Смех. Смеется и Хаггарт.
– Пусть сеют, мы пожнем.
– Золотые слова, Нони. Эй, Томми, слушать, что говорит капитан. И вот еще: сердись, не сердись, а музыку я разбил, раструсил на кусочки. Покажи трубку, Тэтю! Видишь ли, Нони, я сделал это не сразу, нет. Я предложил ему сыграть джигу, а он сказал, что эта штука не может. Потом он сошел с ума и убежал. Там все сошли с ума, капитан! Эй, Томми, покажи бороду! Старуха вырвала ему полбороды, капитан, теперь он ни на что не похож. Эй, Томми! Спрятался, ему стыдно показаться. И вот еще что: поп сюда идет.
Мариетт восклицает:
– Отец!
Хорре удивленно:
– А, это ты? Если она жаловаться пришла, то я доложу тебе, капитан: поп чуть не убил одного матроса. Да и она тоже. Я уже попа велел связать.
– Молчать!
– Я не понимаю, Нони, твоих поступков.
Хаггарт со сдержанным гневом.
– Я велю заковать тебя в цепи! Молчать!
С возрастающим гневом:
– Ты смеешь мне возражать, гадина! Ты…
Мариетт предостерегает:
– Гарт! Отца привели.
Несколько матросов вводят связанного аббата. Одежда на нем в беспорядке, лицо расстроено и бледно. С некоторым удивлением взглядывает на дочь и опускает глаза. Вздыхает.
– Развяжите его! – говорит Мариетт.
Хаггарт сдержанно поправляет ее:
– Здесь только я приказываю, Мариетт. Хорре, развяжи.
Хорре распутывает узлы. Молчание.
Аббат. Здравствуй, Хаггарт.
Хаггарт. Здравствуй, аббат.
Аббат. Хорошую же ночку устроил ты, Хаггарт!
Хаггарт говорит сдержанно.
– Мне неприятно тебя видеть – зачем ты пришел сюда? Иди домой, поп, тебя никто не тронет. Лови рыбу… и что ты еще делал? – ах, да: выдумывай молитвы. А мы идем в океан; твоя дочь, знаешь ли, также идет со мною. Видишь корабль? – это мой. Жаль, что ты не понимаешь в кораблях – ты засмеялся бы от радости, увидев такой прекрасный корабль… Отчего он молчит, Мариетт? Скажи ему ты.
Аббат. Молитвы? А на каком языке? Или ты открыл еще новый язык, на котором молитвы доходят до Бога? Ах, Хаггарт, Хаггарт.
Плачет, закрыв лицо руками. Хаггарт тревожно:
– Ты плачешь, аббат?
Мариетт. Смотри, Гарт, он плачет. Отец никогда не плакал. Мне страшно, Гарт.
Аббат перестает плакать. Густо сопнув, он крякает, вздыхает и говорит:
– Я не знаю, как тебя зовут: Хаггарт или дьявол или как-нибудь еще: я пришел к тебе с просьбой. Слышишь ты, разбойник, с просьбой. Да не вели твоей команде скалить зубы: я этого не люблю.
Хаггарт угрюмо:
– Иди домой, поп! Мариетт остается со мною.
– Ну, и пусть остается с тобою. Мне ее не нужно, а если тебе нужна – возьми. Возьми, Хаггарт. Но только…
Становится на колени. Ропот удивления. Мариетт испуганно делает шаг к отцу:
– Отец! Ты стоишь на коленях!
Аббат. Разбойник! Отдай ты нам эти деньги. Ты награбишь себе еще, а эти деньги отдай ты, пожалуйста, нам. Ты еще молод, ты еще награбишь…
Хаггарт. Ты с ума сошел! Ну, уж и человек – он дьявола самого доведет до отчаяния. Послушай, поп, я кричу тебе: ты просто сошел с ума!
Аббат (на коленях). Может быть, и сошел, ей-богу, не знаю. Разбойничек, миленький, ну, чего тебе это стоит: отдай ты нам эти деньги. Мне жалко их, подлецов! Ведь они так радовались, подлецы: они расцвели как старый терн, у которого оставались одни только колючки, да ободранная кожа. Ну, и грешники они: так разве ж я Бога о них прошу: я тебя прошу. Разбойничек миленький…
Мариетт смотрит то на Хаггарта, то на отца. Хаггарт колеблется. Аббат бормочет:
– Хочешь, чтобы я сыном тебя, разбойника, называл? Ну, изволь… сын… все равно я тебя больше не увижу. Все равно! Как старый терн они расцвели – ах, Господи, эти подлецы-то, эти старые подлецы!
Хаггарт угрюмо:
– Нет.
