Но одной вещи на компьютере вы не сможете сделать никогда - изучить иностранный язык без напряженного продолжительного труда в легкой и непринужденной обстановке с минимальными затратами вашей умственной - и физической! - энергии. Откажитесь, мой любезный собеседник, от этой мысли, от этой вашей сокровенной надежды раз и навсегда! Это невозможно сделать, как невозможно научиться плавать, наблюдая на компьютерном мониторе за китами, дельфинами и прочими золотыми рыбками, или как невозможно научиться драться, ни разу не получив по физиономии, - вы можете день за днем и месяц за месяцем наблюдать на мониторе за головокружительными прыжками и кульбитами какого-нибудь Брюса Ли, повергающего на землю десятки и сотни соперников, подобно кеглям-переросткам, или за отгрызанием вражеских ушей на ринге Майком Тайсоном, но, выйдя во двор и столкнувшись с реалиями жизни в виде изрыгающих сивушное и словесное зловоние завсегдатаев этого двора, вы тут же с ёкающим сердцем поймете (еще до того, как с позором упадете кровавым носом в пыль!), что впустую потеряли ваше время у экрана. Реальный труд, реальный пот, реальная боль в ваших мозолях - именно они должны стать вашими спутниками, друзьями и союзниками. Сживитесь с ними - без них вам никогда не овладеть иностранным языком! И никакой компьютер не отменит этого простого и жесткого факта вашей - и чьей бы то ни было! - жизни. Вот таким образом, мой любезный собеседник, вот таким образом…
Значит ли это, что компьютер является совершенно бесполезным инстру… Нет, мой любезный собеседник, не значит. Компьютер, как и магнитофон, радиоприемник, проигрыватель МП-3 или даже простой карандаш в ваших руках, может являться или же не являться полезным инструментом в изучении иностранного языка. Компьютерными курсами изучения иностранных языков можно пользоваться даже при всех их недостатках (опираясь на несомненно существующие внутри этих курсов достойные элементы), а недостатки эти точно такие же, как и у любых других курсов. Люди, составляющие все эти курсы, одни и те же и страдают одними и теми же "идеями". Или, вернее, отсутствием идей. Их товар - старый и залежалый, но в новой - еще более блестящей - упаковке. Не более того. Однако все эти курсы могут быть полезны. В определенных рамках. При умении ими пользоваться с вычленением и усвоением нужного и решительным отбрасыванием ненужного. Но никакой курс, в том числе и компьютерный, не отменит для вас необходимости в упорном труде, не отменит необходимости вырабатывать новые артикуляционные навыки или набирать словарный запас путем массированного чтения по интересам. Ни, конечно, исходной точки вашего пути - подлинного желания научить себя языку (помните?), без которого никакие самые дорогие и современные инструменты не будут иметь ровным счетом никакого значения.
Вы можете купить самые дорогие супер-пупер-кроссовки, оборудовать тренажерный зал самым что ни на есть великолепным оборудованием, включая кондиционер и бассейн, до краев наполненный шипучим нарзаном, но без ежедневно проливаемого вами в этом зале пота ваши мышцы так и останутся дряблыми, а животик - пивным. Компьютерная мышь последней модели в вашей руке не заменит для вас "непродвинутых" гантелей с облупленной местами краской. А может быть, просто выйти на улицу в ваших старых добрых кедах и побежать, не обращая внимания на боль в ногах и кровавые мозоли на пятках, и делать это каждый день? Или два раза в день. Уверяю вас, что результат не замедлит сказаться. Это древний и проверенный тысячелетиями метод, мой любезный собеседник. Попробуйте его на себе - кто знает, он вам может понравиться, как он понравился тысячам и тысячам людей до вас, включая и вашего покорного слугу…
Несколько лет назад я был на конференции для преподавателей иностранных языков, проходившей недалеко от нашего института в Монтерее на бывшей военной базе Форт-Орд, на части территории которой в настоящее время расположился один из местных университетов. Там-то и проходила эта конференция. Практически вся она была посвящена использованию современных технических средств обучения в классной комнате.
Нас, преподавателей Института Министерства обороны, в этом смысле трудно было чем-либо удивить, поскольку уже за год до этой конференции все наши классные комнаты были переоборудованы самыми современными компьютеризированными средствами обучения, включая быстрый интернет и телевизионные программы на множестве языков мира с выводом на интерактивные классные доски и на компьютерные мониторы с возможностью записи и сохранения в цифровом виде, редактирования - я даже занялся производством небольших фильмов для моих курсантов - и рассылки этих программ по локальной сети или просто размещения на общем сервере для просмотра всеми заинтересованными сторонами. Так что мы к этому времени имели достаточно большой опыт в этой области, и наши менее "продвинутые" коллеги достаточно часто обращались к нам как к экспертам по имеющимся у них техническим вопросам.
