АНДРЕЙ. Призраки не стучат в дверь. Если боишься, иди в ту комнату.
ОЛЬГА. Прогони его.
Андрей идет к двери. Ольга преграждает ему дорогу.
ОЛЬГА. Нет. Не ходи. Не ходи, пожалуйста. Он… будет плохо.
АНДРЕЙ. Да ладно тебе, я призраков не боюсь. Тем более, если они стучат в дверь, а не проходят сквозь стены.
Ольга убегает в другую комнату. Андрей идет открывать. Возвращается вместе с мужчиной в свитере.
МУЖЧИНА. Здравствуйте. Мне зовут Анатолий Сергеевич… (замечает иконку, берет ее в руки) о, я вижу, вы ее нашли.
АНДРЕЙ. Это вы ее положили в угол?
МУЖЧИНА. Да.
АНДРЕЙ. И на фига? И вообще, как вы попали в квартиру?
МУЖЧИНА. Меня попросили к вам зайти родители вашей жены. Вернее, вашей бывшей жены. Они же дали ключи.
АНДРЕЙ. Ни фига себе! Какого черта!
МУЖЧИНА. Это я попросил. Я хотел сначала осмотреть… квартиру. На всякий случай.
АНДРЕЙ. Отдайте ключи.
Мужчина выкладывает ключи на стол.
МУЖЧИНА. Вот, пожалуйста.
АНДРЕЙ. Теперь валите отсюда.
МУЖЧИНА. Не волнуйтесь, пожалуйста. Я опытный психолог, практикую уже больше пятнадцати лет. Родители вашей… вашей бывшей жены мне все рассказали.
АНДРЕЙ. Что рассказали?
МУЖЧИНА. Такое бывает с людьми, которые перенесли психологическую травму. Гибель жены и дочери стала серьезным стрессом… но мы вам поможем. У нас есть отличный пансионат. Вы там сможете отдохнуть, отвлечься от своих мыслей… и от своих… видений…
АНДРЕЙ. Че-то не врубаюсь…
МУЖЧИНА. Я говорю о ваших видениях.
АНДРЕЙ. Каких видениях?
МУЖЧИНА. Вашей погибшей жены. И дочери.
Андрей разворачивается и медленно идет к двери в соседнюю комнату. Открывает ее и долго стоит в дверях. Потом подходит к мужчине и одним ударом опрокидывает его на пол. Мужчина кричит, Андрей наклоняется и бьет его правой рукой снова и снова, пока он не перестает кричать.
История 3
Владимир
Галина
Берег реки. На скамейке сидят Владимир и Галина.
ВЛАДИМИР. Нет, правда, я рад, что ты приехала. Ты, наверное, обижаешься на меня. Я хочу, чтобы ты знала, что я… я хотел… я думал о том, как было бы лучше для тебя. Ты молодая, красивая. Я думал, без меня тебе будет… ну, проще, что ли. Чтобы время на меня не терять. И деньги не тратить. Я думал – тебе надо карьеру делать, семью создавать, детей рожать. А от меня какой толк? Я сначала повеситься хотел или вены вскрыть. Но только это опять был бы геморрой для тебя. Я-то свои проблемы решил бы за один раз. А тебе опять расходы – похороны, экспертизы всякие – я там не знаю, что еще с покойниками делают. Да я и боялся, если честно. Вот я и решил, что я ведь могу и просто уехать. Куда-нибудь, чтобы ты не нашла, если бы даже захотела найти.
А куда я мог уехать? Здесь по крайней мере дом родительский. Они давно в город перебрались, а дом стоит. Обои старые, а так я протопил, подсушил немного и жить можно. Денег я взял половину, чего там оставалось. Все по честному – четыреста тебе и четыреста мне. Я думал, мне хватит. Здесь же расходов мало, только на хлеб, а я его почти не ем. Я когда уехал? Ты не помнишь? В мае? Или уже июнь был? Помню, что жарко очень было. Я в поезде плацкарт взял, чтобы подешевле. Устал, дорога тяжелая. Приехал, два дня встать не мог, отсыпался, отдыхал.
