- Это не столько трудно, сколько глупо, - сказал дон Хуан. - Спросите Валенсио - получает ли он удовольствие от того, что пляшет? Никакого! Привык, только и всего. Сколько лет вижу, как он танцует, - всегда одни и те же движения, да и те кое-как. А почему? Потому что не любит танцевать по-настоящему, просто повторяет из года в год давно заученное. И все, что было безобразным, так им и осталось. Он, конечно, этого не замечает.
- Его так научили, - сказал Элихио. - Я тоже танцевал в Ториме и знаю: нужно делать так, как тебя учат.
- Валенсио - танцор не из лучших, - промолвил Эскуере. - Есть и другие. Взять хотя бы Сакатеку.
- Сакатеку ты с ним не равняй, - сердито возразил дон Хуан. - Он - человек знания. Он танцует потому, что имеет к этому склонность. Я хотел сказать только то, что вам, не танцорам, танцы не приносят никакой радости. Возможно, если бы вы хорошо танцевали, некоторые из вас получали бы удовольствие. Но вы в танцах не разбираетесь, и радости вам от них никакой. Вот вы и напиваетесь. Взгляните на моего внука.
- Ну ладно, дед, хватит! - обиделся Лусио.
- Он не лентяй и не тупица, - продолжал дон Хуан, - но на что он способен, кроме выпивки?
- Скупает кожаные куртки, - подсказал дон Хенаро, и все покатились со смеху.
Лусио тем временем приложился к стаканчику.
- А как пейотль может все это изменить? - снова спросил Элихио.
- Если бы Лусио нашел покровителя, его жизнь стала бы совершенно другой. Не знаю какой, но другой, - сказал дон Хуан.
- Бросил бы пить? - не унимался Элихио.
- Возможно. Для настоящей жизни нужно кое-что еще, кроме текилы. И покровитель дал бы ему это.
- Должно быть, пейотль - вкусный? - спросил Элихио.
- Не сказал бы, - возразил дон Хуан.
- Тогда зачем же его едят?
- Он позволяет получить удовольствие от жизни.
- Какое же удовольствие, если он невкусный? - упорствовал Элихио. - Чушь какая-то.
- Никакой чуши, - горячо возразил дон Хенаро. - Пейотль сдвигает мозги, и жизнь представляется раем, что бы ты в это время ни выделывал.
Все засмеялись.
- Никакой чуши, - спокойно повторил дон Хуан, - если вспомнить, как мало мы знаем и как много еще предстоит узнать. Водка - вот что сводит с ума. Она туманит глаза. Мескалито же, наоборот, обостряет видение. Он дает прозрение!
Лусио и Бениньо посмотрели друг на друга и улыбнулись - слышим, мол, не первый раз. Хенаро и Эскуере заговорили о чем-то своем. Виктор громко смеялся. Кажется, только Элихио заинтересовался словами дона Хуана.
- Как же пейотль это делает? - спросил он.
- Прежде всего, - стал объяснять дон Хуан, - ты должен захотеть с ним познакомиться, и это главное. Затем ты отдаешься ему и встречаешься с ним много раз, прежде чем сможешь сказать, что познал его.
- А потом? - спросил Элихио.
- А потом съезжаешь с крыши - и задницей о землю! - не удержался Хенаро.
Все так и грохнули.
- Это целиком зависит от тебя, - невозмутимо продолжал дон Хуан. - Не бойся его, и он научит тебя, как правильно жить.
Наступило молчание; казалось, гости устали. Бутылка опустела. Лусио, поколебавшись, открыл следующую.
- А у Карлоса кто покровитель - пейотль? - спросил Элихио.
- Не знаю, - сказал дон Хуан. - Он трижды встречался с Мескалито, спросите его самого.
Все обернулись ко мне, и Элихио спросил:
- Ты в самом деле ел пейотль?
- Да.
Было похоже, что дон Хуан все-таки завладел вниманием собравшихся. Они не только перестали смеяться, но и захотели услышать от меня, что я испытывал при этом.
- Тебе не своротило рот? - спросил Лусио.
- Еще как, ужасная гадость.
- Зачем же ты ел? - спросил Бениньо.
Я стал объяснять, какой огромный интерес представляет учение дона Хуана о пейотле для западного человека. Я подтвердил, что все, сказанное им, - правда и каждый может проверить это на себе.
