Содержание:
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ 1
ЧАСТЬ ВТОРАЯ 13
ЭПИЛОГ 25
Автобиография 26
Комментарии и дополнения к автобиографии 1974 года 26
Избранные сочинения. 1. Ошибка живых
Произведения Владимира Казакова почти неизвестны читателю. Несколько его книг вышло в Германии, и это обстоятельство, наряду с весьма скупыми данными о последних годах жизни, привело к появлению легенды об эмиграции и смерти за границей: родился и умер Казаков в Москве (1938-1988).
В книгах настоящего издания представлены основные сферы творчества Казакова - поэта, который тяготел к драме и, следуя совету А. Крученых, "держался прозы". Произведения Казакова - как бы страницы единой книги.
Памяти
Петра Бромирского
Был шар земной
Прекрасно схвачен лапой
сумасшедшего.
Велимир Хлебников
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
1
Последняя вспышка утра осветила бледные лица пассажиров. Поезд мчался неизвестно куда и откуда. Из Варшавы в Москву. Колеса стучали и все никак не могли обогнать туман, который был желтого цвета.
Двое пассажиров сидели напротив друг друга, один лицом глядя на Москву, другой - на Варшаву. Оба молодые люди, тот, который на Москву, был невысокого роста, чернокудряв, какая-то одна постоянная мысль была плотно сжата его тонкими, без кровинки, губами. Он молчал в такт стуку колес. Другой, тот, что к Варшаве, был, напротив, тих, молчалив и неразговорчив. Странное у него было выражение лица. Казалось, он и какой-то другой далекий мир смотрели друг другу в глаза.
Туман мчался, крича под колесами. Наконец, они решили заговорить. Один из них был одет тепло, в меховой полушубок. Другой же - другой же. Вот как они заговорили:
- Что, зябко? - спросил рассеянно тот, что.
- Да, признаться, прохладно. Я не ожидал, что окажется так. Я еще не отвык от Швейцарии.
- От Швейцарии?! Эк вас! Право!.. И что же, вы решили покинуть сию страну, или она вас покинула? А?
- Не знаю, как вам ответить. Я ведь был болен.
И он стал охотно отвечать на вопросы, которые неохотно задавали ему со всех сторон. Он представился, наконец. Сказал: "Владимир Истленьев". У второго нашлось имя: Иван Пермяков. Третий, какой-то странный, все время хотел угодить, но этого всего времени не было.
Тот, что в полушубке, вдруг стал рассказывать. Туман охнул и посинел. Вот его история: он едет. В Москве его ждут на вокзале. Кто? Федор, прокутивший все и оставшийся посредине. (Он назвал еще несколько имен и несколько несчастий). Однажды он вошел в ювелирную лавку... но прежде... но еще прежде - странная женщина шла вдоль безлюдной набережной. Пролетая мимо ее волос, мимо мостов и холодных волн, был ветер. Она шла одна, но казалось. Пермяков бросился вслед ветру и призраку... Колеса стучали, поезд все дальше отъезжал от Варшавы, но к Москве приблизился ненамного. На Пермякове был полушубок, ноги его были обуты в тяжелые сапоги, он хотел улыбнуться, но не захотел. Он так и остался с искривленными в усмешке губами.
Фамилия третьего попутчика, того, что угождал (кому? часам? времени?), была Куклин. Куклин стал лихорадочно перечислять своих детей и рассказывать. Они жили в Москве. Жена умерла, оставив грудного младенца. (Мир умер, оставив что?). Иногда он заискивающе улыбался, и улыбка морщила лицо пьяницы. Ему было лет 60-55. Нос, лиловый от холода, от пьянства и снова от холода. Он заглянул в глаза Пермякова:
- Так это же Эвелина Владимировна Алабова! Так это же... да!
- Откуда ты знаешь?! - вскричал Пермяков.
- А вот и знаю, знаю, знаю! - забормотал торжествующе, - все знаю! Ведь этот ветер - мы как раз с покойным Алхимовым из погребка поднимались, а тут - этот ветер! Ха-ха-ха!..
