...
А. Н. Толстой "Метель"
Вечер, холод и промозглый ветер, а надо выходить из теплого домика, садиться в сани и ехать в неизвестность, в темноту. Хотя во дворе и кажется, что на улице тепло и ветер не такой сильный, но на самом деле это не так. За станицей стонет ветер, и отчаянно машут крыльями мельницы. А ехать надо, поэтому, несмотря на погоду, человек кутается в шубу и садится в сани. Колокольчик то звенит, то затихает, ветер рвет гривы и хвосты лошадей. Хочется поджать под себя ноги, поглубже спрятать головы в воротник и заснуть. А может лучше вернуться, ведь предупреждал же станционный смотритель, что не стоит отправляться в дорогу, но уже поздно возвращаться. Впереди долгий путь.
Совершенно внезапно лопнул в прорезе между куполами серый фон, и показалось в мутной мгле внезапное солнце. Было оно так велико, как никогда еще никто на Украине не видал, и совершенно красно, как чистая кровь. От шара, с трудом сияющего сквозь завесу облаков, мерно и далеко протянулись полосы запекшейся крови и сукровицы. Солнце окрасило в кровь главный купол Софии, а на площадь от него легла странная тень, так что стал в этой тени Богдан фиолетовым, а толпа мятущегося народа еще чернее, еще гуще, еще смятеннее. И было видно, как по лестнице поднимались на скалу серые, опоясанные лихими ремнями и штыками, пытались сбить надпись, глядящую с черного гранита. Но бесполезно скользили и срывались с гранита штыки. Скачущий же Богдан яростно рвал коня со скалы, пытаясь улететь от тех, кто навис тяжестью на копытах. Лицо его, обращенное прямо в красный шар, было яростно, и по-прежнему булавой он указывал в дали.
...
М. А. Булгаков "Белая гвардия"
Тревожное небо, серое и мрачное распахнулось и показалось солнце. Но не такое желтое и веселое, как всегда, а страшное. Красное и кровавое, огромное. Лучи, словно струйки крови, поползли по небу. Все, на что падали солнечные лучи, превращалось в кровь: дома и люди, небо и земля. И чем сильнее светило солнце, тем чернее становилось вокруг. И люди, и без того находящиеся в смятении, ощущали еще больший ужас. Согласитесь, не везде встретишь такое описание солнца, и как тревожно становится на душе, когда читаешь эти строки.
Лес начался с утра, вчера была голая, выжженная степь, словно когорта драконов сожгла ее подчистую. Степь была мертва, ни одно живое существо не могло выжить в ней: не было ни источников воды, ни еды. Изредка среди белевших на солнце костей какого-нибудь бедолаги, на свой страх и риск решившего пересечь степь, было заметно шевеление песка – это ворочались в засаде гигантские медведки. Они были как бы в анабиозе, и только сенсорные окончания чутко следили за местностью. Едва приближался неосторожный путник, медведки просыпались и их страшные хелицеры начинали подрагивать в предвкушении скорой добычи. Попавший к ним на прицел был практически обречен: по земле и под землей медведки двигались со скоростью хорошей скаковой лошади, от их клешней не спасал даже бронежилет – они могли перекусить человека пополам. Твердый хитин был неуязвим для пуль и выдерживал залпы из огнемета. Неожиданность и скорость нападения сводили на нет все прочие преимущества в виде гранатомета, бронебойных пуль или титанового меча. Единственное спасение – вовремя заметить кучку костей и обойти ее как можно дальше, поскольку медведки засыпали там же, где поймали последнюю жертву.
Человек был очень осторожен и следил за местностью, ему удалось обойти все встретившиеся на пути засады. Жары не было – как раз то время, когда планета была заслонена от солнца своим близнецом. Двойные планеты вращались вокруг общей оси – то одна была ближе к солнцу, то другая. Долго находиться тут было равносильно смерти.
Защитный полог человек нес за спиной, в этот раз благодаря смене орбиты он не понадобился, и человек шел без остановки второй день, стремясь миновать это гиблое место. Питательных и стимулирующих таблеток, которые без каких-либо побочных эффектов позволяли обходиться без сна, сторицей должно было хватить до конца пути; воды тоже.
