Затем речь идет о "милостыне - большом сером хлебе и кварте вина, которые моя покойная мать имела обыкновение раздавать бедным каждое воскресенье и что продолжаю делать я", а также о другой милостыне, которая время от времени раздавалась бедным заключенным. К тому времени, отмечает Ле Пилёр, король запретил подавать бедным, побирающимся по домам (речь шла о серии ордонансов Франциска I, которые в историографии часто сравнивают с тюдоровским законодательством, направленным против бродяг и нищих), но"…я продолжал поступать, как и моя мать, подавая беднякам, которые приходили по воскресеньям просить под мои ворота, и иногда еще и сейчас делаю так". Но в этом противостоянии королевского указа и незапамятного обычая адвокат решается, наконец, поставить точку: "Каковую милостыню я перенес на содержание и проведение большого ремонта дома и хозяйственных построек на улице Гарнель в Париже, в каковом доме мои покойные отец и мать поселили и содержали бедных старых вдов".
Далее Ле Пилёр в своем завещании дает краткий экскурс в историю своих взаимоотношений с семейным приютом для вдов. После кончины родителей он продолжал содержать это частное благотворительное заведение, целью которого было "обеспечение двух месс, которые имеют обыкновение служить в обители Раскаявшихся дев, одну на следующий день после праздника Св. Иоанна Крестителя, а другую после праздника Св. Симона и Св. Иуды. Упомянутые вдовы должны при сем присутствовать, и я всегда платил им по 10 турских су, так как эти вдовы бедны, и так я поступал вследствие моей доброй к ним любви и милосердия, но вовсе не потому, что обязан или обещал им это делать". Ле Пилёр как всегда предусмотрительно заботится о том, чтобы уступка или благодеяние не обрели характер обычая.
Учитывая, что вскоре приюту понадобится ремонт, адвокат учреждает ренту в 10 ливров, которые предстоит выплачивать его детям от второго брака. Эти деньги, по замыслу завещателя, должны скапливаться в сундуке "о двух замках", хранящемся во вдовьем доме. Ключ от одного замка должен был находиться у самой старой из живущих в доме вдов, а второй ключ "будет иметь тот из моих детей или кто-нибудь, действующий от их имени, кто будет наделен правом распределять комнаты". Из этих 10 ливров ренты должна будет выделяться милостыня "тем вдовам, которые будут пребывать в болезни, для организации ухода за ними, либо для тех, кто по старости лишится возможности ходить и не сможет обходиться без посторонней помощи и при этом не будет включен в список бедных церкви Сент-Эсташ, прихожанками которой они являются". В таком случае они будут получать помощь в размере 4 ливров. Если же среди вдов не будет нуждающихся в уходе, то эти 4 ливра будут переданы в "ящик для бедных" прихода Сент-Эсташ, чтобы раздаваться в виде милостыни на Пасху, Пятидесятницу, День всех святых и Рождество.
Также выделяется по 10 су для оплаты двух ежегодных месс, которые вдовы должны совместно заказывать "в указанном доме накануне праздника Королей, чтобы поддержать дружбу и братство между ними и без того, чтобы разделять между ними указанные 10 су, как они привыкли делать, когда им дают какие-нибудь деньги". Ле Пилёр остается верен себе и предполагает развитие событий по худшему варианту: "а если указанные вдовы будут поступать противоположным образом и если они не будут собираться и ужинать вместе накануне праздника Королей (вставка на полях: и если хоть одна из них будет отсутствовать), то в этом случае я хочу и постановляю, чтобы указанные 10 су на следующий день после указанного праздника Королей вышеназванным патроном или тем, кто будет этим заниматься…" раздавались всем бедным, которых найдут у ворот церкви Сент-Эсташ.
Оставшиеся 100 су помимо указанной суммы в 10 ливров пусть пребывают в указанном сундуке, чтобы использоваться тем из моих детей, кто будет их патроном, на проведение и содержание ремонтных работ в указанном доме по мере надобности.
Адвокат отдает дополнительные распоряжения относительно стройматериалов (garnier) для вдовьего дома. Тому, "кто будет иметь достаточное благочестие, чтобы организовать работы", надо зарезервировать остаток досок (каждая длиной от семи с половиной футов) для четырех комнат.