Но слушатели только улыбались. Я смутился. Я осознал всю бездарность моего рассказа и совсем растерялся. Дон Хуан пришел мне на помощь.
- Скажи, ты ведь не искал покровителя, когда впервые встретился с Мескалито?
Я ответил, что мною двигало только любопытство и желание познакомиться с ним.
Дон Хуан назвал мои стремления безупречными. Именно поэтому, сказал он, Мескалито так благотворно на меня подействовал.
- Тебя тоже рвало, и ты мочился на каждом шагу? - с подковыркой спросил Хенаро.
Я признался, что было и такое. Все засмеялись. Никто меня больше не слушал, кроме Элихио.
- А что ты видел? - спросил он.
Дон Хуан посоветовал вспомнить самое существенное, и я рассказал все по порядку. Когда я кончил, первым высказался Лусио:
- Судя по всему, пейотль - ужасная дурь, и я рад, что не баловался им.
- Как раз то, о чем я говорил, - молвил Хенаро. - Эта штука в момент лишает рассудка.
- Но Карлос его не лишился. Как ты это объяснишь? - спросил дон Хуан.
- Это еще как сказать, - возразил тот. Все засмеялись, в том числе дон Хуан.
- Тебе было страшно? - спросил Бениньо.
- Да.
- Зачем же ты тогда ел? - удивился Элихио.
- Он сказал, что стремился к знанию, - ответил за меня Лусио. - Карлос скоро станет как мой дед. Оба только и твердят о знании, а спросите, что они хотят знать, - ни тот, ни другой не объяснит.
- Что такое знание, словами не объяснишь, - сказал дон Хуан. - У каждого оно свое. Общее только то, что каждому человеку Мескалито раскрывает свои тайны лично. Если судить по речам Хенаро, я бы не советовал ему встречаться с Мескалито. Но, что бы он ни говорил, несомненно одно: Мескалито повлиял бы на него самым благотворным образом. Как именно? Узнать об этом он может только сам, и это я и называю знанием.
Дон Хуан поднялся.
- Пора домой, - сказал он. - Лусио пьян, а Виктор уже спит.
Через два дня, 6 сентября, Лусио, Бениньо и Элихио зашли за мной и позвали поохотиться. Они молча ждали, когда я кончу возиться со своими записями. Как бы предупреждая, что хочет сказать нечто важное, Бениньо хмыкнул себе под нос, потом сообщил:
- Лусио говорит, что хочет попробовать пейотль.
- Серьезно? - спросил я.
- Да, мне бы хотелось.
- Лусио говорит, что съест несколько шариков, если ты купишь ему мотоцикл.
Лусио и Бениньо переглянулись и захохотали.
- Почем в Штатах мотоциклы? - спросил Лусио.
Я сказал, что можно купить за сотню долларов.
- Совсем недорого, а? Ты вполне мог бы купить ему мотоцикл, - сказал Бениньо.
- Может, посоветуемся с твоим дедом? - предложил я Лусио.
- Ни в коем случае, - запротестовал Лусио. - Не говори ему об этом. Он - чокнутый и все дело; испортит. И вообще - старый и слабоумный дед, сам не понимает, что делает.
- Когда-то он был настоящим колдуном, - добавил Бениньо. - Понимаешь, настоящим. Мои родители рассказывали, он был одним из лучших. А потом пристрастился к пейотлю и стал никем. Да и состарился к тому же.
- Только и долдонит про свой пейотль, - сказал Лусио.
- Пейотль - дрянь, - вступил в разговор Бениньо. - Знаешь, мы его пробовали. Лусио стащил у деда мешочек, и мы попробовали. Ну и дерьмо!
- Вы его глотали? - спросил я.
- Нет, выплевывали, - сказал Лусио. - А потом выбросили весь мешочек к чертям.
Это воспоминание обоих развеселило. Между тем Элихио рта не раскрыл и даже не улыбнулся.
- Элихио, - спросил я, - а ты бы хотел попробовать пейотль?
- Нет, - ответил он, - даже за мотоцикл. Лусио и Бениньо сочли это очень смешным и захохотали.
- И все-таки, - добавил Элихио, - в старике что-то есть.
- Да брось ты, - прервал его Лусио, - мой дед выжил из ума.
