Библиография
Привет Ахметьеву // Новый мир. 2004. № 6.
никто ни при чем // Новый мир. 2007. № 7.
до конца времен // Новый мир. 2009. № 2.
Всё равно. М.: Воймега, 2009.
еще стихи // Новый мир. 2010. № 4.
еще стихи. М.: Воймега, 2010.
Артхаус // Новый мир. 2011. № 2.
Плохая физика. М.: Воймега, 2011.
просыпайся, бенедиктов // Новый мир. 2012. № 6.
Трофейное оружие. М.: Воймега, 2013.
Лермонтов едет в телеге и видит огни // Новый мир. 2014. № 12.
Мария Ватутина
или
"Спи, любимый, счастье где-то выше…"
Мария Ватутина в последние годы пишет много, публикуется весьма обильно, ее стихи востребованы, читаемы и обсуждаемы – не только в той среде, которая в прежнее время именовалась "литературной критикой", но и среди читателей, ценителей современной поэзии. Суждения, правда, иной раз высказываются противоположные: от уверенных приветствий в адрес еще одного в полный голос заявившего о себе крупного поэта до попыток назвать Ватутину поэтом одной темы, близкой "широкому" читателю в силу своей подчеркнутой обытовленности и обыденной простоты. Что ж, действительно, стихи Марии Ватутиной "обычному" читателю соразмерны, понятны, близки и по проблематике, и по поэтике. Чтение ее сборников и журнальных подборок не требует, на первый взгляд, никакой специальной подготовки: преимущественно регулярные классические метры, четкий синтаксис, прозрачная образность, ребра жесткости стиховой формы почти неощутимы, на них не задерживается внимание. И еще одна важная вещь – в стихах Марии Ватутиной дело почти никогда не обходится без историй, происходящих с людьми, преобладает интонация рассказа о событиях, которые могут случиться почти с каждым из читателей, живущих в России на рубеже столетий. Многосюжетный сериал о современности и современниках лишь изредка и ненадолго прерывается картинами Флоренции или Рима – впрочем, в этих стихах почти всегда неуместны любые (не только иноземные) картины, пейзажи, имеющие самостоятельное значение, выходящие за рамки рассказанных историй. Нет, конечно же, кроме житейских историй имеются в стихах Ватутиной и метафизические диалоги с Творцом, и исторические экскурсы, однако все это непременно помещено внутрь сознания одного из участников обыденных событий, происходящих с обычными людьми.
Общий знаменатель рассказов – неблагополучие. Люди непрерывно чувствуют неустроенность, страдают от бытовых неурядиц, от отсутствия того, что в старых тостах желали под псевдонимом "личного счастья". Счастливые моменты бывают, но они почти неуловимы, скоропреходящи, растворены в боли и горьки на вкус.
…свобода съемной комнаты где вниз
устремлены подтеки на обоях
и тускл паркет и снег покрыл обоих
и сад ветвистой памяти о болях
и голубей слетевших на карниз
и музыкой заснежена кровать
провал хребта подъем бедра лодыжка
вы сверху словно в развороте книжка
два текста об одном у вас интрижка
или любовь под снегом не понять
В жизни героев Ватутиной затруднения и несчастья перевешивают прозрения и удовольствия, лишь изредка выпадающие на их долю; боль, немощь и ощущение неуюта – вот константы их земного существования.