- Молчи! - крикнул Пермяков. Он был бледен, как смерть, секундная стрелка в ужасе бросилась прочь.
Поезд мчался, Истленьев вдруг закашлялся. Он кутался в дорожный плащ заграничного покроя, капюшон был огромный нескладный, но пассажиры-попутчики уже давно усмехнулись.
- Так что же, не вылечили? - спросил его Куклин участливо, и видно было, что смех в нем давится самим собой.
- Так что же, не вылечили? - ждали вокруг.
- Меня лечили в клинике доктора Иогансона, - сказал Истленьев, славный человек! Он был ко мне так добр!.. Уезжая... я взял болезнь с собой... Меня провожали... доктор Иогансон, его семья, пациенты...
- А вы были когда-нибудь влюблены?.. Были?! Да? Что?!. Что я говорил! Ну конечно! Ах, рассказывайте же! Же рассказывайте!..
- Право, я не знаю... это не так...
Куклин, наконец, рассмеялся, дал волю смеху, и поезд рванулся и полетел от его жуткого хохота. Но Истленьев, казалось, не замечал. И сам он казался.
Пермяков хмурился все сильнее, Москва угрожающе приближалась. Одно колесо особенно надрывно стучало. Пермяков окинул тяжелым взглядом скрюченную от холода фигуру Истленьева. Тот так и ехал весь остаток пути в этом тяжелом взгляде поверх плаща с капюшоном.
Однажды, прогуливаясь по Швейцарии, он встретил девочку-калеку, которая сидела на скамье в сквере. Он подошел. Прошло несколько "нет" и несколько "да". Молчание длилось, то возникая, то продолжаясь. Небо над ними высилось, какой-то один луч круто падал вдоль серой стены облаков. Наконец, тишина показалась невыносимой сама себе, она что-то сказала, вымолвила по-швейцарски. Но эти двое не поняли, неподвижно стояли. Девочка поднялась и медленно двинулась. Он двинулся в другую сторону следом за ней...
Куклин вытер слезы, которые еще прыгали на его щеках. Он перевел дух: "Ну и ну! Ну и на!..". Поезд мчался, ошалело гудя и дымя.
Увидя эту женщину, Пермяков увидел. Он слишком долго простоял неподвижно, он слишком долго простоял неподвижно, он. Все изменилось за это время, начиная с, и кончая з. Из погребка поднимались, пошатываясь, люди и шли, натыкаясь на воздух. Ветер без роду, без племени. Река стала стальной, сталь стала речной. Старуха-юродивая вслух молилась неизвестно кому. И этот неизвестно кто не был милостив.
Однажды, бреясь перед зеркалом, Куклин вдруг увидел себя. Он сразу же отвернулся, но зеркало упорно продолжало смотреть ему в спину. Однажды вдвоем с Алхимовым они спустились в погребок. Был поздний вечер, он затянулся, часы огибали какое-то препятствие. Оба были пьяны, обе судьбы лежали рядом. Там, за стеной, шумела река. Медленно сигналя огнями, шли баржи, волоча за собой свинцовые черные небеса. Неведомая никому женщина шла. Она казалась несуществующей - настолько все вокруг нее существовало. Тяжелые темные волосы и ресницы - вот. В погребке становилось все теснее. Двое - Алхимов и Куклин, цепляясь за железные перила, выбрались на воздух.
Пароходство в Камском бассейне возникло в начале XIX столетия. Первым пароходовладельцем был Куклин (однофамилец или однонет?), в 1817 г. построивший на Пожевском заводе (Соликамского уезда) два парохода, один в 36, а другой в 7 сил. Третий пароход его, там же построенный, ходил в 1821 г. по Каме и Волге до Рыбинска. Когда в 1843 г., с окончанием срока привилегии Бердта, сделалось свободным пароходство по всем рекам Империи, пароходное дело начало быстро развиваться. В 1846 г. образовалось Пермское пароходное общество; в следующем году компания Гакса и Тета построила для Пермской пристани пароход в 60 сил. В 1851 г. открыла свои действия Камско-Волжская компания, затем явились общества "Кавказ и Меркурий", "Самолет" и проч. и возникли постоянные пароходостроительные заводы и верфи.
