Бродбент (снисходительно улыбаясь). Ну, Тим, поедете со мной в Ирландию, поможете растопить лед между мной и вашими славными простодушными соотечественниками?
Тим. С вами, сэр? Да хоть на Мадагаскар, хоть в Кохинхину. На Северный полюс - и то с вами поеду, только уж, конечно, дорожные расходы на ваш счет, а то у меня ни шиллинга, билет третьего класса купить не на что.
Бродбент. Я это предусмотрел, Тим. Этот маленький вопрос мы разрешим по-деловому, по-английски, а в остальном будьте ирландцем сколько вам угодно. Вы поедете в качестве моего… вот уж не знаю, как это назвать. Если назвать вас моим агентом, вас застрелят. Если назвать вас моим управляющим, вас утопят в пруду. Секретарь у меня уже есть, и…
Тим. Ну, так пускай он будет секретарь по внутренним делам, а я буду секретарь по делам Ирландии. А?
Бродбент (старательно смеется). Великолепно. Ваше ирландское остроумие разрешило первую трудность. Теперь что касается жалованья…
Тим. Жалованья? Да я бы и даром для вас все на свете сделал; только одежа у меня такая, что вам стыдно будет со мной показаться; и пришлось бы мне брать взаймы у ваших знакомых, а это против моих правил. Но больше чем сто фунтов в год я ни за что не возьму, хоть режьте. (Бросает на Бродбента беспокойный и хитрый взгляд, стараясь определить, не хватил ли он через край.)
Бродбент. Если это вас удовлетворит…
Тим (совершенно успокоенный). Почему же не удовлетворит? Сто в год - ведь это двенадцать в месяц?
Бродбент. Нет. Восемь фунтов шесть шиллингов и восемь пенсов.
Тим. Ах, дьявольщина! А я должен пять фунтов посылать моей старушке матери в Ирландию. Но все равно; я сказал сто - сто и будет, пусть хоть с голоду подохну!
Бродбент (с осторожностью делового человека). Скажем, двенадцать фунтов за первый месяц. А дальше посмотрим.
Тим. Вы настоящий джентльмен, сэр. Когда моя матушка протянет ноги, вы мне сбавите пять фунтов, потому ваши денежки нечего зря транжирить и…
Приход компаньона Бродбента прерывает его речь. Мистеру Лоренсу Дойлу тридцать шесть лет, у него холодные серые глаза, нос с горбинкой, тонкие, нервные губы, критически сдвинутые брови - умное лицо, которое в общем можно назвать утонченным и красивым; но в нем ощущается повышенная чувствительность и ироничность, резко контрастирующая с полнокровным благодушием Бродбента. Он входит уверенно, как к себе домой, но при виде чужого человека тотчас сжимается и готов уйти; Бродбент окликает его. Тогда он подходит ближе и останавливается между собеседниками.
Дойл (отступая к двери). Вы заняты?
Бродбент. Нет, нет, нисколько. Заходите. (Тиму.) Этот джентльмен - мой друг и живет тут вместе со мной. Мой компаньон, мистер Дойл. (Дойлу.) А это мой новый ирландский друг, мистер Тим Хаффиган.
Тим (встает ему навстречу; с жаром). Горжусь, горжусь честью познакомиться с другом мистера Бродбента. Доброе утречко, сэр! Добра - с утра, днем - удачи! Сердце радуется глядеть на вас обоих. Не часто встретишь два таких образчика англо-саксонской расы.
Бродбент (посмеиваясь). На этот раз промахнулись, Тим. Мистер Дойл - ваш соотечественник.
Тим заметно смущен этим известием. Он тотчас умолкает, словно бы уходит в свою скорлупу, как улитка в раковину, и подозрительно косится на Дойла; личина разбитного парня сползает с него, - видно, что Дойл внушает ему панический страх.
Дойл (с холодным отвращением). Добрый вечер. (Отходит к камину и обращается к Бродбенту, своим тоном бесцеремонно показывая Хаффигану, что его присутствие нежелательно.) Вы скоро освободитесь?