– Ну, так ты дьявол, вот ты кто. Ты дьявол, – бормочет аббат, тяжело вставая с колен.
Злобно скалит зубы Хаггарт:
– Дьяволу хочешь продать душу, да? Эй, аббат, – а что дьявол всегда платит фальшивыми деньгами, этого еще не знаешь. Дай факел, матрос!
Выхватывает факел и высоко поднимает над головою – огнем и дымом одевает свое страшное лицо:
– Смотри, вот я. Видишь? Теперь попроси еще, если смеешь.
Бросает факел. Что пригрезилось аббату в этой стране, полной чудовищных снов? Но с ужасом, дрожа всем толстым телом, бессильно отталкиваясь руками – отступает он назад. Поворачивается: видит блеск металла, темные и страшные лица, слышит злобный плеск воды и закрывает голову руками, уходит поспешно. Выскакивает Хорре и ножом бьет его в спину.
– За что ты? – хватает аббат ударившую руку.
– А так, ни за что!
Аббат падает и умирает.
– За что ты? – вскрикивает Мариетт.
– За что ты? – гремит Хаггарт.
И устами Хорре, идя из неведомых глубин, отвечает чужой странный голос:
– Ты велел.
Оглядывается Хаггарт и видит: суровые и хмурые лица, тревожный блеск металла, неподвижный труп; слышит загадочно веселый плеск волны. И с мгновенным ужасом хватается за голову.
– Кто велел? Это море шумело. Я не хотел его убивать – нет, нет!
Мрачные голоса:
– Ты приказал. Мы слышали. Ты приказал.
Хаггарт слушает, подняв голову – и вдруг хохочет громко:
– Ах, дьяволы! Дьяволы! Так вы думаете: для того у меня два уха, чтобы мне лгали в каждое?
– На, кольни, гадина.
Бросает Хорре на землю.
– На веревку! Я сам бы раздавил твою ядовитую голову – но пусть это сделают те. Ах, дьяволы, дьяволы! На веревку.
Хорре грубо хнычет.
– Это меня, капитан? Я был твоей нянькой, Нони.
– Молчи, гадина!
– Это я-то, Нони? Твоя нянька? Ты визжал как поросенок в камбузе – ты забыл, Нони? – жалобно бормочет матрос.
– Эй! – грозно кричит Хаггарт в угрюмые ряды: – Взять!
Подходят несколько человек. Хорре встает:
– Ну, уж если меня, твою няньку – так ты совсем выздоровел, Нони! Эй, слушать капитана! Взять! Ты у меня наплачешься, Томми. Ты у меня всегда зачинщик!
Угрюмый смех. Несколько матросов под тяжелым взглядом Хаггарта окружают Хорре. Недовольный голос:
– Здесь и вешать негде. Тут и дерева ни одного нет.
– Подождать до корабля! Пусть честно умрет на рее.
– Я знаю тут дерево, но только не скажу, – хрипит Хорре. – Ищите сами! Ну, и удивил же ты меня, Нони. Как закричишь: на веревку! Совсем как твой отец, он тоже чуть не повесил меня. Прощай, Нони – теперь я понимаю твои поступки. Эй, джину – и на веревку!
Хорре уводят.
Никто не смеет подойти к Хаггарту: все еще гневный, он шагает взад и вперед крупными шагами. Останавливается, взглядывает коротко на труп и снова шагает. Зовет:
– Флерио. Ты слыхал, чтобы я приказывал убить этого?
– Нет, капитан.
– Ступай.
Снова шагает и снова зовет:
– Флерио. Ты слыхал когда-нибудь, чтобы море лгало?
– Нет.
– Если не найдут дерева, прикажи удушить руками.
Шагает. Мариетт тихо смеется.
– Кто смеется? – гневно спрашивает Хаггарт.
– Я, – отвечает Мариетт. – Я думаю, как его вешают, и смеюсь. О, Хаггарт, о, благородный мой Хаггарт! Твой гнев – Божий гнев, ты это знаешь? Нет. Ты смешной, ты милый, ты страшный Хаггарт, но я тебя не боюсь. Дай руку, Гарт, пожми мне крепко, крепко. Вот сильная рука!
– Флерио, мой друг. Ты слыхала, что он сказал? Он говорит, что море никогда не лжет.
– Ты сильный и ты справедливый – я была безумна, когда я боялась твоей силы. Гарт, можно мне крикнуть морю: Хаггарт справедливый!
– Это неправда. Молчи, Мариетт, тебя дурманит кровь. Я не знаю, что такое справедливость.
– А кто же знает? Ты, ты Хаггарт. Ты божья справедливость, Хаггарт. Это правда, что он был твоей нянькой? О, я знаю, что такое нянька: она кормит, учит ходить, ее любишь, как мать. Не правда ли, Гарт – ее любишь, как мать? Ну, так вот же – на веревку Хорре!
