Первый газетчик. Эту истину нам, людям современным, следовало бы зарубить себе на носу.
Слева появляется сын. Он в замшевой куртке.
Госпожа Илл. Это наш сын, Карл.
Первый газетчик. Прекрасный молодой человек.
Второй газетчик. Известно ли ему об отношениях…
Госпожа Илл. У нас в семье нет тайн. Мы с мужем всегда повторяем: то, что известно Богу, должны знать и наши дети.
Второй газетчик. Дети все знают.
В лавку входит дочь, она в спортивном костюме, в руке теннисная ракетка.
Госпожа Илл. А вот и наша дочь Оттилия.
Второй газетчик. Прелестная девушка.
Учитель. (вдруг вскакивает). Сограждане! Я ваш старый учитель, я тихо пил и молча слушал. Но теперь я хочу произнести речь и рассказать о возвращении нашей Клерхен в Гюллен. (Взбирается на бочку, ту самую, что стояла в Петеровом сарае).
Первый. Вы что, спятили?
Второй. Молчать!
Учитель. Сограждане! Я хочу сказать правду, даже если из-за этого мы навсегда останемся нищими.
Госпожа Илл. Вы пьяны, господин учитель, как вам не стыдно?
Учитель. Мне стыдно? Это тебе должно быть стыдно, подлая баба, это ты собираешься предать мужа!
Сын. Заткнись!
Первый. Убирайся!
Второй. Вон!
Учитель. Дело зашло слишком далеко!
Дочь (умоляюще). Господин учитель!
Учитель. Ты меня огорчаешь, детка. Ведь все это ты должна была сама сказать, а приходится кричать мне, старому учителю.
Художник насаживает ему портрет Илла на голову.
Художник. Вот тебе! Видно, хочешь опять лишить меня заказов.
Учитель. Протестую! Протестую перед лицом мировой общественности. В Гюллене готовится злодейство!
Горожане бросаются на учителя, но в эту минуту справа, в старом потрепанном костюме выходит Илл.
Илл. Что творится у меня в доме?
Гюлленцы оставляют учителя и в страхе смотрят на Илла. Гробовая тишина.
Зачем вы влезли на бочку, учитель?
Учитель сияет. Он радостно смотрит на Илла.
Учитель. Чтобы сказать правду, Илл. Я хочу рассказать представителям прессы правду. И слова мои, как трубный глас, разнесутся по всей земле. (Покачнувшись.) Ибо я - гуманист, друг древних эллинов, поклонник Платона.
Илл. Замолчите.
Учитель. Как?
Илл. Слезайте.
Учитель. А как же с человечеством?
Илл. Да сядьте вы!
Молчание.
Учитель. (протрезвев). Сесть! Человечество должно сесть… Пожалуйста… раз уж вы сами пошли против правды. (Слезает с бочки и садится. Картина все еще у него на голове.)
Илл. Извините. Он пьян.
Второй газетчик. Вы - господин Илл?
Илл. Что вам от меня надо?
Первый газетчик. Какое счастье, что нам все же удалось с вами встретиться. Нам необходимо сделать несколько снимков. Вы нам не откажете? (Оглядывается по сторонам.) Бакалея, посуда, скобяные товары… Придумал! Мы снимем, как вы продаете топор.
Илл (помедлив). Топор?
Первый газетчик. Мяснику. Чем естественней, тем лучше. Дайте-ка сюда это орудие убийства. Покупатель берет топор в руки, взвешивает его, раздумывает, а вы в это время перегибаетесь через прилавок и уговариваете покупателя. Прошу вас. (Ставит его в соответствующую позу.) Более естественно, господа, более непринужденно.
Газетчики щелкают фотоаппаратами.
Первый газетчик. Хорошо, очень хорошо.
Второй газетчик. Не будете ли вы так любезны положить руку на плечо вашей супруги? Сын пусть станет слева, дочь - справа. А теперь, прошу вас, сияйте от счастья, сияйте, сияйте, радостно, изнутри, от всей души, сияйте.
Первый газетчик. Вы превосходно сияли.
Несколько фотокорреспондентов пробегают вдоль левой кулисы. Один из них кричит, заглянув в лавку.
Фотокорреспондент. У старухи Цаханассьян новый жених! Они гуляют в Конрадовом лесу.