И пусть указанные материалы для названных комнат служат тому или тем из вышеназванных моих детей, которые будут ведать этим домом… без того, чтобы мои дети при использовании названного материала были принуждены платить что-либо… если только не надо будет чинить крышу, что они [дети] обязаны делать на свои средства.
Ле Пилёр стремится избежать любой двусмысленности, расставляя все точки над i.
Он прекрасно понимает, как единичный акт превращается в обычай и, следовательно, может стать институцией. Стремясь избежать этого, он поступает в духе авторов средневековых "грамот о ненанесении вреда", применяя уже испытанный способ выдвижения альтернатив:
И таким образом, я желаю и постановляю, чтобы указанные вдовы молили Бога за меня, моих покойных отца, мать и иных скончавшихся родных и друзей. Все это не должно иметь следствием закабаление моих детей и их обязательство вести там строительные работы, превышающие вышеназванную сумму в 100 су и сумму, которую мне будут должны выплачивать по вышеназванной ренте. Поскольку ни я, ни мы не обязаны вести строительные или ремонтные работы в этом доме (зачеркнуто: если возникнет какой-либо судебный процесс, призванный принудить моих детей), желаю, чтобы в случае, если мои вышеупомянутые дети каким-либо иным образом окажутся обязаны и должны оплачивать содержание и ремонт этого дома, они будут от этого освобождены в силу действия настоящего завещания. А если возникнет какой-либо судебный процесс по этому поводу, призванный принудить моих детей платить на ремонт сумму, превышающую указанные 100 су ренты… то я отменяю указанную статью завещания, а также аннулирую ее и те 10 ливров ренты, дарованные им мной лично. И чтобы в этом случае там не жил никто из старух…. и я хочу, чтобы указанная рента была оттуда изъята, а выплаты им будут прекращены.
Наверное, не только мнительность, но и немалый жизненный опыт, накопленный в ходе многолетнего общения со вдовами, сказываются в следующих словах Ле Пилёра:
Настоятельно прошу указанных вдов и их преемниц, чтобы они жили в мире и дружбе и в полном уважении как друг к другу, так и к их начальнику и патрону, который будет им назначен и кого они должны слушаться; и также прошу моих детей, чтобы они соблаговолили распорядиться и использовать к их благодеянию и обеспечить благотворительную помощь бедным и способствовать им, а также ремонту указанного здания.
Трезвый расчет сочетается со стремлением поставить дело так, чтобы избежать формализации благотворительного акта - стороны обязаны быть искренними: старухи ничего не должны требовать, но только молиться за семью своих благодетелей и жить в мире как с ней, так и между собой; дети ничего не обязаны делать, но Ле Пилёр настоятельно просит их быть милосердными. И еще одно характерное пожелание адвоката, адресованное насельницам вдовьего дома:
Затем, я еще оставляю указанным вдовам мой портрет, ныне находящийся в их доме, чтобы он был помещен на видное место для памяти обо мне.
Значение последнего предписания трудно переоценить. Удивительный взлет искусства портрета в конце Средневековья - начале Нового времени помимо эстетических причин имел и практическое объяснение. Например, по завещанию Луизы Рагье, жены президента Счетной палаты Жана Бриссоне, значительные суммы тратились на содержание приюта Детей Господних (так называемый приют Красных детей), но оговаривалось условие:
предписывается, чтобы в зале, где будут питаться указанные малые дети, было повешено изображение Страстей Господа Нашего, и чтобы под картиной была нарисована женщина, дабы указанные дети имели напоминание, чтобы молить Бога за указанную усопшую.
Нашему Жану Ле Пилёру также было чрезвычайно важно, чтобы молящиеся совершенно точно представляли, за кого именно они возносят молитвы, ведь от этого напрямую зависел срок пребывания благодетеля в Чистилище…
Наконец, Ле Пилёр переходит в своем завещании к наболевшему вопросу об отношениях между детьми. Напомнив о первом дарении 1539 года,
и хорошо продумав веские причины, почему я так поступил, и обстоятельства, сопутствующие этому дарению, ибо я дал моим детям от первого брака скорее больше, нежели меньше, и эти причины, мной изложенные, объявил многим теологам и адвокатам и иным лицам из числа моих близких друзей, дабы они высказали свое мнение и суждение, и по их совету я подтвердил и ратифицировал указанное дарение в другом своем контракте, оформленном у нотариусов Жако и Соре в субботу 3 марта 1547(8) года, каковое подтверждаю и ратифицирую его во всех пунктах его формы и содержания…
К упоминанию о друзьях, адвокатах и теологах мы еще вернемся, а пока рассмотрим тактику Ле Пилёра.