Поэтому более всего мне запомнилось не технические новинки, демонстрируемые на конференции, а чрезвычайно эмоциональное выступление одного из лекторов, приехавшего откуда-то из Техаса, где он был специальным помощником губернатора по вопросам образования. Его лекция была даже скорее не обычным выступлением, коих на конференции было предостаточно, а восторженным гимном, пропетым им техническому прогрессу и его неотвратимой поступи, в том числе и в области образования. Лектор прекрасно знал свой предмет и любил - и умел! - о нём говорить. Наиболее ярким пятном из его выступления была аналогия, проведенная им между производством автомобилей и изучением иностранных языков. Под бурные аплодисменты он говорил о том, как в начале двадцатого века на производство одного автомобиля уходил примерно день (точные цифры я не помню, но это не суть важно), а сейчас уходят считаные минуты, если не секунды. А изучение иностранного языка как занимало годы в то время, так занимает годы и сейчас. "Лично я никогда не смирюсь с этим унизительным для человека и человеческого прогресса фактом!" - так закончил он свое выступление и раскланялся перед рукоплещущей аудиторией, очевидно, безоговорочно разделяющей его взгляды и готовой биться до последнего килобайта в патроннике за торжество человеческого прогресса.
Я тоже вежливо поаплодировал вместе со всеми - выступление заслуживало того хотя бы из-за убежденности и эмоциональности докладчика. Я аплодировал, но мне очень хотелось спросить этого красноречивого техасца, придерживается ли он такого же мнения в отношении обучения танцам, пению, игре на музыкальных инструментах или, к примеру, боевым единоборствам. Должны ли мы - можем ли - в десятки и сотни раз сократить период обучения, скажем, кунг-фу или айкидо, поскольку на японских заводах производство одного автомобиля занимает секунды? Заживает ли сейчас синяк от нанесенного по вашему лицу удара в сто раз быстрее, чем пять тысяч лет назад? Можем ли мы в наши дни в десятки раз сократить период обучения маленького ребенка говорению с тем, чтобы послать его в школу, когда ему исполнится года полтора-два? Будет ли, "захочет" ли пшеница расти сейчас в сто раз быстрее, чем в начале двадцатого века? Даже если мы засыплем ее двухметровым слоем самых что ни на есть современных удобрений? А разве сейчас мы в сто раз сильнее, выносливее или умнее, чем, скажем, древние римляне? Или хотя бы в два раза? В полтора?
Все эти вопросы я мог бы задать эмоциональному лектору и обожающей его аудитории. Но я не стал этого делать - разрушать в сей полный невинного ликования момент столь прекрасную - и по-детски наивную! - веру этих людей - этих по-своему глубоко верующих людей! - в блестящую новую - подать нам каждый день новую! - игрушку с горделивым названием "технический прогресс" мне не позволяли правила хорошего тона. Да и стали бы они меня слушать? Я думаю, что нет, ведь люди слышат только то, что хотят услышать. Если история нас чему-то учит, то только этому. И я продолжал аплодировать…
Олала! Или Ваше излечение тоже возможно
В мою бытность переводчиком мне приходилось выполнять самые разнообразные и необычные работы, о которых я, возможно, расскажу в другой книге. Поверьте мне, мой любезный собеседник, многие из них заслуживают того, чтобы поговорить о них отдельно. Сейчас же мы говорим о матричном подходе к изучению иностранных языков, и я не могу не сказать несколько слов об одном из моих переводов, напрямую связанном с выполнением элементов матрицы и результатами такого выполнения.
В конце девяностых годов мне довелось побывать в лечебнице для наркоманов и алкоголиков. Нет, не в качестве пациента, мой любезный собеседник. Не представляю себе, почему вы сразу подумали об этом. Ведь я, казалось бы, не давал вам ни малейшего повода заподозрить меня в чём-либо подобном (хотя признаюсь, что дня два назад в семь часов утра (!) я был остановлен на улице одним помятого вида субъектом, который спросил меня, не хочу ли я выпить - может быть, в моём лице есть что-то такое…). В этой лечебнице я был в своем профессиональном качестве - в качестве переводчика для одного из пациентов, который отказывался понимать какие бы то ни было языки мира, за исключением русского.
