Метод отнесения к ценности выражает сущность истории, но в таком случае возникает проблема "научной строгости" этой области знания. Риккерт не сомневается, что история может быть так же "научна", как и естествознание, но лишь при соблюдении ряда условий, позволяющих ученому избежать Харибды "пожирающего индивидуальность генерализирующего метода" и Сциллы "ненаучных оценок". Во-первых, теоретическое отнесение к ценности следует отделять от практической оценки, в своей логической сущности это два принципиально разных акта, и, если история имеет дело с ценностями, поскольку многие объекты рассматриваются как блага, она не является все же оценивающей наукой. Во-вторых, вслед за А. Рилем он признает, что "один и тот же исторический факт в зависимости от различной связи, в которой его рассматривает историк, приобретает различные акценты, хотя объективная ценность его остается той же самой", что лишь другими словами говорит о правомерности интерпретации. В-третьих, индивидуализирующая история, пользующаяся методом отнесения к ценности, также должна заниматься исследованием причинных связей, хотя бы для изображения индивидуальных причинных отношений, но методический принцип выбора существенного и определения причинных связей в истории зависит в полной мере от ценностей. Наконец, в-четвертых, благодаря всеобщности культурных ценностей "уничтожается произвол исторического образования понятий", т. е. именно эта всеобщность является основанием объективности. Таким образом, Риккерт предложил плодотворный подход к изучению методологии наук о культуре, истории в частности, с учетом их ценностной природы, а также фундаментальных проблем значения (значимости), смысла, понимания и истолкования (интерпретации) [13] .
Проблему соотношения интерпретации и ценностей рассматривал также и М. Вебер , следуя риккертовской идее "теоретического отнесения к ценностям", его отличия от практической оценки. М. Вебер сочетал эти проблемы с герменевтическими понятиями истолкования, интерпретации, вчувствования, существенно углубляя понимание проблемы связи с введением понятия целерациональности, а также разрабатывая концепцию "понимающей социологии" с особым типом интерпретации – интерпретации поведения и действия человека.
Интерпретация, по Веберу, может идти в двух направлениях: ценностной интерпретации и исторического, т. е. каузального, толкования.
Существуют различные возможности ценностного соотнесения объекта, при этом отнесение к соотнесенному с ценностью объекту необязательно должно быть положительным.
Вебер ставит проблему соотношения интерпретации, норм мышления и оценок. Если интерпретация следует нормам мышления, принятым в какой-либо доктрине, то это вынуждает принимать определенную оценку в качестве единственной научно допустимой в подобной интерпретации.
По Веберу, интерпретация оказывает влияние на самого интерпретатора, даже несмотря на возможное отрицательное суждение об объекте. Она содержит и познавательную ценность, расширяет "духовный горизонт", повышает его интеллектуальный, эстетический и этический уровень, делает его "душу" как бы более открытой к "восприятию ценностей".
Интересным для теории интерпретации в целом и выявления специфики ценностной интерпретации в частности является осуществленное Вебером тонкое различие разных видов и форм интерпретации. Он рассматривал также соотношение "проблемы ценностей" с противоположной ей проблемой "свободы от оценочных суждений", в частности в эмпирических науках, которые собственно проблемой ценности не являются. В отличие от Риккерта, полагающего самостоятельное "царство ценностей", Вебер считал, что выражение "отнесение к ценностям" является не чем иным, как философским истолкованием того специфического научного "интереса", который господствует при отборе и формировании объекта эмпирического исследования. Итак, по Веберу, отнесение к ценностям – это логический метод, который не влияет напрямую на субъективно-практические оценки, однако выполняет регулятивные и предпосылочные функции.
Вебер разрабатывал проблемы интерпретации не только в культурологическом, но и в социологическом контексте и ввел по существу представление об интерпретации действия – феномена, отличного от текстов, языковых сущностей вообще.
Вебер поставил проблему "очевидности" интерпретации, поскольку "всякая интерпретация, как и наука вообще, стремится к "очевидности"". Он полагал, что наибольшей очевидностью отличается целерациональная интерпретация, однако из этого не следует, что, например, социологическое объяснение ставит своей целью именно рациональное толкование. Вебер принимает во внимание тот факт, что в поведении человека существенную роль играют иррациональные по своей цели аффекты и эмоциональные состояния и, соответственно, целерациональность служит для социологии "идеальным типом" и дает возможность оценить степень иррациональности действия. При этом интерпретация конкретного поведения, например даже при наибольшей очевидности и ясности, "не может претендовать на каузальную значимость и всегда остается лишь наиболее вероятной гипотезой".