Девочку-калеку звали Мадлон. Молчание выступило из-за деревьев. Истленьев подошел и остановился возле. Возле отшатнулось было в испуге, но девочка сделала знак рукой - все успокоилось. Истленьев хотел что-то сказать, но оказалось, что он уже несколько минут говорит без умолку, и девочка смотрит на него вдаль. Он остановился. Где-то далеко часы никак не могли сдвинуть ночь с места.
Поглядев на свое отражение в зеркале и в часах, он и там, и там увидел блестящее будущее. Только на часах не было с той же точностью указано время. Пермяков не швырял деньгами, он их отшвыривал. Подорвав кутежами и пьянством когда-то могучее здоровье, он подошел к сверкающему окну.
ОКНО
Вы странный человек.
ПЕРМЯКОВ
Я ослышался? Или вы?
ОКНО
Ослышался, овиделся - это всего-навсего глаголы. А я - окно.
ПЕРМЯКОВ
А нет - вы?
ОКНО
Прощайте, поклонитесь от меня вам.
ПЕРМЯКОВ
Вот загадка! Это я сам с собой? или с собой, но не сам?.. Гм...
Тут в комнату ввалилась толпа гостей. Некоторые из них были ему знакомы. Они любили Пермякова за его щедрость, а не любили - за свою скупость. С ними была дама.
1-Й ГОСТЬ
Что это, ночь или ночь?
2-Й ГОСТЬ
Спросите у них самих!
3-Й ГОСТЬ
Только прошу без шуток и без других доказательств собственного существования!
4-Й ГОСТЬ
Не забывайте, будьте добры, что среди нас - дама. Я первый не забыл.
ДАМА (к Пермякову)
Здравствуйте! Добрый вечер! Я вошла стремительно, окруженная блестящей свитой, одна... Какой-то безумный художник преследует меня последние две-три ночи. О, как красиво безумие при свете фонарей! О!..
ПЕРМЯКОВ
Пожалуйста, садитесь в это вот кресло. Жаль, что я не могу предложить того же самого и безумию.
5-Й ГОСТЬ
Ха-ха!.. То есть, простите, ах-ах!
6-Й ГОСТЬ
Приручить можно что угодно. Даже стену. Гладишь ее, и она - ничего...
ДАМА
Шумя платьем, развеваясь перьями шляпы, я рванулась к зеркалу, но оно обратилось в бегство. А я не побоялась бы выйти против целой армии зеркал!
1-Й ГОСТЬ
Свечи пугливы, и темнота тоже.
ДАМА (к Пермякову)
Что с вами? Вы молчали и вдруг так странно замолчали!.. Кого-то увидели в окне?
2-Й ГОСТЬ
Ну, на этот ответ вы вряд ли дождетесь вопроса...
Куклин обожал своих детей. Он пил, чтобы не сойти с ума от любви к ним. После смерти жены он сгорбился еще сильнее. Однажды он упал и долго лежал на улице. Наступала ночь. Дождь возвращался. Под мостом, согнувшись, стояло хмурое небо. Где-то Алхимов тоскливо подсчитывал, сколько столетий осталось ему прожить для того, чтобы стать тысячелетним.
Поезд мчался прочь от Варшавы. Истленьеву было холодно, железными зубами лязгала ночь... Мадлон - пленница своих темных волос, глаза сверкали, две или три ночи были одновременно... Фонарь закашлялся и погас... Однажды он спросил ее. Она улыбнулась. С тех пор однажды не прекращалось. Детские игры детей...
Пермяков неожиданно сказал Истленьеву: "Чем-то ты мне полюбился! Ей-богу, не знаю чем, но полюбился. Приходи ко мне, не пожалеешь!.. Приходи и ты!" - обратился он к Куклину. Тот чуть не подпрыгнул на своем месте: "Приду, обязательно приду! Эх, да что говорить!..". И он так радостно махнул рукой, что заплакал.
Теперь уже Москва мчалась навстречу им. Набережные взирали тревожно на небо, а небо тревожно взирало выше. Чернела вода.