Добавляя к уже сделанным дарениям свои благоприобретенные земли в деревне Кламар, он оговаривает, что различного рода благоприобретения, "улучшения", не учитываются сторонами при дележе, то есть разделу подлежит только наследственное имущество. Далее адвокат возвращается "к тому, что служит раздором и может привести к процессам между указанными детьми от разных браков по причине указанного дарения". Дети от первого брака, затевая процессы против своих единокровных братьев и сестер, должны понимать, что те
являются юными детьми и не имеют разумения и способности распознать добро и зло и не [смогут] адресоваться ко мне, чтобы знать, как себя вести, и поскольку они не имеют иного имущества, кроме моего, то в ходе этого процесса они будут лишены возможности обеспечивать себе питание и воспитание.
Ле Пилёр повторяет аргументы, приведенные в первом своем дарении 1539 года. Но ведь с тех пор прошло уже без малого десять лет, должны были подрасти "малые и неразумные" дети от второго брака. И действительно, его дочь, названная в честь матери Денизой, уже скоро должна была выйти замуж. Ей отводится имущества на 2000 ливров "без того, чтобы претендовать на большие права". Ле Пилёр остается верен своему стилю, оговаривая, что это произойдет лишь при условии,
что она будет хорошего поведения, живя целомудренно и стыдливо, не позоря свой род, и будет послушна своей матери…. ибо, поступая по-другому, она не добьется моего согласия, и таким образом это дарение останется недействительным в отношении ее.
Тогда имущество не будет ей выделено и увеличит долю ее братьев от второго брака.
Как поступить с доходами, которые будет приносить имущество, оспариваемое детьми от первого брака? Ле Пилёр распоряжается, что за время, пока будет длиться процесс, деньги "пусть будут розданы в виде милостыни бедной прислуге (menagiers), которая трудится в поте лица и зарабатывает себе на жизнь".
Таким образом, адвокат страхуется на случай неблагоприятного исхода процесса, отдавая себе отчет в реальности такой перспективы. Возможно, дети от первого брака добьются "выгодного для себя исхода этого процесса, что вполне может произойти по причине лазеек и связей, имеющихся у них в [мире] юстиции". Но даже если им и будет присуждена их доля наследства, они не смогут требовать возвращения доходов с имущества, полученных за время, пока велся процесс. "Я делаю настоящие распоряжения не без совета и не без причины", но и дети от обоих браков "должны с уважением принять указанные дарения".
Отдав распоряжения относительно строительных работ, начатых им в доме под знаком "веретена" и доме под знаком "оловянного горшка", Ле Пилёр во избежание новых процессов отдает распоряжение о слиянии дуэров. Это означало, что вдовья доля первой жены Ле Пилёра будет рассматриваться консолидированно, вне зависимости от конкретной доли, доставшейся каждому из детей от первого брака. Точно так же надлежит поступить и с дуэром второй жены.
При знакомстве с завещанием Ле Пилёра создается впечатление, что размеры помощи, оказываемой обездоленным в Париже, были обратно пропорциональны миру и согласию в семьях состоятельных парижан. Во всяком случае, наш адвокат постоянно пугает родственников перспективой отдать спорное имущество бедным.
Затем, постановляю, чтобы Жан Бабюс и Мари Ле Пилёр, его жена и моя дочь от первого брака, обещали прекратить возбужденный против меня процесс по поводу оспаривания контракта на дом по улице Сен-Жак, что близ Малого моста, который они затеяли незаконно, желая обездолить их вышеназванных братьев и сестер… и если они не захотят прекратить указанный процесс, желаю и постановляю настоятельно, чтобы их часть и доля не была ими унаследована, но пошла на раздачу милостыни для того, чтобы выдать замуж бедных девушек хорошего поведения и нравов.