Такова концепция интерпретации в ее ценностных аспектах, развиваемая Вебером как базовая в методологии социального познания и применяемая им в трудах по культуре и понимающей социологии.
19.5. Этапы исторического развития эстетических представлений
В системе человеческих ценностей нравственность занимает особое место. Моральное сознание детерминирует поведение людей и их взаимоотношения – межличностные, групповые, социальные. Нравственный критерий применим в качестве оценочного основания ко всем областям человеческой деятельности.
Становление моральных представлений, норм, принципов, традиций, ставших первоначально единственным регулятором человеческих отношений, – длительный, сложный и противоречивый процесс, который знаменует собой переход от стихийных форм регулирования поведения и взаимоотношений к упорядоченным, сознательно регулируемым. Нравственные представления человека нашли отражение в таких категориях, как добро, зло, справедливость, совесть, дом, смысл жизни, счастье, любовь. Специальная отрасль философского знания, сконцентрировавшая и обобщившая опыт нравственного осмысления действительности, называется этикой . Она возникает в античности и связана прежде всего с именем Аристотеля , определившего место этики в системе знания.
В "Никомаховой этике" Аристотель разрабатывает категории блага, добродетели, счастья, анализирует понятия, являющиеся критериями нравственной оценки, рассматривает главные пороки и морально недостойные поступки.
Помимо Аристотеля, этическая проблематика была представлена в трудах стоиков и эпикурейцев.
Этика стоиков обращена к истолкованию основополагающих категорий добра и зла. По их мнению, одно не может существовать без другого. Добро есть нечто объективно существующее, постижение которого доступно только высшему (Божественному) разуму, тогда как зло – это результат субъективной оценки человека (кажущееся злым и есть зло). С другой стороны, зло не есть что-то безусловно дурное и отрицательное. Назначение зла – укреплять дух и жизнестойкость, так, чтобы тот, кто это зло испытывает, его и преодолевал. Значит, зло необходимо как условие совершенствования личности, оно неприятно, но полезно.
Цель человека – достижение гармонии с Божественной волей. Это возможно, если человек покорен судьбе, проявляет стойкость духа и невосприимчивость к страданиям, не подчиняется страстям (таким как страх, печаль, удовольствие, вожделение).
Этика Эпикура обращается к тем же проблемам, что и этика стоиков, но трактует их противоположным образом. Достижение человеком блага рассматривается как путь, прохождение которого основано на четком различении факторов, способствующих достижению цели, и факторов, препятствующих этому. Первые – источник наслаждения, вторые – страдания. Человек получает наслаждение, удовлетворяя свои естественные потребности, и испытывает страдание, если встречает этому препятствие.
По мнению Эпикура, человек должен четко отграничивать в своей жизни то, что находится во власти судьбы и, следовательно, неизменно от того, что зависит от человека (эта область является сферой активного действия).
Следующий важный этап в истории формирования этики связан с христианством, в котором главной идеей становится идея духовного равенства – равенства всех перед Богом.
Христианская этика с готовностью приняла все для нее приемлемое из более ранних этических систем. Так, известное правило нравственности "не делай человеку того, чего не желаешь себе", авторство которого приписывается Конфуцию и иудейским мудрецам, вошло в канон христианской этики наравне с заповедями Нагорной проповеди. То, что универсальные истины выдавались за откровение Божье, обеспечило христианству популярность и возможность распространения в различных социальных слоях.
Раннехристианская этика закладывала основы гуманизма, проповедуя человеколюбие, бескорыстие, милосердие, непротивление злу насилием.
Средневековая этика характеризуется возвращением к переосмыслению содержания основных этических категорий, и прежде всего добра и зла. У Августина зло трактуется как отсутствие или недостаточность добра. В то же время все, сотворенное Богом, причастно к идее абсолютного добра. В процессе воплощения этой идеи в материи количество добра убывает, и вещь в результате всегда менее совершенна, чем ее идея. Проявление зла связано с деятельностью человека, его волей. Божественное начало свободно от ответственности за зло, существующее на земле. Носителями нравственности, по мнению Августина, являются те, кто избраны Богом, и моральное совершенство человека не является, т. о., следствием его воспитания, но дано ему свыше. Величайшая добродетель – это любовь к Богу, привязанность же к земным благам почитается грехом.