Потом начал немного домом заниматься, полы помыл, прибрался, посуду нашел. Кашу себе сварил гречневую. Из дома выходить стал, сначала во двор, потом даже до речки. Не купался, так, по колено заходил. Хотя потом и купаться стал, хотя мне и нельзя. Думаю, а, пофигу, все равно теперь никто ничего не скажет.
В огороде все заросло. У соседей, гляжу – грядочки по линеечке, клубника, морковка. Мне все равно делать нечего, я огороде ковыряться начал. Картошку посадил, лук, укроп, огурцы, морковку, хотя и поздно уже. Но ничего, все выросло, я с середины лета со своими огурцами жил.
Тебе как тут у нас? Видишь, какой лес? Сейчас здесь хорошо, весной – вообще сказка. Вот осенью и зимой или когда дожди – тогда вид скучный. Деревья вокруг и тучи сверху. Давит. Клаустрофобия начинается. Я специально на этот случай водки купил. Как дождь, я на крыльцо сяду и водку пью. Нормально, даже весело. Много не пил, конечно, знаю, что нельзя. Полстакана наливал и пил по глотку в полчаса. Как раз чтобы хорошее настроение поддержать. Курить пробовал – нет, сразу кашель.
С соседями я почти не общаюсь, так, здороваюсь. Меня их дела не касаются, а их – мои.
Книжки нашел в сарае. Некоторые подмочило, все страницы желтые, а некоторые нормально, можно читать. Почитал, молодость вспомнил, мечты свои – как писателем хотел стать. Я не помню, я тебе рассказывал или нет? Я в шестнадцать лет написал целый чемодан стихов. Ну, то есть, не совсем чемодан – такой, чемоданчик из-под аккордеона. Маленький такой, черный. И поехал в Волоковец, в издательство. Хотел предложить, чтобы книжку напечатали. На вокзале пошел за обратным билетом, поставил чемодан на пол, пока билет покупал – руку опускаю – а чемодана нет. Украли, суки. Вот обломались потом, наверное. Думали, аккордеон, а там стихи. Да еще фиговые такие. Я тогда сильно расстраивался, а сейчас рад, что не опозорился в издательстве. Стихи у меня были совсем фиговые. Такие, под Маяковского. Я тогда футуристами увлекался. Было что-то вроде: "Шаг, шаг, еще один шаг. Ночь, снег, универмаг". Графомания, короче. А в институте я уже рассказики писал. Под Стивена Кинга, ужастики. Про муравьев-людоедов и про отражение в луже, которое убило своего хозяина. Ага, тоже, короче, графомания.
Вот. И тут я чего-то сидел-сидел. А, да, я нашел в сарае роман один. Я не знаю, читала ты или нет – "Воспитание чувств" Флобера. Я его, оказывается, раньше не читал, только "Госпожу Бовари" в институте. А тут чего-то прочитал и думаю, чего мне терять? Я же всю жизнь мечтал роман написать. Так почему не сейчас? Мне-то все равно уже, Даже если не получится, так хотя бы самому удовольствие получить. Я так, особо серьезно об этом не думал, но нет-нет, да и задумывался. И один раз взял, сходил в магазин – он здесь один, как раз тот универмаг, из стихотворения. Купил общую тетрадь. В клеточку. Мне всегда больше в клеточку нравились тетрадки, чем в линейку. В общем, сел писать. Вот, прямо как у Флобера, всю свою жизнь стал описывать.
Сначала детство, родителей, дедушек с бабками. Хулиганства всякие свои, потом школу. Представь, я с третьего класса ни с кем не разговаривал. Парни все хотели стать шоферами, а я один – космонавтом. Книжки читал про космос, Ярослава Голованова, "Дорогу на космодром", про Группу Инженеров, Работающих Даром. Ракету собирал в сарае. Пацаны меня за это лупили. Ага, и сейчас все они шоферы, а один я – неудачник, так и не стал космонавтом. Потом институт. Я почти сразу в газете стал работать – думал, мне это поможет, как будущему писателю. Вот тут-то я и накололся. Газетчиком-то я стал, и вроде бы даже неплохим, а писателем – нет.
