Герхарт Гауптман (1862–1946) – немецкий драматург, Нобелевский лауреат 1912 года
Драма "Перед заходом солнца", написанная и поставленная за год до прихода к власти Гитлера, подводит уже окончательный и бесповоротный итог исследованной и изображенной писателем эпохи. В образе тайного коммерции советника Маттиаса Клаузена автор возводит нетленный памятник классическому буржуазному гуманизму и в то же время показывает его полное бессилие перед наступающим умопомрачением, полной нравственной деградацией социальной среды, включая, в первую очередь, членов его семьи.
Пьеса эта удивительно многослойна, в нее, как ручьи в большую реку, вливаются многие мотивы из прежних его произведений, как драматических, так и прозаических. И сегодня, как и сто лет назад эта история странной любви 70-летнего мужчины и 20-летней девушки по-прежнему волнует и восхищает.
Содержание:
Действие первое 1
Действие второе 6
Действие третье 9
Действие четвертое 13
Действие пятое 16
Послесловие 20
Комментарии 21
Примечания 21
Герхарт Гауптман
Перед заходом солнца
Маттиас Клаузен – холеный господин, 70 лет, тайный коммерции советник.
Вольфганг Клаузен – его сын, около 42 лет, профессор филологии. Суховат, тип немецкого профессора.
Эгмонт Клаузен (дома зовут Эгерт) – младший сын тайного советника, 20 лет, строен, красив, спортсмен.
Беттина Клаузен – дочь тайного советника, 36 лет. Слегка кривобока. Скорее сентиментальна, чем умна.
Оттилия – дочь тайного советника, 27 лет, по мужу Кламрот; хорошенькая, привлекательная женщина, ничем не выделяющаяся.
Эрих Кламрот – муж Оттилии, 37 лет. Директор предприятий Клаузена. Неотесан, деловит, провинциален.
Паула Клотильда Клаузен – урожденная фон Рюбзамен, 35 лет. У нее резкие, неприятные черты лица, длинная шея, как у стервятника. Грубая, явно чувственная внешность.
Штейниц – санитарный советник, около 50 лет. Домашний врач и друг семьи Клаузен. Холост; состоятелен, сократил свою практику.
Ганефельдт – советник юстиции, гибкий человек, 44 лет.
Иммоос – пастор.
Гейгер – профессор Кембриджского университета. Старый друг тайного советника Клаузена.
Доктор Вуттке – личный секретарь Клаузена. Маленький, кругленький, в очках.
Эбиш – садовник, за 50 лет.
Фрау Петерс, урожденная Эбиш, – сестра садовника, около 45 лет.
Инкен Петерс – ее дочь. Тип северянки.
Винтер – личный слуга тайного советника Клаузена.
Обер-бургомистр.
Председатель муниципалитета.
Члены муниципалитета.
Муниципальные советники.
Место действия – большой немецкий город.
Действие первое
Библиотека и кабинет тайного советника Маттиаса Клаузена в его городском доме. Слева над камином портрет красивой молодой девушки кисти Фридриха Августа Каульбаха . По стенам до потолка книги. В углу бронзовый бюст императора Марка Аврелия . Две двери – одна против другой, ведущие в другие помещения дома, открыты, так же как и широкая стеклянная дверь в задней стене, выходящая на каменный балкон.
На полу стоят несколько больших глобусов; на одном из столиков – микроскоп. За балконом виднеются верхушки деревьев парка, из парка доносятся звуки джаза.
Жаркий июльский день. Время – около часа.
Входит Беттина Клаузен; ее сопровождает профессор Гейгер.
Гейгер. Вот уже три года, как умерла ваша мать, и я с тех пор здесь не был.
Беттина. С отцом было очень трудно, особенно первый год. Он никак не мог прийти в себя.
Гейгер. Ваши письма, дорогая Беттина, часто внушали мне тревогу. Почти не верилось в его выздоровление.
Беттина. А я непоколебимо верила, и потому, что верила, так и случилось! (С мечтательно просветленным лицом.) Правда, я исполняла последнюю волю мамы; она буквально передала отца мне, буквально возложила на меня ответственность за его судьбу, буквально умоляла меня заботиться о нем. За два дня до смерти мама сказала: "У такого человека еще много дела на земле; его нужно сохранить надолго, и ты, Беттина, позаботься об этом. С той минуты, как я закрою глаза, начнутся твои обязанности".