Завиточками кафель до кухоньки, платяной в коридорчике шкаф…
Что за монстр вылетает из куколки, дребезжащую дверь отыскав, и куда улетает? надолго ли? "Навсегда, –
говорит, – навсегда". Сколько опыта мы понадергали, бесполезного, как лебеда, резеда…
Присутствие в стихах Марии Ватутиной немалого количества уменьшительных грамматических форм, междометий и вводных слов, размечающих устную речь, словно бы уравновешивает те несчастья, неблагополучия, которые случаются с ее героями. Все неудачи и боли вставлены внутрь рассказа и тем самым смягчены, отдалены от момента рассказывания, представлены в виде нестрашной (в конечном счете) истории – почти сказки, обращенной к ребенку. Очень характерно в этом смысле стихотворение "Колыбельная", в котором параллельно существуют несколько начал. Неторопливый диалог матери с засыпающим сыном ("Пять собак и два больных кота. / Спи, мой сын, вживайся понемножку…") включает обобщения, обращенные вовсе не к нему ("Это наша родина, разрез. / От соседки пук чертополоха. / Если очень плохо, можно в лес. / Спи, сынок, такая уж эпоха…"), а также отсылает к евангельским рождественским таинствам:
На конюшне страшно и темно,
Лошади, фырча, глядят в решетку.
Глаз коня, как круглое окно.
Спи, мой мальчик, нужно жить в охотку.
………………………………………………….
Все пришли в ночлежку на краю:
И овечка, и верблюд, и пони.
Спи, ребенок, баюшки-баю,
Сухо и тепло у нас в загоне.
Неприметный переход от быта к бытию – постоянная логики рассуждений ватутинских героев; так, кстати, дело обстоит и в "Колыбельной":
Счастье, словно всадник на коне,
Ходит кругом над кипящим лугом,
Где-то тоже здесь, но в вышине.
Спи на тряском воздухе упругом.
Изображенная в стихах Ватутиной полная страданий и неурядиц жизнь насельников великой страны, недавно распавшейся на пятнадцать ранее нерушимых осколков, легко узнаваема и в лирике других современных поэтов. Однако картины межеумочной, зыбкой эпохи даны у Ватутиной под особым углом зрения: лицезрение несчастий и трагедий не порождает неудовлетворенности и протеста. Причина проста: ежели разобраться хорошенько (рассуждает Ватутина), лишения и утраты не являются отклонениями от некой обязательной и для всех гарантированной нормы, они сами по себе суть норма! Не просто лишения, но испытания человека на прочность, не повод для протеста, но необходимые условия раздумий о том, что в жизни неизбежно – не только в результате социальной несправедливости, но и вследствие непреложных законов физической и духовной природы. Болезнь, немощь, старость из жизни не выкинешь, значит, нельзя их выкидывать и из песни:
Месяц смертей заканчивается холодом и дождем.
Старуха старая жалуется на ноги,
До кухни медленно, до туалета бегом,
Телевизор и телефон. Смерть на пороге,
Но старуха не может дойти до двери.
Смерть пожимает плечами: приду попозже.
………………………………………………………
– Ноги, ноги мои, – причитает старая, шлет в ляжку
Инъекцию, в следующий раз в живот,
Чередует пять раз на дню, пьет взатяжку
Цикорий и живет, живет.
Но коль скоро неблагополучие – не временное несовершенство, но непременное свойство жизни (Мандельштам: "А Сократа печатали? Христа печатали?"), значит, "правильная" реакция на него – не сопротивление и даже не смирение, но попытка осторожного вживания, сочувствия ко всем товарищам по неизбежному несчастью земной юдоли. Вот почему слова участия можно и необходимо найти даже для ангела-хранителя:
Ангел мой, не сиди на небе, продует.
Посмотрю на небо: посыплют звезды.
Сор в глазах, не видно рассвета, сжалься.
Ангел, ангел, куда же меня завез ты,
Ночь кругом, и нет никакого шанса.
Как и в только что процитированном стихотворении, у Ватутиной много случаев резкого перехода от заботливого участия к сетованию, от смирения – к жалобе; собственно, эти эмоции и определяют смысловые полюса ее поэзии.
Балладные повествования о житейских историях:
Матерщинница, поздняя мать, за кавказца замуж.
Получился солнечный зайчик. Скачет, как мячик. Да уж!
Доходная торговка в теле.
Да, кто она в самом деле?