Тим (его ирландский акцент исчезает словно по волшебству; теперь он говорит, как любой англичанин из низов, старающийся выражаться по-образованному; и почему-то в его речи явственно слышится глазговское произношение). Ну, мне пора. У меня свидание - важное свидание в Вест-Энде.
Бродбент (встает). Так, значит, решено, вы едете со мной.
Тим. Буду счастлив вас сопровождать, сэр.
Бродбент. Но когда? Вы можете выехать сегодня с Паддингтонского вокзала? Мы поедем через Милфорд Хэвен.
Тим (колеблясь). Я… ммм… боюсь, я…
Дойл внезапно поворачивается и уходит в спальню, с треском захлопывая за собой дверь, что окончательно деморализует Тима. Бедняга готов удариться в слезы и спасается от этого только тем, что снова прибегает к своей роли бесшабашного ирландца. Он кидается к Бродбенту, дрожащими пальцами хватает его за рукав и излагает свою просьбу, изо всех сил подделываясь под ирландский говор, но все это вполголоса - из страха, что Дойл услышит и вернется.
Мистер Бродбент! Не срамите меня перед земляком. Слушайте, видите, какая у меня одежа - срам да и только. Одолжите мне четыре фунта, я вам в четверг отдам, как только домой приеду, либо вычтите у меня из жалованья. Я вас на вокзале буду ждать, у поезда; приедете, а я уж тут как тут, без обмана. Давайте скорее, пока он не вернулся. Вы не сердитесь, что я спросил?
Бродбент. Нисколько. Я сам хотел предложить вам аванс на дорожные расходы. (Дает Тиму банкнот.)
Тим (прячет его в карман). Благодарю. За полчаса до отхода буду на месте.
Слышно, как Ларри открывает дверь из спальни.
Тсс! Это он! Прощайте, сэр, дай вам бог здоровья. (Спешит вон из комнаты почти в слезах; пять фунтов и вся выпивка, которую они сулят, - это слишком большое потрясение для его развинченных нервов, да еще на пустой желудок.)
Дойл (входит). Где вы подобрали этого оборванца? Что он тут делал? (Подходит к столу, на котором лежат планы, и делает отметку на одном из них, сверяясь со своей записной книжкой.)
Бродбент. Ну вот, так я и знал! Стоит вам встретить ирландца, и вы его прямо съесть готовы, особенно если он плохо одет, бедняга! Ведь может зайти к вам земляк и пожелать вам добра с утра, - что в этом плохого, даже если у него потрепанные брюки?
Дойл (презрительно). Добра с утра! А он вам сказал, что у вас золотое сердце?
Бродбент (с торжеством). Да.
Дойл. И пожелал вам силы да мочи?
Бродбент. Именно.
Дойл. И чтоб ваша тень не становилась короче?
Бродбент. Разумеется.
Дойл (берет пустую бутылку из-под виски и качает головой). И выхлестал у вас полпинты виски.
Бродбент. Ему это не повредило. Он и глазом не моргнул.
Дойл. Сколько он у вас выпросил взаймы?
Бродбент. Это, собственно, не взаймы. Он проявил самые возвышенные чувства во всем, что касается денег. Я уверен, что он разделил бы последний шиллинг со своим другом.
Дойл. Без сомнения, он разделил бы последний шиллинг своего друга, если б тот по глупости ему позволил. Сколько он у вас выклянчил?
Бродбент. О, пустяки! Аванс в счет жалованья - на дорожные расходы.
Дойл. Жалованья! Господи помилуй, за что?
Бродбент. За то, что он будет моим секретарем по внутренним делам, как он очень остроумно пошутил.
Дойл. Не вижу, в чем тут шутка.
Бродбент. Конечно, так вы всякую шутку можете испортить, если не захотите ее понять. А я очень хорошо понял, когда он это сказал. Что-то такое… право, что-то очень забавное - насчет секретаря по внутренним делам и секретаря по делам Ирландии. Во всяком случае, это как раз такой человек, какой мне нужен, - я возьму его с собой в Ирландию, он поможет мне там поближе сойтись с людьми. Он сумеет завоевать их доверие и расположить их в мою пользу. А? (Садится и откидывается назад, прислонясь спиной к конторке и балансируя на двух ножках стула.)