Лечебница эта была далеко за городом в лесу, на берегу Тихого океана или, может быть, залива, известного как Пьюджет-Саунд. Впрочем, это неважно. Название местечка было Олала-Лодж. Кроме названия, место это было замечательно еще и тем, что в пятидесятые-шестидесятые годы там располагалась ракетная база для отражения возможного вторжения наших… эээ… советских войск на территорию Америки. Мне об этом в первый же день не без гордости поведал директор этого заведения - тоже бывший наркоман и алкоголик (хотя он не согласился бы с тем, что он "бывший" - официально принятая в такого рода учреждениях доктрина гласит, что "бывших" наркоманов и алкоголиков не бывает, а есть только временно "завязавшие"). Руки и лицо директора были покрыты совершенно ужасающими глубокими шрамами - увидев мой взгляд, он совершенно спокойно поведал мне, что изрезал сам себя много лет назад в белой горячке, пытаясь совершить самоубийство. "Да, это наш бич. Наш - коренных американцев. Я из местного племени…" - сказал он, когда я заметил на стенах его кабинета украшения из перьев, луки, стрелы и прочую атрибутику американских индейцев. "Я слышал, что и в вашей стране "огненная вода" принесла много горя… Я со своими пациентами на равных - я знаю, кто они - я сам один из них. Впрочем, не только я. Здесь мы принимаем на работу только наркоманов и алкоголиков. Которые завязали, конечно".
Директор вызвал по системе громкой связи алкоголика, с которым я должен был работать, и представил нас друг другу. Типичное землистое, тюремное лицо и потухший взгляд постоянного обитателя вытрезвителей и ЛТП. Признаки дистрофии. Руки и грудь - насколько я мог видеть - в наколках. С этим человеком мне предстояло провести двадцать один день - ровно столько он должен был здесь находиться согласно "рецепту", выписанному судьей. Лекции, сессии групповой и индивидуальной психотерапии, заседания "клуба" анонимных алкоголиков и наркоманов и многое, многое другое, что я должен был переводить. С раннего утра до позднего вечера без выходных и праздников.
Прошла неделя. Мы с моим подопечным постепенно втянулись в будни Олалы. Я приезжал утром и уезжал вечером. Всё шло достаточно гладко - мой алкоголик был настроен на то, чтобы тихо отбыть свой срок и вернуться к своей привычной жизни. Какой? Об этом можно было догадываться по тому, как вспыхивали его глаза, когда он рассказывал мне о пожирании жареного гашиша - да-да! именно так! - на завтрак большой столовой ложкой со сковороды и о мешке, полном индийской конопли, который всегда стоял в углу дома моего подопечного в его родном городе где-то в Средней Азии. Интересно, не правда ли? Некоторые официальные мероприятия тоже были весьма и весьма интересными. Например, медитации под руководством шамана-индейца в полной "боевой" экипировке. Но я хотел рассказать всё-таки немного о другом.
После обеда в занятиях имелся перерыв - часа полтора, когда пациенты могли заниматься своими личными делами. Мой алкоголик не хотел ни прогуливаться, ни играть в "подковы", чем занималось в это время большинство обитателей Олалы. Он просто сидел на скамейке, подставляя свое изможденное жизненной борьбой лицо теплому солнышку, и я должен был сидеть вместе с ним. Но вот однажды я увидел в его руках книгу - на пятый, может быть шестой, день. Как это ни странно, но это был старый потрепанный - еще советских времен - учебник английского языка. И здесь ростки тяги к знаниям пробивали себе место! Оказалось, что мой новый "друг" был бы совсем не против позаниматься английским - он полагал, что лишь отсутствие каких бы то ни было навыков в этой области отделяет его от полноценного наслаждения плодами американской цивилизации. И я решил поставить эксперимент по применению матричного подхода на идеально подходящем для этого объекте. То есть объекте, совершенно не обремененном ни предварительным знанием иностранного языка, ни вообще какими-либо знаниями - рецепты жарки, варки и вяления конопли и другого подобного продукта в расчет брать не будем.
Я представил план моему ученику, организовал материалы должным образом, и мы приступили к занятиям. Полтора часа каждый день. Две недели занятий. К концу нашего пребывания в Олале у нас уже имелась небольшая (десятка три простеньких предложений), но весьма неплохо отработанная матрица обратного резонанса. Потом наши занятия по необходимости должны были завершиться, и мы расстались. Я вернулся к менее экзотическим переводам в судах, тюрьмах, клиниках и сумасшедших домах, а мой ученик отбыл в другой конец штата к новой, здоровой жизни под надзором местной полиции.