Экипировка человека говорила о том, что он недаром носил в своем клане звание лучшего воина: мимикрирующий камуфляж, приспосабливающийся к любой местности, был легким и функциональным. Из-за правого плеча торчала рукоять титанового меча, на груди – старый добрый АКМ с подствольным гранатометом, на бедре – штурмовой пистолет. К предплечьям были пристегнуты метательные ножи, прочая мелочь была рассована по многочисленным карманам камуфляжа. Две фляги с водой были пристегнуты сзади к поясу.
Были позади топкие болота, в которых обитали драконы; и жуткая горная цепь, сквозь которую пришлось пройти – тамошние орки еще долго будут зализывать раны. Осталось идти еще немного. Лес – последний барьер перед Городом. Это был один из немногих городов, уцелевших после апокалипсиса; другие были разрушены временем и мерзкими тварями. Никто не знал, что было раньше, и только очень древние старики рассказывали, что слышали от своих родителей. Будто раньше все было по-другому, люди жили в городах и не задумывались о том, как выжить. Но в результате какой-то генетической катастрофы из лабораторий вырвались на свободу экспериментальные образцы животных и растений, и люди оказались перед ними бессильны, а когда объединились, было уже поздно.
Человек никогда не задумывался о том, какая жизнь была раньше. Это удел стариков – сидеть и размышлять. Он должен был кормить и защищать свой клан и не отвлекаться на бесполезные размышления. Он был воин, а не философ. Что польза думать о том, что было, если съесть тебя могут сегодня.
В Городе он надеялся получить вакцину – единственное спасение для своего клана. Месяц назад трое охотников не вернулись домой. Когда их нашли, один был еще жив. Он успел рассказать о том, как они наткнулись на странное растение, которое выстрелило в них струей жидкости. Он был дальше остальных, поэтому и протянул дольше. Умирал он страшно: кровь его словно вскипела, подняв резко температуру тела, и выступила через поры в коже; глаза вытекли, на вскрытии все внутренние органы были также пропитаны излившейся кровью, мозг представлял собой однородную распадающуюся массу.
Затем умерли те, кто нашел их. Пока врачи искали причину, погибли около двадцати человек. Смогли установить только, что это какая-то мутация вируса Эбола. А люди продолжали умирать; единственное, что пока могли сделать, это на некоторое время отсрочить летальный исход, используя антипирогенные и стандартные противовирусные препараты. Умирали и сами врачи, так как вирус передавался всеми возможными способами. Уже несколько десятков человек лежали в лихорадке. На совете было решено искать помощи в Городе, так как там сохранились еще биолаборатории, где можно было создать вакцину.
И теперь он шел и думал, сколько еще человек умрет, прежде чем он с вакциной вернется назад.
Лес, одичавший за несколько поколений, для неподготовленного человека становился последней земной обителью. Не столько его непроходимые чащи, в которых без компаса легко было заблудиться, сколько твари, населяющие его, угрожали смертельной опасностью. Саблезубые Чебурашки набрасывались на человека, укутывая его, как сетью, своими огромными ушами, и вонзали в него острые десятидюймовые клыки. Плотоядные Чипполино маскировались среди обычной зелени, а когда кто-то проходил рядом – выбрасывали из головы стрекательные щупальца, впрыскивая в жертву смертельную дозу нейротоксина. Кроме того, были еще росянки, способные проглотить небольшого слоненка; лианы, обвивавшие человека и высасывающие из него все жидкости и еще множество опасностей.
Уже несколько раз приходилось пускать в ход меч и прорубать себе дорогу в этих дебрях. Один раз встретился Чипполино, но он уже кого-то переваривал, поэтому на человека не обратил внимания. Двух Чебурашек он прошил очередью из автомата, когда они с разных сторон пытались накинуться на него. Их головы он завернул в защитный полог, рассчитывая обменять в Городе на несколько обойм к АКМ.