Дойл. Хорошенькая рекомендация, нечего сказать! Или вы считаете, что все население Ирландии состоит из пьянчужек, которые только тем и заняты, что пишут просительные письма? А хотя бы и так, вы думаете, для них будет иметь вес рекомендация такого же пройдохи, как они сами?
Бродбент. Фу, какой вздор! Просто он ирландец. Кроме того, вы ведь не думаете, Ларри, что Хаффиган может поймать меня на удочку?
Дойл. Нет, для этого он слишком ленив. Да и незачем - довольно сидеть и сосать вашу водку, пока вы сами лезете на крючок. Впрочем, не стоит нам спорить из-за Хаффигана. Не стоит по двум причинам: во-первых, с вашими деньгами в кармане он никогда не доберется до Паддингтона - слишком много трактиров по дороге; во-вторых, он вовсе не ирландец.
Бродбент. Как не ирландец?! (Он до такой степени изумлен этим заявлением, что выпрямляется, и стул всеми четырьмя ножками становится на пол.)
Дойл. Родился в Глазго. Никогда в жизни не был в Ирландии. Я его отлично знаю.
Бродбент. Но он разговаривал, он вел себя совсем как ирландец!
Дойл. Как ирландец! Да неужели вы не знаете, что все эти добра с утра и силы да мочи - это такая же английская продукция, как и концерты ирландской музыки в Альбертхолле? В Ирландии ни один ирландец так не говорит - никогда не говорил и не будет говорить. Но когда какой-нибудь совершенно никчемный ирландец приезжает в Англию и видит, что тут полным-полно наивных дурачков вроде вас, которые позволяют ему лодырничать, и пьянствовать, и хвастать, и попрошайничать, лишь бы он льстил их чувству морального превосходства, корча из себя шута и унижая себя и свою родину, - тогда он очень быстро выучивает все эти штучки, на которые вы так попадаетесь. Он подхватывает их в театре или мюзик-холле. А кое-чему Хаффиган научился от своего отца, - старик был родом из наших мест. Я знал обоих его дядей - Матта и Энди Хаффиганов из Роскулена.
Бродбент (все еще недоверчиво). Но его говор!
Дойл. Говор! Много вы понимаете в ирландском говоре! Вы и дублинский акцент - такой, что в нос бьет, - считаете ирландским говором. Господи! Да вы уроженца Коннемары от уроженца Ратмайнза не отличите. (С внезапным раздражением,) Ах, к черту этого Хаффигана. Довольно. Не стоит он, чтобы мы из-за него ссорились.
Бродбент. Что с вами сегодня, Ларри? Отчего вы так раздражены?
Дойл смотрит на него в смущении, медленно подходит к письменному столу и, раньше чем ответить, усаживается с той стороны, которая ближе к камину.
Дойл. Ваше письмо меня расстроило, вот в чем дело.
Бродбент. Почему?
Дойл. Признаться, меня огорчило ваше решение подать ко взысканию роскуленскую закладную и выгнать старика Ника Лестренджа из его дома. Я любил старого негодяя, еще когда был мальчишкой и он позволял мне играть и бегать у него в парке. Я вырос в его поместье.
Бродбент. Но ведь он не платил процентов. Я должен был подать ко взысканию в интересах синдиката. И вот теперь еду в Ирландию, хочу сам заняться этим поместьем. (Садится к письменному столу против Ларри и прибавляет развязно, но бросив неуверенный взгляд на своего компаньона.) Вы, конечно, едете со мной?
Дойл (нервно подымаясь и возобновляя беспокойную ходьбу по комнате). Вот именно. Вот этого я и боялся. Вот это меня и расстроило.
Бродбент. Но разве вам не хочется побывать на родине после восемнадцатилетнего отсутствия? Повидать родных? Посетить дом, где вы родились?..
Дойл (нетерпеливо перебивает его). Да, да, да! Я все это и сам знаю не хуже вас.
Бродбент. О, если так… (Пожимает плечами.) Тогда простите.
