Избранные сочинения. 3. Стихотворения - Владимир Казаков 5 стр.


вошли в даль, а там уже все дни настали. и

оттуда успела мысль сюда прискакать - от хро

моты до брудершафта.

1-й: сказал впервые обещая.

2-й: здесь ночь не медленно большая.

3-й: здесь ночь немедленно большая.

он: все образы тускнеют от доски. а мы?

она: здесь двое, а стены думают что тени с

нами.

он: тогда о старом вечере о странном тот

воздух раскаленный напевал, одна или

две строки - всего о небе красном.

она: вот рана: днем она мерцает, а ночью -

отдаленнее звезды.

он: о всяком случае я вспоминал: он так и

назывался, отдельно от других - где дождь

был пленным сном.

1-й: сном или днем?

он: какая-то попытка разбить чугун о строки

о буквы занимательную тень. всегда не

сам всегда не свой, я дюжину измерил не

шагами.

она: вот облако: оно заключает в себе дожди

и молнии и грозовые времена. когда же

гром случится?

он: о поцелуй споткнулись небеса.

она: вчера из плена холод возвращался: когда

весна называлась по-всякому.

в железо пальцы не сгибались,

сверкали слезы на штыках

и беспредельно улыбались

деля на части этот страх.

он: тогда же или чуть раньше позже - не пом

нит кровь куда она стремилась -

я отозвал и отозвались

времен чужие облака.

гроза сквозь молнии скиталась, где

впредь не двигалась река

17

светлеет ночь и отвергает

лучи старинной темноты.

1-й: не помните ли вы, какой сегодня случай?

мне мысли снятся наяву. одна из них бе

жит наверх, собой небрежно хороша.

2-й: откуда столь первый голос? звучит как

воздух в ноябре.

3-й: кругом огня былые звуки.

4-й: вы слышите, маркиза? я бы слышал, да

ведь нечего слышать.

маркиза: вот зеркало: меня притягивает мною,

какой-то истиной иною. люблю два ве

ка: XVII и XXXI-й.

4-й: мне нравятся века, Людовики и многое

другое. особенно семнадцатый Людовик

и XXXI-й.

маркиза: от фонарей и эшафотов

струится свет во все века. мне не

забыть такое фото: луна опять

без парика.

1-й: луна в объятьях старика.

2-й: толпа, узнав, что день без цвета, про

зрачно вымерла в тот

миг.

3-й: и все это длилось, и слов сменило ровно

столько

18

весь день молчал, вдруг ночь настала,

она была едва-едва. и мне казаться пе

рестало что нас не только и не два.

откуда-то вселенная взялась и стала

круглой становиться. ну - думаю - ко

нец! а он то есть я себе давал отвагу

сердцем и кулаком железным: стук!

она подумала что это варвар и даже

мысль от свечки отвела.

но было поздно страхи одевать в стек

лянные двойные подворотни. спешить на

помощь что ли? шпага всегда с собой со

мной двуногим. для шпор отдельный пе

реулок и даль отдельная для дел.

фонарь свой дол огрел и стал едва ве

черним, снимая изморозь с чугунного вче

ра.

а я то шел то становился пешим то вдруг

бежал, ногами ослеплен.

от быстрого времени лошадь устала и

дышит вперед.

кажется вовремя прибыл: на месте дуэли

уже сосна шаги отмерила грозою, и небо

к выстрелу готовилось шурша.

душа его здесь остановилась и тень от

дерева для встречи обрела.

обнялись простились и в хвойный восток

забрели.

тогда ночные секунданты поправив злые

аксельбанты как молодые адъютанты вес

лом на сушу налегли. их голос не едва

заморский, французский выветрив язык,

устал крича веслом поморским, как будто

выученный штык.

выстрел о даль зацепился западным эхом

уйдя.

а! фыркает лошадь-рассвет себя без сед

ла узнавая, и пепел копытом вонзая по

талой весне напролом.

ваше благородие, смерть здесь присела.

он ус протяжно надвигает, щекой небри

тою звеня:

там, заслоняя листвой, дождь шевелился

косой

19

он: вы так взглянули, словно время само ушло

и всех уводит.

она: я здесь, а время там.

он: поодаль? это стена, но вчерашняя. сегодня

будет завтра.

она: все началось сейчас, а кончилось тогда

же.

он: для памяти нет более упорных случаев,

чем никакие.

она: шаг без ответа. вся ночь была не зря.

он: смотрите, здесь вся стена в днях. и над

пись стерлась от случаев, и позолота.

она: и лик святого. от каменных невзгод.

он: ведь это храм?

она: да.

он: день молится немногословно. молитва голу

бая.

она: вершина дерева - бывшая вершина ночи.

он: вы слышите? здесь все горит от звуков.

она: я слышу паузу - она легка, быстра.

он: мой голос разбудил свои чужие мысли, они

хотели молча отдохнуть, сбивая истину на

путь.