Уже видны были стены Города, когда чувство опасности, ни разу не подводившее человека, заставило его резко обернуться, вскидывая автомат. Но было поздно – страшная сила вырвала его из рук и отбросила в сторону. От удара сработал подствольный гранатомет, и граната ударила в ствол высохшего папоротника, который тут же занялся свечей. Ужас всего живого на планете – левиафан, двигался вдвое быстрее человека и был раза в три сильнее. Внешне он напоминал помесь богомола и паука: мохнатое восьмилапое тело, над которым возвышалась хитиновая грудь с огромными клешнями и треугольная голова с бусинками глаз. С высоты своего трехметрового роста он взирал на человека и с его челюстей капал на землю яд. Трава под ним чернела и жухла. Скорость и угловатость движений насекомого не была лишена грации и как бы попирала законы инерции. Лишь реакция человека спасла его от мгновенной смерти. Второй удар был таким же стремительным и мощным. Человек лишь успел поставить блок – и сломанная рука повисла безвольной плетью. Глаза левиафана налились бешеной яростью – добыча оказалась проворной и сопротивлялась. Еще один удар в грудь, и человеку показалось, что в него въехал грузовик. Армейский панцирный бронежилет выдержал удар острой клешни, но сила его была такова, что человека отбросило на пару метров. Несколько ребер было сломано, и волна боли затопило сознание. Каким-то уголком разума цепляясь за реальность, и не давая себе соскользнуть в беспамятство, человек увидел, как чудовище медленно двинулось к нему. Жить оставалось несколько мгновений. Слабеющей рукой он потянулся за мечом, который так не успел вынуть из-за спины. Этот меч он выковал сам, закаливая его в воде и масле. И был в нем секрет: если нажать на кнопку у основания рукояти, то через две секунды лезвие меча под действием мощной пружины растраивалось наподобие птичьей лапы. Человек нажал на кнопку и из последних сил как копье метнул меч в левиафана.
Удар пришелся точно в основание шеи, и через мгновение голова чудовища отлетела от туловища и покатилась по траве. Обезглавленное тело сделало еще несколько шагов и рухнуло рядом с человеком. Зеленая кровь толчками вытекала из рассеченных сосудов. Лапы и клешни несколько раз дернулись в предсмертных судорогах и затихли. Человек с облегчением закрыл глаза и потерял сознание – из Города уже спешили привлеченные пожаром люди.
...
С. Панюшкин "Город"
Во время чтения такого текста у каждого читателя возникают свои образы. Например, как в вашем понимании выглядят Саблезубые Чебурашки или кровожадные Чипполино, которые сидят за кустом в ожидании очередной жертвы? После сказок, прочитанных нами в детстве, это по меньшей мере странно. Но фантастика на то и фантастика, что бы представлять обыкновенные на первый взгляд вещи в необычном ракурсе. Некоторые моменты, например выжженную степь с невероятно высокой температурой вообразить достаточно легко. Или, скажем, хищных насекомых. Сколько фильмов-ужасов на тему насекомых мутантов, пожирающих все на своем пути, мы видели. Кто такой левиафан? Вы его не разу не видели, но скорее всего слышали. По Библии – это огромный водяной змей, дракон, описанный в Книге Иова. По приведенному выше отрывку – это помесь богомола и паука, который наводит ужас на все живое. И борьба с ним опасна и тяжела.
Описания Города – островка жизни в этом кошмаре – часто встречается у писателей-фантастов. Там живут уцелевшие люди, которые дни и ночи проводят в борьбе за жизнь. Города – это огромные лаборатории, в который идет производство вакцин, позволяющих человеку не погибнуть, а выжить и дать жизнь новому поколению, которое так же проведет свою жизнь в борьбе. И в каждой фантастической книге вспоминается наше с вами время, которое кажется сказкой по сравнению с происходящими в книге событиями. Давайте беречь эту сказку.
Никто не стеснял моей свободы. Я делал, что хотел, особенно с тех пор, как я расстался с последним моим гувернером-французом, который никак не мог привыкнуть к мысли, что он упал, "как бомба", в Россию, и с ожесточенным выражением на лице по целым дням валялся на постели. Отец обходился со мной равнодушно-ласково; матушка почти не обращала на меня внимания, хотя у ней, кроме меня, не было детей: другие заботы ее поглощали.