- Не без того, - поддакнул Бениньо.
Их суждения о доне Хуане показались мне по-детски несерьезными. Я решил-заступиться и сказал, что дон Хуан был и остается одним из самых великих колдунов. Я напомнил, что дону Хуану уже за семьдесят, а он сильнее и подвижнее любого из нас, и поспорил, что они не сумеют подкрасться к нему незаметно.
- К деду не подкрадешься! - с гордостью сказал Лусио. - Он брухо.
Я заметил, что только что они называли дона Хуана старым и слабоумным.
- К брухо не подкрадешься, даже если он старый, - со знанием дела объяснил Бениньо. - Его можно одолеть только скопом, когда он спит. Как это сделали с Севикасом. Людям надоело его колдовство, и они его убили.
Я попросил рассказать подробнее, но оказалось, что это случилось давно: то ли еще до их рождения, то ли когда они были совсем детьми. Элихио добавил, что о Севикасе люди говорили, будто он всего-навсего дурак: настоящему колдуну зло причинить невозможно. Мне хотелось узнать, какого они вообще мнения о колдунах. Оказалось, что колдуны их не очень-то интересуют. К тому же они горели желанием отправиться на охоту и пострелять из привезенного мной ружья.
Мы молча отправились в густой чапараль. Шедший впереди Элихио обернулся и сказал:
- Может, мы и в самом деле придурки и дон Хуан прав. Подумать только, как мы живем!
Лусио и Бениньо стали ему возражать. Я выбрал середину. Согласился с Элихио и сказал, что не раз ловил себя на мысли, что живу не так, как надо. Бениньо удивился: мне ли жаловаться, когда у меня есть и деньги, и машина. Я заметил, что они ничуть не беднее: у каждого свой участок земли. Парни хором ответили, что хозяин их земли - государственный банк. Я сказал, что хозяин моей машины - тоже банк, который находится в Калифорнии. Моя жизнь не лучше, чем у них, просто она другая. Тут мы вошли в заросли.
Ни оленей, ни кабанов мы не встретили, зато подстрелили трех кроликов. На обратном пути зашли к Лусио, и он объявил, что его жена приготовит жаркое из крольчатины. Бениньо отправился в лавку купить бутылку текилы и содовой. Вернулся вместе с доном Хуаном.
- Никак дед себе в лавке пиво покупал? - со смехом спросил Лусио.
- Извините, что пришел незваный, - сказал дон Хуан. - Хочу узнать у Карлоса, не собирается ли он в Эрмосильо.
Я сказал, что думаю поехать туда завтра. Бениньо тем временем стал раздавать бутылки с содовой. Элихио отдал свою дону Хуану, и поскольку у яки отказаться от подарка - значит глубоко обидеть человека, дон Хуан ее спокойно принял. Я отдал Элихио свою, и тому пришлось ее взять. Тогда Бениньо отдал мне свою. А Лусио, который сразу понял, что к чему, уже свою бутылку прикончил. Он повернулся к Бениньо, на лице которого застыла трогательная гримаса, и со смехом проговорил:
- Плакала твоя бутылочка!
Дон Хуан сказал, что содовой не пьет, и отдал свою бутылку Бениньо. Мы молча уселись на веранде,
Элихио беспокойно теребил края шляпы. Было видно, что он нервничает.
- Я все думаю о твоих словах, - обратился он к дону Хуану. - Как пейотль может изменить нашу жизнь? Как?
Старик не ответил. Он пристально посмотрел на Элихио и вдруг запел песню на языке яки. Это была даже не песня, а как бы речитатив. Мы долго молчали. Я попросил дона Хуана перевести слова.
- Эта песня только для яки, - сказал он коротко.
Его отказ огорчил меня: я был уверен, что он пел о чем-то важном.
- Элихио - индеец, - сказал дон Хуан. - это значит, что у него ничего нет. Нам, индейцам, ничего не принадлежит. Все, что ты видишь, - собственность йори. У яки есть только гнев и то, что дает им земля.
Никто не проронил ни слова. Дон Хуан попрощался и ушел. Мы смотрели ему вслед, пока он не скрылся за поворотом. Всем было как-то не по себе. Лусио неуверенно предположил, что его дед терпеть не может жаркого, потому и не остался. Элихио сидел, погруженный в раздумья. Бениньо повернулся ко мне и громко сказал:
- Ох, накажет вас с доном Хуаном Господь Бог за ваши делишки!