соседствуют здесь со сценами сдержанного примирения с низкими истинами жизни, попытками выстоять и противопоставить лишениям спокойствие и заботу:
когда ты в воздухе когда на небеси
у нас темнеет небо на руси
и многие натруженные жены
глядят на небо молятся зело
а там твой рейс багажники гружены
плед колется и пусто на табло,
но также и с приступами невыносимого отчаяния, когда все испытанные средства противостоять горестям оказываются бессильны:
…Как я устала от витиеватой
Линии зла, закрепленной за мной.
Безысходное отчаяние в стихах Ватутиной присутствует сравнительно нечасто, но моменты его появления во многом ставят под сомнение иные тексты, в которых сквозь мрак блестит свет, а значит, имеет характер абсолютный:
Я не помню радости. По ночам
Я не помню, как наступает день:
То ли тень ползет по моим плечам,
То ли снега тихая дребедень…
В такие мгновения всепоглощающего одиночества и ощущения собственной заброшенности может помочь уже не смирение, но самоирония:
Паду в ножки, расстелюсь травой, брошу чушь пороть.
Буду щи варить да поругивать Путина.
Не дает Господь. Говорит Господь:
– Не пора, Ватутина.
На стыке обоих смысловых полюсов Ватутиной время от времени удается создать стихотворения очень глубокие и важные. Предельное отчаяние рождает предельное же усилие преодоления. Именно в таких случаях удается избежать монолога-жалобы и монолога-смирения, основным событием стихотворения становится усилие, требующее от героя и читателя абсолютной концентрации душевных сил:
Я день скоротала, и свет погасила,
И спать улеглась, отвернувшись к стене.
Какая-то потусторонняя сила,
Паркетом скрипя, приближалась ко мне.
И тюль надувался, и таяли стены,
И капала капля, когда на крыльцо
Все предки мои от границ Ойкумены
Вступили и молча забрали в кольцо.
……………………………………………
О, книга моих совпадений с пространством
И временем, ты ли разверзлась на миг,
И кровная связь с переполненным царством
Небесным была установлена встык.
Обилие напечатанных стихов, выдержанных в единой стилистике, как правило, свидетельствует об одном из двух возможных сценариев дальнейшего развития поэта. Либо замыкание в "своей" тематике и стилистике, либо прорыв к новым горизонтам смысла. Мне кажется, в случае Марии Ватутиной второй сценарий вполне возможен, тем более что опасность победы первого сценария подступила вплотную.
Библиография
От нас пойдет Четвертый Рим // Новый мир. 2000. № 5.
Четвертый Рим. М., 2000.
Пурга с незнакомых звезд // Новый мир. 2001. № 3.
Сквозная тема // Знамя. 2001. № 10.
Имперский код // Новый мир. 2003. № 1.
Осколок тьмы // Новый мир. 2004. № 1.
"Не делай такие глаза" // Знамя. 2004. № 4.
Лебеда да ковыль // Октябрь. 2004. № 11.
На любых руинах // Новый мир. 2005. № 4.
Фронтовая тетрадь // Знамя. 2005. № 5.
В височной доле // Новый мир. 2006. № 4.
Стихи // Новый берег. 2006. № 13.
"Ничего не бывает случайно…" [в разделе "Наша поэтическая антология"] // Новый берег. 2006. № 14.
Перемена времен. М.: Русский Двор, 2006. 144 с.
Обратный билет // Новый мир. 2007. № 5.
Стихи [в разделе "Стихи дипломантов конкурса"] // Новый берег. 2007. № 16.
Ока впадает в Стикс // Октябрь. 2008. № 1.
С волны на волну // Дети Ра. 2008. № 3 (41)
Любовь под снегом // Новый мир. 2008. № 8.
Разрыв с морем // Октябрь. 2008. № 12.
Девочка наша. М.: Элит, 2008. 56 с.
Дом балерин // Интерпоэзия. 2009. № 2.
Долг перед родиной // Новый мир. 2009. № 7.
"В дни, когда Бог открывает свои склады…" и др. // Волга. 2009. № 9–10.