Тихо смеется.
В той стороне, куда повели Хорре, слышится громкий, раскатистый хохот. Хаггарт в недоумении останавливается.
– Что там такое?
– Это дьявол встречает его душу, – говорит Мариетт.
– Нет. Пусти мою руку! Эй, кто там?
Надвигается толпа: смеющиеся лица, оскаленные зубы – но, увидев капитана, становятся серьезны. Голоса повторяют одно и то же имя:
– Хорре! Хорре! Хорре!
И сам показывается Хорре: взъерошенный, помятый, но счастливый: оборвалась веревка. Сдвинув брови, молча ожидает его Хаггарт.
– Веревка оборвалась, Нони, – скромно, но с достоинством хрипит Хорре. – Вот и концы. Эй, вы там: тише! Смеяться тут нечего. Стали меня вешать, а веревка-то и оборвалась, Нони.
Хаггарт смотрит на его старое, пьяное, испуганно-счастливое лицо – и хохочет, как безумный. И таким же хохотом, подобно реву, отвечают ему матросы. Весело пляшут на волнах отраженные огни – словно и они смеются со всеми.
– Нет, ты посмотри, Мариетт, какая у него рожа, – задыхается от смеха Хаггарт. – Ты счастлив, да? Да говори же: ты счастлив? Посмотри, Мариетт, какая у него счастливая рожа! Оборвалась веревка – это сказано сильно, это еще сильнее, чем я сказал: на веревку. Кто сказал, ты не знаешь Хорре? Но ты совсем одурел и ты ничего не знаешь – ну, не знай, не знай! Эй, дайте ему джину. Я рад, очень рад, что ты еще не совсем покончил с джином. Пей, Хорре!
Голоса:
– Джину.
– Ой, боцман хочет пить! Джину!
Хорре с достоинством пьет. Смех, крики поощрения. И сразу все смолкает и воцаряется угрюмое молчание – все погасил чужой женской голос, такой чужой и незнакомый, как будто не сама Мариетт – а другой кто-то говорит ее устами:
– Хаггарт! Ты помиловал его, Хаггарт?
Некоторые взглядывают на труп: те, кто стоит ближе, отходят. Хаггарт спрашивает удивленно:
– Это чей голос? А, это ты, Мариетт? Как странно: я не узнал твоего голоса.
– Ты помиловал его, Хаггарт?
– Ты же слыхала: веревка оборвалась.
– Нет, скажи: это ты помиловал убийцу? Я хочу слышать твой голос, Хаггарт.
Угрожающий голос из толпы:
– Веревка оборвалась. Кто еще разговаривает тут? Веревка оборвалась.
– Тише! – кричит Хаггарт, но в голосе его нет прежней повелительности. – Убрать их всех! Боцман, свисти всех на корабль. Время! Флерио! прикажи готовить шлюпки.
– Есть. Есть.
Хорре свистит. Неохотно расходятся матросы, и тот же угрожающий голос звучит откуда-то из темной глубины:
– Я думал сперва, что это мертвец заговорил. Но и ему бы я ответил: лежи! Веревка оборвалась.
Другой голос отвечает:
– Не ворчи. У Хорре есть заступники и посильнее тебя.
Хорре. Разболтались, черти! Молчать. Это ты, Томми? Я тебя знаю, ты всегда первый зачинщик…
Хаггарт. Идем же, Мариетт! Дай мне маленького Нони, я сам хочу отнести его на борт. Да идем же, Мариетт.
Мариетт. Куда, Хаггарт?
Хаггарт. Эй, Мариетт! Сны кончились. Мне не нравится твой голос, женщина – когда ты успела подменить его. Что же это за страна фокусников, я еще никогда не видел такой страны.
Мариетт. Эй, Хаггарт! Сны кончились. И мне также не нравится твой голос – несчастный Хаггарт! Но может быть, я еще сплю – тогда разбуди меня. Поклянись, что это ты так сказал, Хаггарт: веревка оборвалась. Поклянись, что мои глаза не ослепли и видят живого Хорре. Поклянись, что это твоя рука, несчастный Хаггарт!
Молчанье. И громче голос моря веселый плеск, и зов, и обещание грозной ласки.
– Клянусь.
Молчание. Подходит Хорре и Флерио.
Флерио. Все готово, капитан!
Хорре. Тебя ждут, Нони. Иди скорее! Они сегодня хотят бражничать, Нони. Только вот что скажу я тебе, Нони, они…
Хаггарт. Ты что-то сказал, Флерио? Да, да, все готово. Я сейчас иду. Кажется, у меня еще не все кончено с землею – это такая удивительная страна, Флерио: в ней сны впиваются в человека, как колючки терна и держат его. Надобно разорвать одежду, и, пожалуй, немного и тело. Ты что говоришь, Мариетт?