Был подан чай. Пробило полночь.
3-Й ГОСТЬ
Чай, часы, окна - три времени. И все три не совпадают.
4-Й ГОСТЬ
Чай - из всех самое позднее.
5-Й ГОСТЬ
Часы - самое прозрачное.
6-Й ГОСТЬ
Окна - самое безумное.
ДАМА
Глоток чая, глоток полночи, глоток безумия...
Куклин - седеющий человек лет 55, с маленькими сверкающими глазками, с красным носом, с сумрачным небом над головой. Он был страстным картежником. Огромные выигрыши совершенно разорили его. Он вместе со своею семьей кое-как существовал на мелкие проигрыши.
Часто, прислонясь к парапету набережной, он стоял, шумела вода. В погребок спускались вечерние люди.
Алхимов был шулером и философом. Обе эти страсти, заключенные в таком тесном пространстве, влияли одна на другую, взаимно друг друга облагораживая.
И вот однажды, когда они обнявшись (Кук. и Алх.) поднимались из погребка, странное видение предстало их взорам. Их взорам.
ДАМА
Как странно ночь понаставила эти дома, играя в город! Стремительно идя по улице, я задеваю кого-то, кого - неизвестно. Он следует за мной на незнакомом языке, кругом - без пятнадцати полночь, безумец! Я скрылась во тьме, по его шепот, во тьме фонарей... Такое бывает только наяву или во сне...
2-Й ГОСТЬ
В только!
3-Й ГОСТЬ
Ах, я задремал и не слышал, о чем была беседа! Жаль!.. Мне снился аграрный вопрос. Гм...
4-Й ГОСТЬ
Знаете, когда я пью чай, странное мной овладевает чувство. Знаете, когда я пью чай, странное им овладевает чувство. Мы оба, я и чай - ночеем.
5-Й ГОСТЬ
От слова "ночь"? Или от слова - нет?
4-Й ГОСТЬ
Ах, не от слова!
6-Й ГОСТЬ
Я предпочитаю вино, вино предпочитает кого?
ПЕРМЯКОВ
О, моя утраченная молодость! Где ты, свежий румянец? Где вы, смоляные кудри? Все это - в другом месте. А здесь осталась непоколебимая уверенность в том, что совершу нечто доселе неслыханное. Чтобы одна вечность, умирая, передавала об этом другой. Что это будет, роман или строчка стиха? - не знаю. Но будет!
ДАМА
Уже есть! Вы сейчас так посмотрели! О, боже!
1-Й ГОСТЬ
Шампанского!..
Все исчезло, окна тоже.
Остался свет, на тьму похожий...
Бормоча это двустишие, Левицкий поднимался по каменной лестнице. Узкие железные перила вели наверх. Ступень за ступенью, железо за железом. О чем? Думал. Ни часам, ни зеркалу не было под силу дать отражение Александра Григорьевича Левицкого. Часы были слишком медленны, а зеркало - слишком оно.
Это был любимец окон, человек блестящий, холодный, однажды башенные часы не смогли пробить полночь под его взглядом. Крепкий чай, лучи окон - он не любил пользоваться своей властью над вещами и над людьми. Он любил пользоваться своей властью над вещами и над людьми. И тогда вы становились свидетелями странных зрелищ. Например: например.
Его появление в погребке смутило завсегдатаев. Они принялись переглядываться и бледнеть. Только двое оставались безучастными ко всему: Алхимов-философ и Алхимов-шулер. Куклин, который медленно тянул вино, глядя через узкое окно на ночное небо, вдруг подавился звездой. Он закашлялся, зачертыхался, но... "Вы-то мне и нужны", - сказал ему внятно Левицкий.
О чем они говорили - неизвестно. Удалось только подслушать кусок ледяного молчания.
Итак, поезд шел из Варшавы. Попутчики все порядком намерзлись, Куклин что-то бормотал себе под нос (лиловый). Вдруг Пермяков сорвался с места и бросился к окнам. "Москва! - закричал он, - Москва!..". И вдруг замолк и забился снова в свой угол.