Лестница смотрит вниз… // Октябрь. 2009. № 9.
Памяти Сергея Лукницкого // Новый Берег. 2009. № 24.
На той территории. М.: Art House media, 2009. 126 с.
Ничья. СПб.: Геликон, 2011.
Цепь событий. М.: Русский Гулливер, 2013.
Дмитрий Веденяпин
или
""Нет" как ясное "есть" вместо "был" или "не был"…"
Сегодня в русских стихах много воспоминаний и ими вызванных сравнений: нынешнюю страну сопоставляют с прошлой, зрелость (старость) с отрочеством, странствия – с детским чувством абсолютной неподвижности. Способность и склонность к припоминанию ушедшего, конечно, в первую голову связана с возрастом, в юных стихах "тех, кому до…" преобладает внимание к настоящему, к утратам и обретениям секундной давности и доступности. Вокруг наличия/отсутствия воспоминаний легко понастроить схем, например: "блажен, кто смолоду был молод", то есть молодым еще придет пора ностальгировать, пересматривать жизнь и впадать в неслыханную простоту, а пока пусть подождут и попишут что-нибудь ученическое. Противоположная схема, не снисходительная, но брюзгливо сенильная: отсутствие оглядки на прошлое лишает стихи объема, третьего смыслового измерения, метафизики, портит вкус, приучает к подчеркиванию "пубертатных" эмоций. Оба варианта упрощения – снисходительный первый и брюзгливый второй – проходят мимо важнейшего: вопроса о соотношении постоянного и переменного начал в подлинном поэтическом даре. При всех преобразованиях, самые ранние интонации подлинного поэта узнаются и в его зрелых вещах, несмотря на любые перемены. Значит, исходный вопрос о наличии мотива припоминания в стихах должен быть сформулирован иначе: не в связи с биологическим возрастом автора, а в отношении к постоянной/переменной составляющей его дара.
Столь длительная преамбула предваряет тезис о том, что для Дмитрия Веденяпина припоминание-сравнение является главным элементом (то есть первоначалом) стихотворчества. Во-первых, по той причине, что в его лирике немало прямых отсылок к миру детской безоблачности, знакомой по первому сборнику придуманного в набоковском "Даре" поэта Федора Годунова-Чердынцева.
Когда в передней щелкает замок
И на пороге возникает папа,
Его большая фетровая шляпа
Едва не задевает потолок…
Во-вторых, потому, что лица ближайших к детскому центру вселенной людей, навсегда оставшиеся в памяти, то и дело повторяются:
…И этот луч как будто значил, что
Нам всем – всем: маме, папе, бабе Ане –
Отпущено лет, минимум, по сто,
А, оказалось, это не про то.
И в другом стихотворении:
Дальше от, но к значительно ближе.
Tout le reste, конечно, – литература.
Может, я еще возьму и увижу
Маму, папу, бабушку, бабу Нюру?..
В последней небольшой книжке Веденяпина ("Между шкафом и небом", 2009) подлинность имен и названий, упоминаемых в стихах, удостоверена дважды: в мемуарном эссе, предваряющем стихи, и в серии фотографий, где есть и бабушка, и баба Нюра… Веденяпин пишет нечто совершенно независимое от столбовых дорог развития русской лирики, не замечает сшибок насмерть архаистов и новаторов, журнальных, фестивальных и интернетных споров, непримиримого противостояния поэтических поколений, борьбы верлибра с рифмой, Москвы – с Петербургом, сетевой поэзии с книжной.
В этом демонстративном отстранении от споров и распрей есть толика наивности и какого-то инопланетного бесстрастия. Увезенные в зарубежное небытие бунинская дореволюционная Россия или джойсовская Ирландия, еще не обретшая независимость от Британской империи, застыли навсегда в шедеврах, настолько же педантично точных, насколько и абсолютно нереальных, параллельных реальной жизни. Поэтика и проблематика Веденяпина решительно внеположна всем изменениям, случившимся с русской лирикой в последние десятилетия, и именно потому – притягательна и интересна.