она: от тени два письма - одно, другое не

безмолвствует.

он: помните, мы молчали, слова забывались.

она: да, здесь все сказано, что не из слов.

1979-1980

МОСКВОРЕЦКИЙ МОСТ

углы бескрайние кочующих небес,

мир в возрасте дождя - таков ответ оконный,

и если призрак - мост, его прозрачный вес

не может заглушить воды ночные стоны.

и, отрывая тень от преданной стены,

от каждого огня, чернеющего где-то,

уходит этот звук, но лишь оттеснены

воды стенания на край ночного света

* * *

деревья приближались к ночи,

дул ветер северо-ночной,

был каждый миг небрежно-точен,

взлетая искрой голубой.

был воздух младше на мгновенье

железных крыш и куполов,

и свежесрубленные тени

своих не ведали стволов.

тогда, разбужен краткой смертью,

где звезд горящие черты,

ударом медленным измерил

лучи ночные высоты.

и молнии, которых нет,

и свет, который есть напрасно.

листва с ее прохладой ясной -

среди колышущихся лет

* * *

отчетливо вокруг

стоял тот день немалый,

его чужая тень надменно занимала:

то бледным холодом, то смелой крутизной,

и весь тогдашний миг

сверкал - еще земной.

походка уводила вдаль,

а там ждала подруга дали,

вертя веретено из незаметной стали:

по утренним пройдя законам,

по легким водам и краям -

чтобы себя оставить там.

но долго ли могли об утренние взгляды

дробиться зеркала, как ледяные сны?

они еще внутри, день, наступивший рядом,

не знает ни годов, ни собственной длины.

ее краса - здесь,

возле самых буден -

полуотражена, полуобнажена,

сегодняшний приход забыт недавно будет -

о, в светлых именах Матрешечка -

княжна!

пусть хрустнет ветвь -

так взгляд осенний хрупок,

деревья слишком здесь,

чтобы быть слишком там.

устанут ли следы сентябрьских прогулок,

или устанет ночь

по скошенным местам?

* * *

ее коснулся свет полночный, был край,

часы смотрели врозь, где веер воздухом

отточен среди колышущихся гроз.

полночный аромат часов, и в лепестках

ее оттенок, задвинув облачный засов,

ушла японушкой от стенок.

- прошу не верить каждой строчке... они

умрут поодиночке.

тогда я двинул речь повторно - туда,

где прежде смысл бывал, но удивленный

наповал, стал тенью утренне-игорной.

был нежен поцелуй, как пламя: чем боль

ше времени вокруг, тем кратче срублен

ное нами за далью огражденных рук

НОЧНОЕ ВЯЗАНИЕ

пока огарок свет колышет,

пока все медленнее запад,

ее шаги, себя не слыша,

вперед задумались? назад ли?

быть каждый миг - ей слишком больно.

то краткой паузой, то вечной

она, задумавшись, невольно

свои укутывает плечи.

для этих дней - она устала,

для тех - она еще дитя.

лишь ночь, скрестясь с лучом из стали,

вязанье трогает, летя

* * *

открыто небо для объятий, для голубых

и черных туч,

пусть ветер смел, как его матерь - как

даль безмолвная, летуч.

пусть краток миг одновременный, пусть

вечность юная - одна,

но ливня отблеск современный узнает

сабельно она.

тогда в безбрежное названье вольется

холода восток,

и тщетно будет опозданье: удар

задумчиво-высок

* * *

из года

вышел хмуро, гневно - словно из ка

менной стены, и снова вечер

многодневный и звезды локтем

сметены.

которого из них так черный локоть

звучен? и разве угол тот громопо

добней тучи?

проиграно золото,

походка проста,

висячего холода

два темных моста.

еще не всех столетий тени

на холм старинный прилегли,

И ветер утренне-осенний

не тронул каменной земли,

а молния уже устала,

уже погасла по краям,

теперь всех ливней будет мало,

чтоб время выпрямилось там.

шаги то отдаляли цель, то прибли

жали ту полночь - по мере того,

как смысл убыстрялся.

лишь на один вопрос ответил - и то

с улыбкою ночной: ужели севернее

ветер, чем запад огненный иной?

немного уставала, была похожа здесь,

покуда этот вечер

не назовется весь.

а он все огненно-смиренней -

от фонарей уходит вглубь.

тогда улыбка краем тени

ее едва коснулась губ

ОСЕННЕЕ

деревья черные и воздух светло-белый,

ее шаги звучат все лиственно-нежней,

ни ночь, ни темнота сегодня не посмели

продлиться навсегда, чтобы остаться с ней;

и возле быть всегда, чтоб звездными углами

касаться юных лет и юного чела,

пока при свете спиц забывшееся пламя

в вязальной тишине не вздрогнет до бела;

чтоб временем ночным - сплошным и неподвижным

окутать и не знать отторгнутых секунд...