Второй газетчик. Опять новый?
Первый газетчик. Пошли. Готовая обложка для "Лайфа"!
Оба газетчика стремглав выбегают из лавки. Молчание. Первый еще держит в руках топор.
Первый (с облегчением). Пронесло!
Художник. Извини нас, учитель. Но если мы хотим уладить это дело, пресса ничего не должна знать. Понятно? (Выходит из лавки.)
Второй следует за художником. Но потом останавливается перед Иллом.
Второй. Мудро, в высшей степени мудро: главное, не болтать глупостей. Впрочем, такому негодяю, как ты, все равно никто не поверит. (Уходит).
Первый. Нас еще пропечатают в журнале, Илл.
Илл. Наверняка.
Первый. Мы еще прославимся.
Илл. Если это можно назвать славой.
Первый. Дай мне сигару.
Илл. Пожалуйста.
Первый. Запиши за мной.
Илл. Само собой.
Первый. Честно говоря, ты поступил с Клерхен как последний подлец. (Собирается уходить.)
Илл. Положи топор, Хофбауэр.
Первый колеблется, потом отдает топор. Все в лавке молчат. Учитель по-прежнему сидит на бочке.
Учитель. Вы меня простите. Я выпил несколько рюмок, не то две, не то три…
Илл. Есть о чем говорить…
Семья Илла выходит из лавки направо.
Учитель. Я хотел вам помочь. Но на меня все навалились, да вы и сами не захотели этого… (Снимает с головы картину.) Ах, Илл, разве мы люди? Этот гнусный миллиард сидит у нас в душе как заноза. Мужайтесь, боритесь за свою жизнь, надо связаться с газетами, вам теперь нельзя терять ни минуты.
Илл. Я больше не буду бороться.
Учитель (удивленно). Скажите, вы что, совсем потеряли голову от страха?
Илл. Нет, но я понял, что не имею права.
Учитель. Не имеете права? Бороться с проклятой старой шлюхой, которая на глазах у всех меняет мужей как перчатки и скупает наши души?
Илл. В конце концов виноват я.
Учитель. Виноваты?
Илл. Я сделал Клару такой, какая она есть, и себя таким, каким стал: паршивым бакалейщиком. Так что же мне теперь делать, учитель из Гюллена? Изображать невиновного? Все это дело моих рук - и кастраты, и дворецкий, и гроб, и этот миллиард. Я не могу ничем помочь ни себе, ни вам. (Берет разорванную картину и разглядывает ее.) Мой портрет.
Учитель. Ваша жена хотела повесить его в спальне над кроватью.
Илл. Кюн нарисует новый. (Кладет портрет на прилавок.)
Учитель. (с трудом встает, покачиваясь). Отрезвел. В один миг отрезвел. (Подходит, пошатываясь, к Иллу.) Вы правы. Абсолютно во всем виноваты вы. А теперь, Альфред Илл, я хочу вам сказать нечто принципиальное. (Стоит совершенно прямо перед Иллом, слегка покачиваясь.) Вас убьют. Я это знаю с первого дня, и вы это знаете уже давно, хотя никто в Гюллене не смеет сказать это вслух. Искушение слишком велико, а наша бедность слишком горька. Но я скажу вам больше того. Я сам стану соучастником убийства. Я чувствую, как постепенно превращаюсь в убийцу. Вера в гуманность мне не поможет. Вот почему я стал пьяницей. Мне страшно, Илл, также, как и вам было страшно. Сегодня я еще понимаю, что когда-нибудь, в один прекрасный день, и по нашу душу явится старая дама, и тогда с нами произойдет то же, что сейчас с вами; но скоро, быть может, через несколько часов я перестану это понимать. (Молчание.) Дайте еще бутылку водки.
Илл ставит на прилавок бутылку. Учитель, поколебавшись, берет ее.
Запишите за мной. (Медленно уходит.)
Семья Илла снова появляется в лавке.
Илл (как сквозь сон, оглядывается по сторонам). Все новенькое, все по последней моде. Чисто, приятно. Я всегда мечтал иметь такую лавку. (Берет у дочери ракетку.) Ты играешь в теннис?
Дочь. Несколько раз ходила на уроки.
Илл. По утрам, правда? Вместо того чтобы бежать на биржу труда?