Мариетт. Ты не хочешь ли поцеловать маленького Нони? Никогда больше ты не поцелуешь его.
– Нет, не хочу.
Молчание.
– Ты пойдешь один, Хаггарт.
– Да, я пойду один.
– Ты плакал когда-нибудь, Хаггарт?
– Нет.
– Кто же плачет теперь? Я слышу: кто-то плачет горько.
– Это неправда, это только море шумит.
– О, Хаггарт! О какой великой печали говорит этот голос?
– Молчи, Мариетт. Это море шумит.
Молчание.
– Уже все кончилось, Хаггарт?
– Все кончилось, Мариетт…
Мариетт, умоляя:
– Гарт! Одно только движение руки! Вот здесь против сердца… Гарт!
– Нет. Пусти меня.
– Одно только движение руки. Вот твой нож. Гарт, пощади же меня, убей своей рукою. Одно только движение руки… Гарт!
– Пусти. Отдай нож!
– Гарт! Я благословлю тебя! Одно движение руки… Гарт!
Хаггарт вырывается, отталкивает женщину.
– Так нет же! Или ты не знаешь, что одному движению руки так же трудно совершиться, как солнцу сдвинуться с неба? Прощай, Мариетт!
– Ты уходишь?
– Да, ухожу. Ухожу, Мариетт – вот как это звучит.
– Я прокляну тебя, Хаггарт. Ты знаешь ли это: ведь я прокляну тебя, Хаггарт. И маленький Нони проклянет тебя, Хаггарт. Хаггарт!
Хаггарт кричит весело и резко:
– Эй, Хорре. Ты, Флерио, мой старый друг. Стань сюда, дай твою руку – о, какая крепкая рука! Ты что дергаешь меня за рукав, Хорре? – у тебя такая смешная рожа. Я так и вижу, как лопнула веревка и ты, словно мешок… Флерио, старый друг, мне хочется сказать что-нибудь смешное, но я забыл, как оно говорится. Как оно говорится, да напомни же, Флерио! Чего тебе надо, матрос?
Хорре хрипло шепчет.
– Нони, будь осторожен. Веревка-то оборвалась неспроста, они нарочно дали плохую веревку. Тебе изменяют! Будь осторожен, Нони. Бей их в лоб, Нони.
Хаггарт хохочет.
– Вот ты и сказал смешное. А я? Ну, слушай, Флерио, старый друг. Вот эта женщина, что стоит и смотрит… Нет, это не будет смешно!
Делает шаг вперед.
– Помнишь, Хорре, как славно молился этот? За что он убит, он так славно молился. Но он не знал еще одной молитвы – вот этой: К тебе несу я мою великую бессмертную печаль; к тебе иду я, отец-океан!
И далекий отвечает голос, печальный и важный.
– О, Хаггарт, милый мой Хаггарт.
Но может быть, то волны прошумели – кто знает. Много печальных и странных снов посещают человека на земле.
– На борт! – весело кричит Хаггарт и идет не оглядываясь. Внизу веселый гул голосов, смех. Скрежещут камешки под твердою ногою – уходит Хаггарт.
– Хаггарт!
Идет, не оглядываясь.
– Хаггарт!
Ушел.
Веселые крики: приветствуют Хаггарта матросы. Поют и уходят в темноту – все дальше, все тише. А на берегу догорают брошенные факелы, освещая труп, и мечется женщина. Легкими шагами перебегает она с места на место, наклоняется над обрывом. Выползает сумасшедший Дан.
– Это ты, Дан? Ты слышишь: они поют, Дан? Хаггарт ушел.
– Я ждал, пока они уйдут. Вот еще одна. Я собираю трубки от органа. Вот и еще одна.
– Будь ты проклят, Дан!
– Ого? И ты тоже, Мариетт: будь проклята!
Мариетт схватывает ребенка и высоко поднимает его. Зовет дико:
– Хаггарт, оглянись! Да, оглянись же, Хаггарт! Тебя зовет Нони. Он хочет проклясть тебя, Хаггарт. Оглянись! Смотри, Нони, смотри – это твой отец. Запомни его, Нони. И когда вырастешь, обойди все моря и найди его, Нони. И когда ты найдешь его – высоко на рею вздерни твоего отца, мой маленький…
Гром салюта заглушает ее крик. – Хаггарт вступил на свой корабль. Чернеет ночь и плеск волны стихает: уходит с отливом океан. Безгласна великая пустыня неба и ночь чернеет и затихает плеск волны.