Что такое стихи?
Гармонь в землянке?
Безутешный роман в Париже?
Или бабочка на полянке?
Бабочка – ближе.
Поэзии подлежит в первую очередь близкое, различимое на расстоянии вытянутой руки, но в том-то и дело, что глубины метафизики тоже находятся в непосредственной близости от каждого индивидуального сознания. Эйдосы и догматы (само собою, не названные по именам!) идут у Веденяпина через запятую с бабочками и одуванчиками.
Пустота как присутствие, дырка как мир наяву,
"Нет" как ясное "есть" вместо "был" или "не был"
Превращают дорогу в дорогу, траву в траву,
Небо в небо.Заполошная мошка, влетевшая с ветром в глаз,
На дороге у поля, заросшего васильками
("Наклонись, отведи веко и поморгай семь раз"),
Что-то знает о маме.В перепутанном времени брешь как просвет
Между здесь и сейчас – бой с тенью
Между полем и небом, где все кроме "нет"
Не имеет значенья.
Сравнение непосредственно наличного (и потому поверхностного) с глубинным и подлинно действительным – вот что находится в фокусе внимания Веденяпина. Именно так: мотив сравнения первичен, он предшествует мотиву любого воспоминания, в том числе и воспоминания о детстве. Дело вовсе не в детстве, но в постоянном наложении сущностного на видимое, порою вовсе не легком, но болезненном и (как бы это точно сказать?) безоткатном, не имеющем обратного хода, как в стихотворении "Карельская элегия".
Тридцать лет не был. Приехал – дождь.
Все ржаво, серо.
На причале в рифму кричат: "Подождь,
Кинь спички, Серый!"А приятель (выпил? характер – дрянь?),
На ходу вправляя в штаны рубаху,
Тоже на всю пристань пуляет: "Сань,
Пошел ты на х..!"Все похоже: проза (слова), стихи
(Валуны и вереск, мошка и шхеры,
Комары и сосны, цветные мхи,
Серый).Просто тот, кто раньше глазел на бой
Солнца с Оле-Лукойе,
Не был только и ровно собой,
Как вот этот, какой я.
Равенство самому себе – не банальная исходная наличность, но плод неторопливой работы, и, уж коли эта работа совершена, затрачено необходимое количество мегаджоулей, все меняется не в астральных смысловых глубинах и высотах, но в повседневном восприятии, обычном зрении, посредствующем между глазом и миром. Однажды увидев все в истинном свете, невозможно обрести "первоначальную немоту", говорить просто о сложном. Вот почему Дмитрий Веденяпин обречен на сложное говорение о простом:
Мама смотрит в шкаф – там ночует свет.
Под землей шумит поезд.
Время держит речь, но не слышно слов,
И тогда – сейчас – что-то происходит.
Все говорит за то, что Веденяпин и в дальнейшем будет неспешно нанизывать на стержень главных своих мотивов все новые картинки ближайшего и нездешнего. И немногочисленные, но проницательные ценители этих картинок будут ожидать с обычным нетерпением и вниманием.
Библиография
Трава и дым. М.: ОГИ, 2002. 56 с.
Озарение Саид-Бабы // Октябрь. 2004. № 2.
Что такое стихи? // Октябрь. 2006. № 2.
Значенье свиста // Воздух. 2006. № 2.
Стеклянная дверь // Знамя. 2006. № 10.
Проза (слова) // Воздух. 2007. № 4.
Эта пьеса // Воздух. 2009. № 1–2.
Пустота как присутствие // Знамя, 2009, № 7.
Стихи // Студия, 2009, № 13.
Между шкафом и небом: Проза [автобиографическая] и стихи / Д. Ю. Веденяпин. М.: Текст, 2009. 112 с.
Что значит луч. М.: Новое издательство, 2010.