Лусио засмеялся, а вместе с ним и Бениньо.
- Брось паясничать, Бениньо, - мрачно промолвил Элихио. - Твои слова гроша ломаного не стоят.
15 сентября 1968 года
Была суббота, девять часов вечера. Мы собрались у Лусио на веранде. Посреди сидели дон Хуан и Элихио, между ними лежал мешочек с пейотлем. Дон Хуан пел, слегка раскачиваясь вперед-назад. Лусио, Бениньо и я сидели у стены, метрах в полутора от Элихио. Было довольно темно. Время в ожидании дона Хуана мы провели в доме при свете керосиновой лампы. Наконец он появился, позвал нас на веранду и указал, где кому сесть. Я быстро привык к темноте и хорошо видел каждого. Элихио, как мне показалось, был вне себя от страха. У него стучали зубы, он весь дрожал.
Дон Хуан заговорил с ним, призывая успокоиться, довериться своему покровителю и ни о чем другом не думать. Затем как бы невзначай достал из мешочка шарик пейотля, протянул Элихио и велел медленно разжевать. Элихио заскулил, как щенок. Его дыхание участилось и походило на свист кузнечных мехов. Он сдернул шляпу, вытер ею лоб, потом закрыл лицо руками. Казалось, он плакал. Прошло несколько тяжелых минут, прежде чем Элихио в какой-то мере овладел собой. Он выпрямился, все еще прикрывая рукой лицо, взял шарик и стал жевать.
Я сам испытывал какое-то беспокойство и вдруг понял, что мне страшно не меньше, чем Элихио. Во рту пересохло, как после пейотля. Элихио продолжал жевать. Я весь напрягся и, сам того не желая, стал поскуливать. Мое дыхание участилось.
Дон Хуан запел громче и протянул Элихио еще один шарик. Тот его разжевал. Дон Хуан дал ему сушеных фруктов и велел съесть.
Элихио несколько раз вставал и уходил в кусты. Потом попросил воды. Пить дон Хуан не разрешил, позволил только прополоскать рот.
Элихио съел еще два шарика, и дон Хуан дал ему вяленого мяса.
К тому моменту, когда он одолел десятый шарик, я так разнервничался, что мне едва не стало дурно.
Вдруг Элихио повалился вперед и ударился лбом о землю. Он перекатился на левый бок и забился в конвульсиях. Я глянул на часы: двадцать минут двенадцатого. Больше часа Элихио метался, дергался и стонал. Наконец неподвижно замер на полу.
Дон Хуан сидел в прежней позе и чуть слышно пел. Бениньо, сидевший справа от меня, с безразличием смотрел на происходящее; Лусио, привалившись к нему, спал и похрапывал.
Элихио съежился в неестественной позе. Он лежал на правом боку, лицом ко мне, зажав ладони между коленей. Затем дернулся всем телом и перевернулся на спину. Его левая рука стала совершать легкие грациозные движения, а правая вторила ей. Руки словно перебирали струны арфы, движения становились все более порывистыми - двигались не только кисти рук, но и пальцы. Зрелище завораживало: ритмика Движений и работа мышц не поддавались никакому описанию.
Элихио стал медленно подниматься, будто борясь с какой-то противящейся силой. Тело его дрожало. Он сел на корточки, потом одним рывком выпрямился. Его руки, туловище и голова подергивались, будто через них пропускали ток. Какая-то сила заставляла его то замирать в причудливых позах, то опять двигаться.
Дон Хуан запел громче. Лусио и Бениньо проснулись, равнодушно посмотрели на происходящее и снова уснули.
Элихио, казалось, поднимался вверх, куда-то взбирался. Он хватался за что-то невидимое, подтягивался и, замирая, переводил дыхание.
Мне захотелось увидеть его глаза, и я подвинулся ближе, но, встретив сердитый взгляд дона Хуана, вернулся на прежнее место.
Вдруг Элихио прыгнул. Как видно, это был завершающий прыжок. Он весь напрягся, тяжело дышал и как бы цеплялся за уступ. Но что-то или кто-то настиг его. Он отчаянно закричал, хватка ослабла, он начал падать. Тело его дугой выгнулось назад, с головы до пят волной пробежала судорога. Конвульсия повторилась несколько раз, после чего тело обмякло, как пустой мешок.