Дойл. Не обижайтесь на мою резкость - она не к вам относится, пора бы уже вам это знать. (Снова садится, немного пристыженный; несколько секунд сидит в горькой задумчивости, потом вдруг страстно.) Я не хочу ехать в Ирландию. У меня отвращение к этой поездке. Я бы куда угодно с вами поехал, хоть на Южный полюс, только не в Роскулен.
Бродбент. Как! Вы принадлежите к народу, который славится своим горячим патриотизмом, которому присуще такое неискоренимое чувство родины, и вы говорите, что поедете куда угодно, только не в Ирландию! Не воображайте, что я вам поверю. В глубине сердца…
Дойл. Оставьте мое сердце в покое; сердце ирландца - это его воображение - и только. Из тех миллионов, что покинули Ирландию, многие ли вернулись назад или хотя бы стремились вернуться? Но что толку с вами говорить! Для вас три строчки слащавого стишка об ирландском эмигранте, как он "сидит, тоскуя, у плетня, о Мэри, Мэри", или три часа ирландского патриотизма в Бермондсейе убедительней, чем все факты, которые лезут вам в глаза. Да посмотрите вы на меня! Вы знаете, как я всегда брюзжу, и придираюсь, и все браню, и всех критикую, и никогда ничем не доволен, и испытываю терпенье моих лучших друзей.
Бродбент. Ну что вы, Ларри, не будьте к себе несправедливы. Вы умеете быть очень милым и любезным с чужими.
Дойл. Да, с чужими. Будь я немного пожестче с чужими и поласковей со своими, как это делают англичане, я, пожалуй, был бы для вас более приятным компаньоном.
Бродбент. Мы и так неплохо ладим. Конечно, вам свойственна меланхоличность кельтской расы…
Дойл (вскакивая с места). О ч-черт!!!
Бродбент (лукаво)…а также привычка употреблять сильные выражения, когда для этого нет никакой причины.
Дойл. Никакой причины! Когда люди начинают говорить о кельтской расе, я готов весь Лондон сжечь дотла. Эта бессмыслица причинила нам больше вреда, чем десять биллей об отмене конституционных гарантий. Вы думаете, необходимо быть кельтом, чтобы испытывать меланхолию в Роскулене? Бросьте! Основное население в Ирландии было то же самое, что и в Англии, и смешивалось оно с теми же самыми завоевателями.
Бродбент. Отчасти вы правы. Все способные люди в Ирландии - англичане по происхождению. Меня часто поражал тот замечательный факт, что единственная партия в парламенте, которая обнаруживает старинный, истинно английский дух и характер, - это ирландская партия. Ее независимость, ее непоколебимость, ее протест против дурных правительств, ее сочувствие угнетенным народам всего мира! Как это по-английски!
Дойл. Не говоря уже о торжественности, с которой они декламируют всякую старомодную чепуху, сами прекрасно понимая, что она отстала на целое столетие. Это вот по-английски, если хотите.
Бродбент. Нет, Ларри, нет. Вы говорите о современных гибридах, которые сейчас монополизировали Англию. Лицемеры, очковтиратели, немцы, евреи, янки, иностранцы, хозяева особняков на Парк-лейн, космополитическая накипь. Не зовите их англичанами. Их породил не наш добрый старый остров, а эта проклятая новая империя, и - честное слово! - они ее достойны; пусть в ней и живут. На здоровье!
Дойл (на которого эта тирада не произвела никакого впечатления). Ну? Теперь вам легче стало?
Бродбент (вызывающе). Да, легче. Гораздо легче.
Дойл. Милый мой Том, поживете немного в ирландском климате, и вы станете таким же дураком, как и я. Если всю мою ирландскую кровь перелить в ваши жилы, это ни на йоту не изменит ни вашего телосложения, ни вашего характера. Но женитесь вы хоть на самой англичанистой англичанке, а потом вырастите вашего сына в Роскулене, и характер вашего сына будет так похож на мой и так не похож на ваш, что все заподозрят меня в том, что я его отец. (С внезапной тоской.) Роскулен! О господи боже мой, Роскулен! Тупоумие! Безнадежность! Невежество! Ханжество!
Бродбент (трезво). В деревне везде так, Ларри. И у нас то же самое.