Гейгер. Эти трудные обязанности вы с честью выполнили.
Беттина. Они были одновременно и трудны и легки. Вы – лучший друг отца, господин профессор, вы знали его задолго до меня и лучше меня; мне только в последние годы было дано по-настоящему понять его и приблизиться к нему. Вы представляете себе, какое значение имело для меня это время! И наконец такое счастье, такая награда за нее сделанное мной.
Гейгер. Он стал теперь совсем прежним.
Беттина. После смерти матери он словно ослеп. И должен был медленно, почти ощупью возвращаться к жизни! Он сам мне в этом признался.
Гейгер (подходит к открытой двери балкона, смотрит в сад, откуда доносятся звуки джаза). И вот в доме снова жизнь – в саду праздник: вино, прохладительные напитки… как бывало в прежние, счастливые времена.
Беттина. Да, он вернулся к жизни.
Разговаривая и, видимо, направляясь в сад, они выходят в противоположную дверь. Из той двери, откуда они раньше вошли, появляются профессор Вольфганг Клаузен и его супруга Паула Клотильда.
Вольфганг. Только что отцу преподнесли грамоту почетного гражданина нашего города.
Паула Клотильда (с притворным равнодушием). Об этом намерении уже давно болтают… Что тут особенного?
Вольфганг. Вечером от двух до трех тысяч человек – представители разных партий – устраивают в его честь факельное шествие.
Паула Клотильда. Что ж, это придется вытерпеть.
Вольфганг. Придется вытерпеть? Что ты этим хочешь сказать?
Паула Клотильда. В конце концов, что такое факельное шествие? Моему отцу, когда он был корпусным командиром, то и дело приходилось выносить подобные забавы. Дошло до того, что он почти не вставал из-за стола…
Вольфганг (слегка раздраженный). Конечно, твой отец привык к таким вещам. Но для папы это нечто новое, это доказательство, что его любят. Его это очень порадует.
Паула Клотильда. Я ничего не понимаю во всей этой истории. Сперва ваш отец забивается в нору, прячется, ни с кем не хочет говорить. И вдруг приводится в движение весь этот балаган. За этим что-то кроется.
Вольфганг. Папа уступил нашим просьбам: моей, Оттилии, Беттины – и не уехал вдень рождения. По мнению зятя Кламрота и нашему, отцу, как человеку, связанному с жизнью города, это было необходимо. Отец не должен отталкивать от себя широкие общественные круги.
Паула Клотильда. К сожалению, раньше он это часто делал.
Вольфганг. Что ты, собственно говоря, хочешь этим сказать, Паула? Быть может, тебе не нравятся почести, которые ему в избытке оказывает весь город?
Паула Клотильда. Нравятся или не нравятся – какое это имеет значение? Какие могут быть у меня, обедневшей дворянки, претензии? В конце концов, через тридцать или сорок лет твои студенты и тебе устроят факельное шествие. (Вышла на балкон и смотрит в лорнет.) С кем это кружится зять Кламрот? Что за белобрысая жердь?
Вольфганг (подходит к ней). Эта долговязая блондинка? Не знаю. Я почти не знаю наших служащих.
Паула Клотильда. А я, Вольфганг, знаю, кто она. Мать ее – вдова. Они живут в Бройхе. Дядя – садовник при замке. Зовут ее Инкен Петерс или что-то в этом роде. За всем надо иметь глаз!..
Вольфганг. Откуда у тебя эти сведения?
Паула Клотильда. Они идут от советника юстиции Ганефельдта. Он управляет имением в Бройхе. Кстати, говорят, ваш отец там иногда бывает.
Вольфганг. Отчего же нет? Зачем ты это мне рассказываешь?
Супруги уходят. Входит санитарный советник доктор Штейниц и личный секретарь Клаузена доктор Вуттке.
Штейниц (глядя вслед Клотильде). Зубастая дама!
Вуттке (притворяясь непонимающим). О какой даме вы говорите?
Штейниц. О некой особе, которой, как говорится, пальца в рот не клади.
Вуттке. Какой же это особе пальца в рот не клади?
Штейниц. Я говорю о небезызвестной вам Пауле Клотильде, урожденной фон Рюбзамен; или вы считаете, что ей можно положить палец в рот?