Действительно, огромная черная дымящаяся Москва громыхала им в уши. Истленьев очнулся, был бледен. Все засуетились. Вся платформа была полна кричащими размахивающими руками встречающими. Ватага пьяных друзей Пермякова особенно неистовствовала...
Все исчезло. Остались только уши и крики.
2
В Москве проживала одна дальняя родственница Истленьева. Даже не родственница, а просто - дальняя. К ней-то и направился Истленьев, хотя Пермяков звал его горячо к себе. Фамилия этой женщины была Витковская. Три ее дочери, молодые рослые красивые девицы, находились в гостиной, когда в дверь позвонил Истленьев. Екатерина Васильевна Витковская не на шутку перепугалась, увидя незнакомое лицо, услыша фамилию Истленьев, увидя швейцарский плащ с большим капюшоном, услыша робкое заикание. На помощь ей пришли две старшие дочери, и Истленьев был благополучно проведен в гостиную.
Три окна, фортепьяно, что-то и еще что-то вот и вся незамысловатая обстановка этой комнаты. Старшую дочь звали Ольгой, среднюю - Анной, младшую - Марией. Все три были красавицы, дом был старинный трехэтажный с высокими необыкновенно прозрачными окнами.
АННА
Здравствуйте!
ИСТЛЕНЬЕВ
Здравствуйте!
ОЛЬГА
Здравствуйте!
ИСТЛЕНЬЕВ
Здравствуйте!
МАРИЯ
Здравствуйте!
ИСТЛЕНЬЕВ
Здравствуйте!
АННА
Какая странная у вас фамилия! Она от слова "истленье"?
ИСТЛЕНЬЕВ
Да, да, от слова... Вы правы...
МАРИЯ
А правда ли, что вы приехали из Швейцарии? И правда ли, что вы приехали?
ИСТЛЕНЬЕВ
То есть как?.. Я, право... Приехал, приехал!..
Мать и три дочери рассмеялись. Вот возраст девушек: старшей - 24, средней - 21, младшей - 20. Уроки музыки, уроки пения, уроки молчания.
ЕКАТ. ВАС.
Они шалуньи! Не обижайтесь! Расскажите лучше, что вы видели там, в Швейцарии.
МАРИЯ (в сторону)
Хотела бы я знать, что он видит сейчас?
АННА (туда же)
Какой он странный!
ОЛЬГА
Рассказывайте! Рассказывайте!..
Как-то само собой и незаметно произошло, что Куклин стал неотъемлемой частью пермяковской компании.
Народ это все был лихой, мрачный, веселый. Был один необыкновенный силач, у которого одна половина его силы уходила на то, чтобы постоянно сдерживать другую половину. Нельзя было без восхищения смотреть на этого Геркулеса, на его двигающиеся и волнующиеся в вечной борьбе мышцы. Характера он был спокойного, но решительного.
Был еще один, некий боксер, который мало того, что снаружи окутал себя густым слоем легенд, но и еще, сам же поверив им, принимал их внутрь. От этого лицо его то и дело подергивалось нервными судорогами. Он был вечно готов вступить в бой или готов был вступить в вечный бой. Он был отставной военный и умел как-то особенно приятно не возвращать долгов.
Имелся в пермяковской компании также и поэт. Стихов его никто не знал, то есть говорили, что кто-то знал и даже хорошо знал его стихи, но человек этот вот уже полгода как уехал, куда - неизвестно, и ничего о себе не сообщал. Впрочем, поэта это не волновало совсем, он был исправнейшим членом компании, а также хорошим знатоком вин. Увидя как-то под глазом Куклина большой лиловый синяк, он воскликнул: "А я-то все думал, чего это у вас, милейший, на лице не хватает!..".
Были и еще люди, среди них - две дамы. Одна из них уже известна читателю, другая - другая.
Не успел Истленьев раскрыть рот, чтобы начать молчать о Швейцарии, как новый гость появился в гостиной. Оба мужчины были тут же представлены друг другу хозяйкою. Левицкий - сама холодность и любезность, Истленьев - сама лоходность и белюзность.