но слишком луч суров, отточен и неслышен -

которым эту прядь златую рассекут

ОДНО СТИХОТВОРЕНИЕ

ни осень, ни дожди не отделили окон

от завтрашней поры - где огненный предел,

где золото и свет в пропорции далекой очнутся

на крестах в подвластной высоте.

от непрошедших дней повеяло раздольем,

от неуставших звезд - прохладою ночной,

весь будущий октябрь, все лиственно-святое

уже отражены сверкающей водой.

- он - это я, зеркальный поединок

закончился вничью: не знает смерть свинца,

и черной тишины прозрачные седины

не видят ни себя, ни чейного лица.

так говорил вещун с повязанной рукою,

сверкала тишина сквозь хмурый монолог,

а дальний часовой над дальнею рекою

под утренним штыком трехгранно изнемог.

он - это я. его златую тайну

тебе не одолеть, осенняя толпа:

все эти сентябри сегодня неслучайно

закончатся во тьме, которая слепа.

но миг, что в этот день отсутствовал столь веско,

что даже на простор взглянули игроки, -

не холод ли то был с его оконным блеском,

с его прямым числом - иссиня-никаким?

вещун или игрок? - когда она взглянула,

ответ еще не стал безмолвно-кратким "да",

сквозь толщу тишины и карточного гула

услышать его "нет", чтоб вздрогнуть навсегда.

пока ее краса вблизи безумно снится,

пока вдали река коверкается так,

зеркальное стекло его дуэльным лицам

готово вновь подать кроваво-краткий знак.

как стаи диких птиц, ты перелетно, время, -

как дальние края с их траурной каймой;

вот почему теперь отрывисто и немо

не можешь отсчитать шаги перед собой.

о, девичий огонь в ресницах охлажденных,

о, северная сталь томящихся штыков!

густеет тишина в своих зеркальных стонах,

не в силах разгадать: он нет или таков?

в ответном октябре оконно-неугасшем

все звуки и вся даль слились в один металл:

и темный циферблат, и каменная башня,

и позапрошлый миг, который отзвучал.

толпа уже слепа, цвет неба одинокий

сливается с ее последней полосой,

из утренних бойниц и из вечерних

окон один и тот же вид - безлиственно-босой

* * *

о, век ненынешний, ты в будущем иль в прошлом?

ушли ли небеса или еще придут?

здесь, в этом октябре сверкающем и рослом

пройди по золоту - волшебно-необут,

коснись старинных стен ветшающего храма,

пусть это будет явь, объявшая навек

и Снятого с креста зияющие раны,

и медленную глубь и ширь кровавых рек,

пусть это будет сталь с названием чугунным,

которою из дня выковывают ночь,

покуда фонарей желтеющие струны

не могут тишины кузнечной превозмочь...

все холодней воды дневные отраженья,

все медленнее тьма касается ее.

грохочут в чугуны обутые мгновенья,

ограда древняя нацелила копье

* * *

что это за число, забытое священно? -

как позапрошлый дождь, как позапрошлый сон.

оно ли в небесах, или они мгновенно

со всей своей листвой сентябрьствуют в нем?

нет сломанней дождя, чем сломанный сегодня.

нет вещее воды, чем та - перед грозой.

тот падающий сон, что хлещет так свободно -

просторнее, чем явь, чем смысл ее косой -

останься навсегда или надольше даже,

пускай исчезнет все - во всем его ничем,

небесное число за облачною стражей,

сверкни, как молния, грохочущим плечом!

* * *

всегда в сентябрьском дне,

она других не знает.

ее простая речь

то медленно быстра,

то, словно две листвы,

беззвучно догорает,

к их золоту прильнув,

как нежная сестра.

а сколько детских тайн

в ее шагах вечерних,

и сколько древних стен

вкруг каждой тишины! -

когда уносит их

фонарное теченье -

туда, где времена

собой унесены

* * *

все западнее даль,

шаги темнеют ровно,

еще не столько звезд,

чтоб думать о воде,

но первые мосты -

предутренние словно -

надламывают ночь

сверкающе-нигде.

дитя, простимся здесь,

в строке холодной этой.

цвет слова вечно-бел,

не вечен только смысл.

февральская вода

еще чернее света,

нависшего над ней

неслыханнее тьмы

* * *

но вместо "здравствуйте" и вместо "темный вечер"

он только имени февральскому кивал,

и призрак сломленный и гаснущие свечи

зеркально вспомнились, - мерцающий овал,

златая тяжесть сна, волос златая тяжесть

и медленный повтор от гребня и до звезд,

и будущая ночь, которая все та же,

и будущий рассвет во весь недавний рост.

но в чем же новизна былого отраженья?

в чем медленность времен настенно-голубых?

ужели в частоте, с которой исчезают

их полуимена и получисла их?

ответ сегодня здесь. не там ли все ответы,

где ровное стекло надрезывает слух,

где темные лучи, пронзая яркость света,

прокладывают даль холодному числу?

Назад Дальше