Всю жизнь вращавшийся в обществе и черпавший из него большую часть сведений для своего дневника, Никитенко в конце жизни оказался лишенным этой богатой информации. Поэтому он вынужденно мобилизует свои внутренние силы и переносит внимание на осмысление явлений, пространственно-временные связи которых не ограничиваются их фактической очевидностью: "Общественная моя деятельность ныне настолько сократилась, что я могу все более и более сосредоточивать мое внимание на моих хозяйственных делах, т.е. на внутреннем моем мире" (1.01.71); "Я теперь ничто для общественной деятельности и, должно быть, погружен исключительно в себя самого и для себя" (2.12.76).
Однако данная форма хронотопа не является повторением юношеских размышлений в дневниках 1819 – 1824 гг. Тогда шло освоение видимого и мыслимого пространства, в котором временной поток не имел четкой направленности. Он скорее представлял собой круговращение в узкой сфере вымышленных образов и порожденных ими чувств. Теперь же Никитенко окидывает взглядом сверху хорошо знакомое ему пространство, в котором каждое новое явление не способно принципиально ничего изменить и служит лишь количественным приращением к целому континуума.
В рамках этого чрезвычайно разросшегося мира явлений важным для автора становится смысловая сущность события, которое не укладывается в рамки физически занимаемого им времени и пространства и поэтому анализируется в психологическом измерении: "Современная наука отвергает веру, вполне доверяя одному знанию. Но знание способно ли разрешить все наши недоумения относительно нашей судьбы и назначения?" (24.08.76); "Напрасно Европу считают политическим союзом государств и народов: это не что иное, как огромная мануфактура для производства разных изделий <...>" (26.08.76); "Если бы нужно было особое доказательство нашей умственной незрелости <...> то его нашли бы в той ребяческой самоуверенности и заносчивости, с какими наши так называемые передовые умы решают самые трудные вопросы человечества" (28.10.76).
Дуальная форма хронотопа лежит в основании дневника С.А. Толстой. Такое своеобразие обусловлено противоречием между широтой культурного кругозора жены писателя и узостью физически освоенного ею пространства. Большую часть жизни (за исключением восьми лет, прожитых зимой в доме в Хамовниках) Софья Андреевна провела в Ясной Поляне, изредка выезжая в Москву на симфонические концерты и музыкально-драматические спектакли. Еще раньше, в деловых целях, посещала столицу. На склоне лет она с горечью признавалась.в дневнике, что ее географический кругозор крайне узок: "<...> я никогда нигде не была, ни за границей, ни по России" .
Правда, значительную роль в формировании дневникового хронотопа сыграл психологический характер его автора. Для Толстой время всегда оставалось мерой личностных измерений, реже – семейных и никогда – континуально-исторических. Аналогичным образом понимала она и пространство.
Едва заметные изменения намечаются после того, как старшие дети, обзаведшиеся семьями, начинают уходить из родного дома. В круг описываемых дневных событий понемногу входят факты их самостоятельной домашней жизни, а с ними расширяется и пространство: Телятинки, Кочеты, Козловка. Но это обстоятельство не оказало существенного влияния на устоявшуюся структуру хронотопа.