Дочь. Все мои подруги играют в теннис.
Молчание.
Илл. Я видел тебя за рулем, Карл, из своего окна.
Сын. Это "оппель-олимпия", не такая уж дорогая машина.
Илл. Когда ты научился водить машину?
Молчание.
Когда палит солнце? Раньше тебе приходилось в эти часы выпрашивать работу на вокзале.
Сын. Да, бывало. (Чтобы скрыть смущение, выносит направо бочку, на которой сидел пьяный учитель.)
Илл. Я искал свой выходной костюм. И наткнулся на меховое манто.
Госпожа Илл. Я взяла его примерить. Все залезают в долги, Фреди. Только ты нервничаешь. Твои страхи просто смешны. Кто же не понимает, что все это обойдется и ни один волос не упадет с твоей головы. Клерхен не захочет довести дело до конца. Я ее знаю, у нее слишком доброе сердце.
Дочь. Конечно, папа.
Сын. Пойми же ты это наконец!
Молчание.
Илл (медленно). Сегодня суббота. Я хочу прокатиться на твоей машине, Карл, один-единственный раз. На нашей машине.
Сын (нерешительно). Прокатиться?
Илл. Пойдите приоденьтесь. Прокатимся все вместе.
Госпожа Илл (нерешительно). Мне тоже ехать? Пожалуй, это не очень удобно.
Илл. Почему неудобно? Иди накинь свое манто. Воспользуемся случаем, обновим его. А я пока закрою кассу.
Жена и дочь выходят направо, сын налево, Илл садится за кассу, слева появляется бургомистр с ружьем.
Бургомистр. Добрый вечер, Илл. Занимайтесь своим делом. Я к вам на минутку.
Илл. Милости просим.
Молчание.
Бургомистр. Принес вам ружье.
Илл. Спасибо.
Бургомистр. Заряжено,
Илл. Мне оно не нужно.
Бургомистр (прислоняет ружье к прилавку). Сегодня вечером собрание городской общины. В "Золотом апостоле". В зрительном зале.
Илл. Я приду.
Бургомистр. Все придут. Будет обсуждаться ваше дело. Мы оказались в довольно трудном положении.
Илл. И я так считаю.
Бургомистр. Предложение будет отклонено.
Илл. Возможно.
Бургомистр. Конечно, ручаться нельзя…
Илл. Конечно.
Молчание.
Бургомистр (осторожно). А в этом случае вы тоже подчинитесь нашему решению, Илл? Ведь на собрании будут присутствовать представители газет.
Илл. Газет?
Бургомистр. Да, а также радио, телевидения и кинохроники. Ситуация весьма щекотливая, и не только для вас, но и для нас, уж поверьте. Город наш, где родилась Цаханассьян и где она венчалась в соборе, стал так знаменит, что будет сделана специальная передача о наших старых демократических обычаях.
Илл. Вы намерены обнародовать предложение Цаханассьян?
Бургомистр. Намеком, только посвященные поймут, о чем идет речь.
Илл. То есть то, что речь пойдет о моей жизни.
Молчание.
Бургомистр. Я уже проинформировал прессу в том смысле, что… возможно… госпожа Цаханассьян пожертвует нам определенную сумму и что вы, Илл, будете в этом деле посредником - как друг ее юности. А то, что вы были ее другом, теперь уже известно всем. Таким образом внешне вы будете оправданы, как бы потом ни обернулось дело.
Илл. Очень мило с вашей стороны
Бургомистр. Сказать по правде, я сделал это не ради вас, а ради вашей честной, благородной семьи.
Илл. Понимаю.
Бургомистр. Признайте, что мы ведем честную игру. Вы до сих пор молчали. Отлично. Но будете ли вы молчать и впредь? Если вы решили заговорить, нам придется кончить это дело без всякого собрания общины.
Илл. Понимаю.
Бургомистр. Ну, так как же?
Илл. Я рад, что мне теперь угрожают открыто.
Бургомистр. Я вам не угрожаю, Илл, это вы угрожаете нам. Если вы заговорите, нам волей-неволей придется действовать. Принять превентивные меры.
Илл. Я буду молчать.
Бургомистр. Что бы ни решило собрание?
Илл. Я ему подчинюсь.