Ле Пилёр старается "лишить детей от первого брака всякой возможности заключить монополию и сговор с указанным Бабюсом и его женой по поводу этого дома". Предвидя, что наследники могут выступить единым фронтом, договорившись разделить между собой доходы от оспариваемого имущества, адвокат затевает многоходовую комбинацию. Согласно обычной практике, он должен дать отчет детям от первого брака в том, как он во время их малолетства распоряжался на правах опекуна причитавшейся им долей материнского имущества. Скорее всего, рассуждает Ле Пилёр, он будет принужден уплатить некий остаток. Так вот, эта выплата должна быть осуществлена из доходов адвоката, поступающих с дома на улице Сен-Жак. Таким образом, судебная победа дочери Ле Пилёра (по-видимому, старшей) и ее мужа автоматически лишит прочих детей от первого брака положенной им компенсации со стороны опекуна.
Наилучшим вариантом для Ле Пилёра было бы вообще избежать возбуждения дела об отчете по опеке. Ведь после его смерти отчитываться придется детям от второго брака, которые, как мы помним, "молоды и не сумеют дать отчет". Чтобы избежать повода для любых судебных процессов, он выделяет в наследство сыновьям от первого брака дом на Малом мосту вместе со всеми правами на наследство, ранее выкупленными адвокатом у их сестер, как монахинь, так и замужних, а также у Жана Ле Пилёра-младшего (уже знакомого нам "практика", теперь фигурирующего как нотариус из сенешальства Тулузы), вместе со всеми конституированными рентами, приобретенными завещателем как совместно с их покойной матерью, так и после ее кончины. Ле Пилёр уточняет: "без того, чтобы их братья и сестры от второго брака претендовали в этом на что-либо".
Наконец, нам становится ясен полный смысл дарения 1539 года. Детям от первого брака выделяется некая определенная доля (но меньшая, чем им полагается по обычному, кутюмному праву). Дети от второго брака вообще не участвуют в наследовании семейного имущества Ле Пилёров. Им сделано крупное дарение, которым они и должны удовлетвориться (опять же при соблюдении определенных условий). Таким образом, процесс о разделе наследства лишается юридического основания - дети от второго брака получают не наследство, а дарение.
И вновь Ле Пилёр предлагает компромиссные варианты, и вновь предусматривает альтернативу на случай, если его дети от первого брака "воспротивятся тому, чтобы просто стать моими наследниками, нанеся мне такое оскорбление, что объявят себя моими наследниками по праву описи (benefice d’inventaire)", то есть через суд. "В этом случае, - возмущенно продолжает завещатель, - незамедлительно после того, как они представят в суд свои документы на проведение описи, желаю, чтобы тот, кто получит указанный статус наследника по описи, был исключен из числа наследников и лишен наследства". А "за то, что они не захотели быть простыми законными наследниками", его доля наследства прибавляется к доле детей от второго брака.
Конечно, то, что суд определит обязательным для возвращения по описи имущества их покойной матери, они рано или поздно получат, но лишатся при этом всех остальных благ (то есть благоприобретений, сделанных Ле Пилёром).
Далее Ле Пилёр включает статьи, уже вполне ординарные для завещания, - душеприказчики должны единовременно раздать в пользу бедных 30 турских ливров. Мария Либо, жена мэтра Франсуа Дюкло, и ее брат Франсуа Либо, дети Дениз дю Троншон от первого брака, обязуются молить Бога за завещателя. Упоминается в тексте и клерк Ле Пилёра, Леонард. (Не он ли написал красивым почерком проект завещания Ле Пилёра, подшитый нотариусами к связкам минут?) Впрочем, точная сумма, полагающаяся этим людям, в завещании не указана. Зато имеется позднейшая приписка: "Каковым дарениям, содержащимся в трех ближайших и последних статьях, я оставляю [место] заполнить позже". Крестник адвоката Гильом Бенар получает сумму в 20 турских ливров, которую остался должен завещателю его кум, то есть его вознаграждают прощением долга.
Исполнителями завещания назначаются вторая жена адвоката Дениз дю Троншон и его двоюродный брат. Им обоим оплачиваются расходы по пошиву траурных платьев (сумма этих расходов впечатляет - 450 ливров). Далее Ле Пилёр оговаривает права своей супруги, которой помимо прочего надлежит получить компенсацию за те 210 ливров, которые были выплачены из ее приданого Марии Ле Пилёр и ее мужу Бабюсу в виде выкупа их наследственных прав. Это было сделано, чтобы уменьшить возможные претензии наследников к детям Ле Пилёра и Денизы дю Троншон.