Этика позднего Средневековья ( Фома Аквинский ) связывает категории добра и зла с моральным выбором, проявлением свободы воли, которая в свою очередь соотносится с разумом и проявлением Божественной благодати. Цель человека – достижение абсолютного блага, обладание таким благом есть счастье. Наряду с этой высшей целью человек может стремиться и к другим целям. Божественная воля может быть постигнута человеческим разумом. Равноправие веры и разума (взамен их противопоставлению) укрепляет этические позиции позднего Средневековья, делает их менее уязвимыми в сравнении с ранними концепциями этого периода.
Эпоха Возрождения, как известно, имеет выраженную гуманистическую направленность. Главным предметом исследования становится сам человек, рассматриваемый как единство телесной и духовной субстанций. Человек совершенен, ибо создан Богом. Он обладает качествами, умениями и достоинствами, позволяющими назвать его личностью. Возвышая человека, гуманисты в то же время подчеркивают значение его моральной ответственности, предъявляя к нему высокие духовные требования.
Обращаясь к этической традиции античности, мыслители эпохи Ренессанса делают попытку возродить эпикуреизм, считавший высшим благом наслаждение. Этика Возрождения декларировала идею принципиального равенства людей вне зависимости от их положения в обществе и происхождения.
Попытка построения безрелигиозной этики была предпринята Б. Спинозой . Источниками моральных ценностей согласно философу являются, с одной стороны, сам человек, интуитивно постигающий нравственные ориентиры, с другой стороны – государство, обеспечивающее юридическое закрепление моральных норм.
Традиционные этические категории добра и зла Спиноза анализирует в соответствии с понятиями "удовольствие" и "неудовольствие". Свободный человек – это человек, руководствующийся собственным разумом и идущий своим путем.
Автор "Трактата о человеческой природе" Д. Юм видел свою задачу в построении этики как описательной науки, которая истолковывает факты (отношения, поведение) с психологической точки зрения. Моральное сознание, по мнению Юма, иррационально, его содержание формируется за счет чувственных и интуитивных источников; оно нестабильно, ибо моральное отношение и оценка субъективны, зависят подчас от внутреннего душевного состояния субъекта, не отражая действительной значимости отношения или действия.
Психическое состояние человека, аффекты, ассоциации, эмоциональный фон влияют на механизм нравственной регуляции больше, нежели рациональное осмысление.
Юм истолковывает и категории добра и зла, говоря, что добродетель различается вследствие того удовольствия, а поток – вследствие того страдания, которые возбуждают в нас любой поступок, любое чувство или характер.
Эпоха Просвещения началась с ниспровержения ранее существовавших этических концепций. Просветителей равно не удовлетворяли и христианская этика, и атеизм. Опять был поставлен вопрос об источниках добра и зла. Интерпретация этих категорий переадресовывалась в сферу социальную. Зло ассоциировалось с несправедливостью, социальным неравенством, несовершенством государственного устройства.
В основу этики И. Канта положен категорический императив, внутренний нравственный закон личности. В "Метафизике нравов" Кант излагает развернутую и аргументированную этическую концепцию. Моральное чувство, понимаемое Кантом как восприимчивость к удовольствию или неудовольствию, соотносится с законом долга; оно присуще каждому, без него человек был бы "нравственно мертвым", ничем не отличающимся от животного. Категория долга занимает чрезвычайно важное место в этической системе Канта. Долг по отношению к другим – делать добро, долг по отношению к себе – сохранять свою жизнь и прожить ее достойно. Началом всякой человеческой мудрости Кант называет моральное самопознание, которое формирует "беспристрастность в суждениях о самом себе при сравнении с законом и искренность в признании своего морального достоинства или недостойности" [14] .
Младший современник Канта, Г.В.Ф. Гегель , назвавший нравственность разумом воли, утверждал, что "человек не станет господином природы, пока он не стал господином самого себя". Гегель рассматривает мораль в соотношении с правом. Моральный долг, по Гегелю, предполагает обязанности: "Право оставляет умонастроению полную свободу. Моральность же преимущественно касается умонастроения и требует, чтобы поступок совершался из уважения к долгу. Следовательно, и соответствующий праву образ действий морален, если побудительной причиной последнего является уважение к праву" [15] .