Прошло несколько месяцев. Олала и ее обитатели стали постепенно уходить из моей памяти. И вот как-то раз меня отправили на перевод в суд для разбора очередного дорожно-транспортного происшествия. Подвергшись на входе привычному обследованию металлоискателями гориллоподобными, но корректно-вежливыми - в отличие от их совершенно разнузданных собратьев в аэропортах - охранниками, я вошел в здание суда и стал ждать назначенного времени. Кругом была привычная атмосфера судебного зоопарка: полицейские, жующие жвачку, в черной - "а-ля терминатор" - форме с пистолетами и дубинками, гладко выбритые адвокаты в строгих костюмах и с портфелями, полными бумаг, нарушители, потерянно бредущие по коридорам уплачивать штраф за мелкие дорожные нарушения и чрезмерно физическое "воспитание" жен, "тюремщики" в ярко-оранжевых комбинезонах (уже за более серьезные "подвиги"), скованные вместе одной цепью и гуськом ведомые навстречу своей неведомой судьбе под печальный кандальный звон.
И вдруг я услышал и одновременно увидел моего знакомца из Олалы - он что-то бойко говорил одному из охранников, на что тот достаточно благосклонно ухмылялся. Но тут и он увидел меня и, прекратив беседу с охранником, подошел - практически подбежал - ко мне. Его первыми словами было: "Всё, что мы изучали тогда в Олале, я до сих пор помню и каждый день использую! Я удивляюсь, но меня понимают!"…
И я подумал, что мой достаточно смелый эксперимент имел, скорее всего, некоторый успех…
Товарищ Фурцева предупреждена. Долгожданный гамбургер горчит во рту Фокачука. И это факт
Милая, стройная, улыбчивая девушка. Азиатка - похожа на кореянку. Наш начальник подводит ее к нам и говорит, что она будет здесь работать. Извиняется и бысро уходит - начальство всегда занято важными делами, даже когда ничего не делает. Однако же нашу новую коллегу забыли представить. Мы спрашиваем ее, она открывает свои прелестные губки и говорит: "Суки!" Все по очереди представляются и потом начинают расходиться по своим рабочим местам - пора начинать работу.
Я усаживаюсь за свой компьютер и думаю о том, что всю иронию ситуации могу понять только я, поскольку только я знаю здесь русский язык. Да, совершенно забыл вам сказать, мой любезный собеседник, что события происходят в Америке, и общаемся мы, соответственно, по-английски. Кореянку, действительно, зовут Суки, и я много месяцев буду ее так называть. Иногда я представляю себе ситуацию, в которой я женюсь на этой… эээ… пардон, Суки, и мы вместе едем в нашу страну. И тогда я внутренне содрогаюсь - "Позвольте представить вам мою жену, Суки!"…
Украинская семья сектантов-пятидесятников после долголетних мучений со всяческими документами, справками и похождениями по посольствам и консульствам обретает наконец-то столь желанную путевку в Страну Религиозной Свободы, где реки к тому же до краев переполнены парной кака-колой, а живописные берега сконструированы исключительно из высокопитательных гамбургеров.
Наскоро утолив свою жажду и голод (религиозные жажду и голод, разумеется!), родители отправляют своих детей - которых у них пятнадцать - в ближайший Сияющий Храм Знаний - в просторечии школу или на "эрзац-языкене" просто "скулку" - для скорейшего постижения ими основ Демократии и Свободы. Вечером все пятнадцать детей возвращаются домой в слезах. Родители думают, что это слёзы умиления и благодарности, и плачут вместе со своими отпрысками. Слёзы эти не просыхают ни через день, ни через неделю, ни через месяц. У родителей начинают зарождаться некие смутные подозрения. К тому же и дети пытаются говорить им о чём-то, что имеет место быть в школе. И родители хотя и с опаской, но всё же решают совершить туда поход. Надев на спины котомки и хлебнув для храбрости свежей кака-колы, наши ходоки трогаются в путь.
Представ перед секретаршей "скулки", они называют ей свою фамилию. Секретарша смотрит на них странным, диковатым взглядом, на ее лице появляется некая полуулыбка, которую она безуспешно пытается подавить. Она берёт телефон и сообщает куда-то, что пришли Фо… эээ… Фа… ну, вобщем, эти, русские. Моментально появляется директор школы с таким же странным выражением на лице. Он пытается что-то говорить нашим искателям свободы и гамбургеров, но, увы, безрезультатно, поскольку не знает ни русского, ни тем более украинского. "Новомэриканьцы" же из английского знают только "гутен тах", "хенде, эта, хох" и "я тобэ ныхт ферштеен", которыми и пытаются оперировать в своем общении с директором. Эти фразы как-то мало помогают в прояснении ситуации. Наконец, директор начинает махать руками, берёт телефон, звонит куда-то и жестами показывает своим "собеседникам", что нужно сесть и подождать.