Полежав некоторое время, Элихио выбросил вперед руки, словно прикрывая лицо. Он изогнулся и лежал на груди, приподняв над землей ноги, отчего казалось, будто он быстро скользит или летит. Голова была закинута назад, руки козырьком сомкнулись над глазами. Я услышал, как по его телу прошелестел ветер. От изумления у меня перехватило дыхание, я вскрикнул. Бениньо и Лусио проснулись и уставились на Элихио.
- Обещай, что купишь мне мотоцикл, и я хоть сейчас наглотаюсь шариков, - громко сказал Лусио.
Я взглянул на дона Хуана. Тот жестом приказал молчать.
- Сукин сын, - пробормотал Лусио и снова заснул.
Элихио встал и пошел. Сделав несколько шагов в мою сторону, он остановился, потом улыбнулся и засвистел. Свист получился глуховатым, но гармоничным. Это был мотив из двух тактов, который Элихио повторял снова и снова. Постепенно свист стал чище и, наконец, превратился в мелодию. Элихио стал напевать какие-то слова. Он пел несколько часов кряду. Простая песня, пожалуй несколько монотонная, но приятная.
Элихио пел, и мне казалось, что он все время куда-то смотрит. В какой-то момент он подошел ко мне вплотную, и я увидел в полутьме его глаза. Взгляд у него был остекленевший, он улыбался, хихикал, ходил, садился и снова ходил, вздыхал и стонал.
Вдруг его будто ударило в спину, тело его выгнулось, и он засеменил на цыпочках, касаясь земли руками. Затем повалился на спину и, вытянувшись во весь рост, застыл в оцепенении.
Постонав и поскулив немного, он захрапел. Дон Хуан прикрыл его рогожей. Было 5 часов 35 минут утра.
Лусио и Бениньо спали плечом к плечу, прислонившись спинами к стене. Дон Хуан и я долго сидели молча. Старик выглядел уставшим. Я заговорил первым, спросил об Элихио. Он сказал, что встреча Элихио с Мескалито была на редкость удачной: Мескалито с первого раза обучил его песне - небывалый случай!
Я спросил, почему бы не позволить Лусио есть пейотль за мотоцикл. Дон Хуан ответил, что встреча с Мескалито при таких условиях может стать для Лусио смертельной. Он признался, что давно собирался приобщить Лусио к пейотлю, рассчитывая на мои приятельские отношения с ним, которые надеялся использовать как главный козырь. Он сказал, что всегда заботился о Лусио; одно время они жили вместе и были очень близки. Но в семилетнем возрасте Лусио серьезно заболел, и сын дона Хуана, набожный католик, дал обет святой Деве Гваделупской, что, если она спасет мальчика, он отдаст его в религиозную общину, где учат танцам. Лусио выздоровел, и отцу пришлось исполнить обещание, но Лусио, пробыв в учениках всего неделю, сбежал оттуда. Он нарушил обет, и теперь ему не жить, решил он, собрал все свое мужество и целый день ждал смерти. Над мальчишкой потешались все кому не лень, этот случай запомнился ему навсегда.
Дон Хуан умолк. Было видно, что воспоминания его захватили.
- Я делал ставку на Лусио, - сказал он, - а нашел Элихио. Хотя давно знал: ничего у меня с Лусио не получится. Когда любишь, кажется, что человека можно изменить. В детстве Лусио был смелым мальчиком, но с возрастом растерял всю свою смелость.
- Дон Хуан, а ты бы мог его околдовать?
- Околдовать? Зачем?
- Чтобы он снова стал смелым.
- Колдовство смелости не прибавит. Или она есть у человека, или нет. Колдовством можно помешать злу, вызвать болезнь, лишить человека голоса. Но никакое колдовство не превратит человека в воина. Чтобы стать воином, нужно быть таким же чистым, как Элихио. Вот кто смелый человек!
Элихио мирно сопел под рогожей. Уже рассвело. Небо было голубым, без единого облачка.
- Многое бы я отдал, чтобы узнать о путешествии Элихио, - сказал я. - Ты не против, если Я попрошу его рассказать?
- Ни в коем случае!