Вуттке (смеется). Нет, этого никто не станет утверждать. О вкусах не спорят, но оба эти брака – Вольфганга и Оттилии Клаузен – мне непонятны. Славный Вольфганг и эта заноза… Избалованное, тепличное растение Оттилия, бросающаяся на шею настоящему ломовому извозчику…
Из противоположной двери несколько торопливо входит директор Эрих Кламрот.
Кламрот (вытирая пот со лба). Дикая жара! Вы жену мою не видали?
Вуттке. Нет. Но ваш шурин Вольфганг и его жена только что были здесь.
Кламрот. Вольфик с урожденной фон Рюбзамен! Эта женщина воображает, что она всем управляет.
Вуттке. Если она еще не управляет, то не по своей вине.
Кламрот. Между прочим, это, может быть, и по моей вине. Кстати, наш патрон держится прекрасно. Говорят, ему собираются преподнести грамоту почетного гражданина. Мне кажется, все идет как по маслу. А где сейчас пребывает виновник торжества? Я не хотел бы пропустить эту церемонию.
Штейниц. Если у вас было такое намерение, следовало прийти раньше.
Кламрот (побагровев). Что? (К Вуттке.) Послушайте, мы! Вам следовало предупредить меня! Разве это не входит в ваши обязанности?
Вуттке. Нет, это не моя обязанность.
Кламрот. Ваша лаконичность иногда раздражает.
Вуттке. Без всякого намерения с моей стороны.
Кламрот. Но нельзя отрицать, что это так. Кстати, что у вас в портфеле?
Вуттке. Кое-что для юбиляра.
Кламрот. Не важничайте, Вуттке. Я и без вас узнаю все, решительно все, что мне надо узнать!
Вуттке. Не смею в этом сомневаться.
Кламрот. Стрелку часов вам не повернуть назад! (Быстро уходит.)
Штейниц. У милейшего Кламрота бывают странные вспышки.
Вуттке (вслед Кламроту). Плевать мне на вас, господин директор!
Штейниц. "Стрелку часов вам не повернуть назад".
Вуттке. Что он сказал?
Штейниц. Стрелку часов вам не повернуть назад.
Вуттке. Разве я собираюсь вертеть часовые стрелки?
Штейниц. По-видимому, он имел в виду нас обоих: меня – потому что я в конце концов поставил нашего патрона на ноги; вас – потому что вы тоже преданы тайному советнику и не перешли с развернутыми знаменами в лагерь Кламрота.
Вуттке. Пока я жив, никто не вырвет из рук тайного советника бразды правления.
Входит Эгмонт Клаузен. У него быстрые и непринужденные движения. Он кладет одну руку на правое плечо Штейница, другую – на левое плечо Вуттке и просовывает сзади между их головами свою.
Эгмонт. Ага! Это называется: одной хлопушкой – двух мух… Знаете, господа, почему я так говорю?
Штейниц. Нет. Не собираетесь ли вы прикончить нас? Вы – хлопушка!
Вуттке. Я тоже ничего не понимаю. Хлопушка!
Эгмонт. Должен ли я стать перед вами, господа, или вы думаете, что отсюда я скорее достигну цели?
Вуттке. Смотря по тому, предпочитаете ли вы дуэль или убийство из-за угла.
Штейниц. Карманники достигают цели, подкрадываясь сзади.
Эгмонт (выходит вперед, но сейчас же хватает обоих за руки). Око за око, зуб за зуб! Только одна просьба, господа: выслушайте мое стихотворение ко дню рождения папы.
Штейниц. Прошу. Валяйте!
Эгмонт (значительно, патетично и несколько таинственно).
Я философию постиг,
Я стал юристом, стал врачом,
Увы; с усердьем и трудом
И в богословье я проник.
Но все ж глупцом остался. Ах!
И, как майор, кругом в долгах.
Штейниц и Вуттке невольно смеются.
Штейниц. Лучше не читайте этого вашему отцу, дорогой Эгерт! Это горькая пилюля, да еще с оскорблением Гёте; ваш отец этого не перенесет.
Эгмонт. Поэтому мне и нужна ваша протекция: исцелите меня, доктор! Замолвите за меня словечко перед этим всемогущим мужем с портфелем!
Вуттке. Я, как всегда, посмотрю, что можно для вас сделать. Но ведь вы мне твердо обещали подождать с обменом автомобиля до весны. Помните?