Этические представления Гегеля созвучны кантовским, в особенности его рассуждения о долге "всеобщего человеколюбия" и обязанностях. Они проникнуты духом гуманизма, характерным для немецкой классической философии в целом.
Для этики А. Шопенгауэра характерны черты нигилизма и пессимизма. Центральное понятие его системы – "мировая воля" – понимается как единый принцип, являющийся причиной возникновения всех вещей и процессов, в т. ч. и зла. В человеке мировая воля реализуется в виде низменных инстинктов и аффектов. Вывод, к которому пришел Шопенгауэр, исключительно пессимистичен: "Цель нашего бытия вовсе не счастье. Напротив, если ближе беспристрастно присмотреться к жизни, то она покажется нам как бы нарочно приноровленной к тому, чтобы мы не могли себя чувствовать в ней счастливыми(по своему характеру жизнь представляет собой нечто такое, к чему мы не должны чувствовать склонность, к чему у нас должна быть отбита охота и от чего мы должны отрешиться" [16] .
Другой "великий ниспровергатель" – Ф. Ницше . "Мораль ныне, – пишет он, – увертка для лишних и случайных людей, для нищего духом и силою отребья, которому не следовало бы жить, – мораль, поскольку милосердие; ибо она говорит каждому: "Ты все-таки представляешь собою нечто весьма важное"", – что, разумеется ложь. Должно быть, некий дьявол изобрел мораль, чтобы замучить людей гордостью, а другой дьявол лишит их однажды ее, чтобы замучить самопрезрением" [17] .
Совершенный человек, по Ницше, не нуждается в несовершенной морали – он выше всех нравственных установлений. Человек, идущий к своей цели осознанно и целеустремленно, рассматривает других людей как средство достижения цели или как препятствие на своем пути.
Жизнь как реализация свободы воли и самоубийство как сильное "утешительное средство", крайний эгоцентризм и альтруизм ("все, что делается из любви, совершается всегда по ту сторону добра и зла") – совершенно несовместимые, противоречивые и парадоксальные положения сводятся воедино в философии Ницше, который завершает XIX в.
19.6. Этика ненасилия и этика благоговения перед жизнью – две современные этические концепции
Этика ненасилия – это обоснование таких принципов и методов решения проблем и конфликтов, которые исключают применение насилия над личностью (морального и физического). Этика ненасилия – это образ жизни, в соответствии с которым человек строит свои отношения с людьми, относится ко всему живому, к природе. Принято считать, что идеал ненасилия сформулирован в Нагорной проповеди (Новый Завет). В этой проповеди непротивление злу рассматривалось как проявление морального совершенства, индивидуального нравственного превосходства над чужим грехом. Неумножение зла расценивалось как проявление добра.
Значительная роль в разработке принципов этики ненасилия принадлежит Л. Толстому . Он писал, что признание необходимости противления злу насилием есть не что иное, как оправдание людьми своих привычных излюбленных пороков: мести, корысти, зависти, властолюбия, трусости, злости. По мнению Толстого, главное заблуждение авторов политических учений, приведшее к бедственному положению, в том, что они считают возможным посредством насилия соединить людей так, чтобы они все, не противясь, подчинились одному и тому же устройству жизни.
Итак, насилие не есть средство разрешения конфликтов и противоречий: оно ничего не создает, а только разрушает. Тот, кто отвечает злом на зло, умножает страдания, усиливает бедствия, но не избавляет от них ни себя, ни других. Толстой подводит нас к выводу: насилие бессильно, бесплодно, разрушительно, антигуманно.
Именем М.Л. Кинга назван "Институт ненасилия" в г. Нью-Йорке. Он считает, что любовь даже к врагам – вот ключ к решению всех существующих в нашем мире проблем. Чтобы облегчить труд прощения, Кинг разъясняет его целительную силу: "Когда мы прощаем, мы забываем в том смысле, что зло более уже не является психологической преградой на пути установления новых взаимоотношений. Прощение означает примирение, воссоединение вновь. Мы должны понять, что зло, творимое ближним нашим врагом, причина наших страданий, никогда не отражает всей сущности этого человека. Элементы добра можно найти в характере наизлейших наших врагов" [18] .