Мой отец, человек еще молодой и очень красивый, женился на ней по расчету; она была старше его десятью годами. Матушка моя вела печальную жизнь: беспрестанно волновалась, ревновала, сердилась – но не в присутствии отца; она очень его боялась, а он держался строго, холодно, отдаленно… Я не видел человека более изысканно спокойного, самоуверенного и самовластного.
...
И. С. Тургенев "Первая любовь"
А это уже рассказ человека, который вырос, возможно, отметил совершеннолетие, после которого по негласным законам тех времен тотальный надзор со стороны родителей прекращается, и первый раз вдохнул полной грудью. Гувернер покинул его дом, родители, поняв, что их сын уже вполне самостоятельный человек, ослабили контроль, и теперь молодой человек может осознать, что на самом деле происходит в его семье, какие отношения соединяют родителей, как его мать относится к отцу и наоборот. Отец, как понимает молодой человек, женился на матери по расчету и вряд ли любит мать, та же беспрекословно слушалась своего мужа, переживала за семью, волновалась за все, что происходило в ней. Она боялась отца, а он держался с ней строго и холодно. Возможно, то, что видел молодой человек, – модель его будущей семьи, его взаимоотношений с будущей женой. Или же наоборот, юноша не будет вести себя со своей супругой так, как ведет себя отец с матерью.
Был седьмой час вечера. Целый день шел дождь, и теперь разгуливалось. Голубое, как горящая сера, озеро, с точками лодок и их пропадающими следами, неподвижно, гладко, как будто выпукло расстилалось перед окнами между разнообразными зелеными берегами, уходило вперед, сжимаясь между двумя громадными уступами, и, темнея, упиралось и исчезало в нагроможденных друг на друге долинах, горах, облаках и льдинах. На первом плане мокрые светло-зеленые разбегающиеся берега с тростником, лугами, садами и дачами; далее темно-зеленые поросшие уступы с развалинами замков; на дне скомканная бело-лиловая горная даль с причудливыми скалистыми и бело-матовыми снеговыми вершинами; и все залитое нежной, прозрачной лазурью воздуха и освещенное прорвавшимися с разорванного неба жаркими лучами заката. Ни на озере, ни на горах, ни на небе ни одной цельной линии, ни одного цельного цвета, ни одного одинакового момента, везде движение, несимметричность, причудливость, бесконечная смесь и разнообразие теней и линий, и во всем спокойствие, мягкость, единство и необходимость прекрасного.
...
Л. Н. Толстой "Из записок князя Д. Нехлюдова"
Вечер. Целый день шел проливной дождь, и теперь природа как бы просыпалась. Человек стоит около окна. Перед ним озеро. Голубое и гладкое, озеро как бы путается в изгибах берега, поросшего тростником, и снова появляется, освобождается, ровное и прекрасное. Вот оно огибает берег, на котором сохранились развалины старинного замка, снова появляется и в конце концов исчезает в уступах гор, и не видно его конца. От гор веет свежестью и прохладой, и заметен контраст между зеленью под окнами и белоснежными вершинами вдалеке. А воздух как будто бы хрустальный. Кажется, что до него можно дотронутся, и он зазвенит, начнет заливаться волшебной трелью. И нет никаких прямых линий. Все так причудливо изогнуто, так замысловато запутано…
Хлебная уборка была во всем разгаре. Необозримое блестяще-желтое поле замыкалось только с одной стороны высоким синеющим лесом, который тогда казался мне самым отдаленным, таинственным местом, за которым или кончается свет, или начинаются необитаемые страны. Все поле было покрыто копнами и народом. В высокой густой ржи виднелись кой-где на выжатой полосе согнутая спина жницы, взмах колосьев, когда она перекладывала их между пальцев, женщина в тени, нагнувшаяся над люлькой, и разбросанные снопы по усеянному васильками жнивью. В другой стороне мужики в одних рубахах, стоя на телегах, накладывали копны и пылили по сухому, раскаленному полю. Староста, в сапогах и армяке внакидку, с бирками в руке, издалека заметив попа, снял свою поярковую шляпу, утирал рыжую голову и бороду полотенцем и покрикивал на баб.