Эгмонт. Помню, конечно, помню. И я сдержал бы слово, если бы не заманчивый случай. Но случай есть случай. Он сбил все мои расчеты. И потом папа недавно сам сказал, что мне следовало бы ознакомиться с Испанией, а моя старая разбитая кастрюля, в которой я до сих пор ездил, для этого совсем не годится. Итак, доктор, когда мне рассчитывать на ответ?
Вуттке. Через несколько дней. Конечно, не сегодня. Ни одной капли горечи сегодня в его вино.
Входят тайный советник Маттиас Клаузен, за ним – обер-бургомистр, председатель муниципалитета, профессор Гейгер, профессор Вольфганг Клаузен, Эрих Кламрот, Беттина, которая льнет к отцу, Паула Клотильда Клаузен , Оттилия Кламрот и советник юстиции Ганефельдт.
Эгмонт (быстро поворачивается и подходит к отцу). Поздравляю тебя, папа, со званием почетного гражданина! (Непринужденно целует отца в лоб.)
Клаузен. Да, дорогой Эгерт, эти господа действительно удостоили меня величайшего отличия, какое существует в нашем городском самоуправлении. Сознание ничтожности моих заслуг все еще протестует против этого. Будь я моложе, я бы мог, ваше превосходительство и уважаемые господа, надеяться постепенно оправдать ваше необоснованно высокое мнение обо мне. Но, к сожалению, этот радостный праздник только подчеркивает мою старость. Уходящие силы, уходящие годы заставляют меня стремиться совсем к другому, чем то, чего требует в наше тревожное, трудное время натиск молодых сил. Здесь потребуются совсем другие кормчие.
Обер-бургомистр. Вы остались юным, господин тайный советник!
Клаузен. Этот комплимент по праву относится к моему другу Гейгеру. Он специально приехал из Кембриджа ко дню моего рождения.
Гейгер (благодушно). Чур меня! Чур! Не сглазь!
Обер-бургомистр (оглядываясь). Не верится, что мы в кабинете делового человека. Скорее, это комната ученого.
Клаузен. Признаюсь, у меня слабости, которых обычно не прощают деловому человеку. Я собираю автографы, первоиздания и тому подобное. У меня есть, например, старинное издание Библии Фуста, "Лаокоон", написанный рукой самого Лессинга. Вы знакомы с моими детьми? (Указывая на Вольфганга.) Он достиг в жизни большего, чем я. Этот мальчишка – уже профессор.
Паула Клотильда (вполголоса, Ганефельдту). "Мальчишка". Ну и скажет! Как это вам нравится?
Клаузен. А вот это Эгмонт. Мы его зовем Эгерт. Ему двадцать лет, и он еще не вполне осознал серьезность жизни. Но пока что я за него не беспокоюсь. Для каждого из нас приходит час прозрения.
Обер-бургомистр. Без вашего сына картина жизни нашего города была бы неполной. Мы всегда с удовольствием наблюдаем, как он проносится на своем "мерседесе".
Один из членов муниципалитета. И, кстати, многие наши дамы свернули себе шею, вытягивая ее вслед вашему сыну.
Эгмонт. Ну меня бывают мрачные минуты, но я не выношу нашей серой послевоенной эпохи и хватаюсь за кусочек живой жизни всюду, где только возможно.
Один из членов муниципалитета. "Радость – дочь благого неба".
Гейгер. О, конечно! "Радость – искра божества".
Обер-бургомистр. Без дочери благого неба молодым людям, конечно, не обойтись. (Сдержанный смех.)
Клаузен. Возможно, мы не правы, когда в открытых дискуссиях обходим психологические моменты. Раньше философы говорили о блаженстве и счастье, а теперь только о готовых товарах, полуфабрикатах и сырье… А вот моя дочь Беттина…
Один из членов муниципалитета…хорошо известная в благотворительных кругах.
Клаузен. У моей Беттины доброе сердце. Часто она и мне приходила на помощь в тяжелые минуты. А это моя младшая дочь Оттилия. В детстве она доставляла много забот своей матери и мне, – зато как много радости принесла она нам в дальнейшие годы. А вот ее муж – мой зять. Господина Кламрота, надеюсь, мне нечего вам представлять.
Кламрот (слегка раздраженно, но стараясь быть любезным). Как мужа своей жены – конечно, нет.
Оттилия испуганно хватает мужа за руку.
В чем дело? Ведь я говорю правду, Оттилия.
Клаузен. Вы всегда это делаете.
Обер-бургомистр. Сердечная прямота господина директора Кламрота известна всему городу.