Бургомистр. Прекрасно. (Пауза.) Я рад, что вы согласны предстать перед судом своих сограждан. Значит, в вас еще теплится совесть, но разве не лучше, если бы нам для этого вовсе не пришлось собираться?
Илл. Что вы хотите этим сказать?
Бургомистр. Вы только что сказали, что ружье вам не нужно. Может, оно вам все же понадобится?
Пауза.
Тогда мы скажем даме, что приговор приведен в исполнение, и получим деньги, ничего не делая. Поверьте, я промучился не одну ночь, прежде чем решился к вам с этим прийти. Ведь, по существу, ваш долг - покончить с собой, вы же человек порядочный и обязаны отвечать за свои поступки. Не так ли? И вы должны сделать это как патриот, из любви к родному Гюллену. Вы же видите, какую мы терпим нужду, как страдаем от нищеты, как чахнут наши дети…
Илл. Ну, сейчас вам не на что жаловаться.
Бургомистр. Илл!
Илл. Послушайте, бургомистр! Я вынес все муки ада! Я видел, как вы погрязаете в долгах, как с ростом достатка ко мне все ближе подкрадывается смерть. Если бы вы избавили меня от этого страха, от этой медленной пытки, все было бы иначе и я взял бы у вас ружье. Ради вас. Но я сам поборол свой страх. Сам. Мне было тяжко, но я это сделал. И пути назад нет. Вам придется стать моими судьями. Я подчинюсь приговору, каким бы он ни был. Для меня это будет правосудием, чем это будет для вас - не знаю. Дай Бог, чтобы приговор не сокрушил вас самих. Можете меня убить, я не стану молить о пощаде, протестовать, защищаться, но избавить вас от этого поступка я не могу.
Бургомистр (берет ружье). Жаль, вы упускаете последнюю возможность себя обелить, стать хоть мало-мальски порядочным человеком. Впрочем, от вас этого трудно требовать.
Илл. Хотите прикурить, господин бургомистр? (Дает ему прикурить.)
Бургомистр уходит. Появляется госпожа Илл в меховом манто, дочь в красном платье.
Илл. Какая ты нарядная, Матильда.
Госпожа Илл. Это настоящий каракуль.
Илл. Да, ты теперь барыня…
Госпожа Илл. Только дороговато…
Илл. И у тебя красивое платье, Оттилия. Но не слишком ли кричащее?
Дочь. Ну вот еще, пала. Посмотрел бы ты на мой вечерний туалет.
Лавка исчезает. На машине подъезжает сын.
Илл. Красивая машина. Всю жизнь я бился как рыба об лед, чтобы сколотить хоть маленький капиталец и пожить в свое удовольствие, ну хотя бы купить такую машину. А теперь, раз машина куплена, надо попробовать, каково на ней ездить. Ты, Матильда, сядь сзади со мной, а Оттилия пусть садится с Карлом.
Усаживаются в машину.
Сын. Сто двадцать дает запросто.
Илл. Не надо ехать быстро. Я хочу полюбоваться на здешние места, на городок, где я прожил чуть не семьдесят лет. Старые улицы стали такие чистые, многие дома уже отремонтированы, из труб вьется дымок, на подоконниках цветет герань, в садах - подсолнечник и розы, играют дети, гуляют парочки. Как современно новое здание на площади Брамса.
Дочь. Смотрите, врач на своем новом "мерседесе".
Илл. А равнина и холмы сегодня словно позолочены. Просто удивительно, какие огромные тени падают на землю. А там вдали, на горизонте, будто великаны, шагают экскаваторы вагнеровских заводов и трубы заводов Бокмана.
Сын. Скоро они задымят.
Илл. Что ты сказал?
Сын (громче). Скоро они задымят. (Сигналит.)
Госпожа Илл. Странные трехколесные машины.
Сын. Это "мессершмитты". Каждый ученик имеет теперь такой.
Дочь. С'est terrible.
Госпожа Илл. Оттилия совершенствуется во французском и английском языках.
Илл. Полезное занятие. А вот и "Место под солнцем". Давно я не был в этих местах.
Сын. Заводы должны быть расширены.
Илл. Говори громче, а то не слышно.
Сын (громче). Они будут расширены. Ну, конечно, вот и Штокер. Его "бьюик" всех обгоняет.
Дочь. Проклятый выскочка!