Надо мне было продолжать сидеть в общаге на окраине, питаться супом из хлебных крошек и бульонного кубика и писать. Может, что-нибудь и получилось бы в конце концов. А мне чего-то захотелось тогда мирских благ. Телевизор захотелось цветной, чтобы кино смотреть и музыкальный центр. Тогда у нас НТВ начали показывать, кино не для всех, по ночам хорошие фильмы показывали. Феллини там, Тинто Брасса – хотя и порнуха, но все равно хороший режиссер. Вот я и стал в газете работать. Сначала криминалом занимался, потом политикой. Это был девяносто пятый год, осень. Я как раз институт закончил и женился в первый раз. В газете работать было прикольно. Выборы пошли чередой. Деньги платили такие, каких потом уже никогда не было. Я из общаги на такси в редакцию ездил. Потом квартиру снял. Писал по три материала в день. Понятно, не до литературы стало. Да и вообще – чем больше денег, тем меньше счастья. Я тогда пить начал, по бабам ходить. С женой развелся.
А потом и вообще в Москву уехал. Ну обычная вообще история. Полстраны так жило. Как в Москве пробивался тоже… взятки за регистрации, съемные хаты, работы всякие непонятные. С тобой познакомился… Любовь… Снова жить хочется… Три пачки сигарет в день… Кашель, легкие болят, жрать не могу вообще, сразу тошнит, больница, анализы, диагноз и капец. Простой совсем сюжет получился у романа, но, видимо, что-то в нем, то есть во мне, такое было. Два месяца писал, не вставая. Всю задницу отсидел, ручек исписал штук десять, а тетрадей этих общих шесть штук ушло. Потом еще перепечатывал на компьютере, это отдельная история. Еле нашел здесь компьютер. Прикинь, в налоговой инспекции. Какая-то 286-я развалюха из каменного века. Договорился с мужиком, он меня на ночь пускал, а утром выпускал. Так ночами и набирал – еще месяц. Потом на четыре дискетки скинул и послал в четыре издательства – В "ЭКСМО", "АСТ", "ОЛМУ" и "Амфору" – самые понтовые издательства.
Все, думаю, я свое дело сделал, а ответа и дожидаться не буду. Лучше не знать. Вдруг опять графомания? Лег на диван и собрался помирать. Только уже осень началась, помирать холодно. Сходил, дров принес, печь протопил. Сел у огня, чаю себе сделал. Сижу, за окном дождь, у меня тепло. А, думаю, пофиг, потом умру. Я вообще с этим романом про свои легкие забыл. Они и не болели почти. Думаю, может, вообще перезимую. Дождь кончился – пошел картошку копать. Огурцы собирать. Пока все выкопал, просушил, в подпол отпустил, огурцы засолил – уже белые мухи летят. Здесь же севернее, чем в Москве, уже в конце сентября снег. Хорошо, у меня там дров был запас еще черт знает с какого года. Странно даже, что соседи не разворовали. Я с чердака лыжи достал, с утра – на лыжах по лесу рассекаю, потом печь топлю, баня, вечером книги читаю. Красота. Я даже не удивился, когда письма пришли сразу из двух издательств. Взяли мою книгу печатать. Я же написал там в начале, что умираю от рака. Не знаю уж, книга их заинтересовала или моя история. В общем, я наугад в одно из этих двух издательство позвонил. Договор прислали и даже денег немножко перевели почтой.
Тут у меня цель появилась – дожить до того, как книгу выпустят. В руках подержать. Вот я и пошел в районную больницу. На обследование. Думаю, может, лекарств каких-нибудь заказать, пока деньги есть. Я на лечение-то вообще забил, пока роман писал. А мне там говорят – мужик, нет у тебя никакой опухоли. Легкие чистенькие, как у маленького. Я сначала думал у них ренген какой-нибудь ломаный, сел на автобус, поехал в Волоковец, сделал еще раз флюрографию и все анализы. Нет, говорят – все чисто, живи и радуйся. Я охренел сначала. Иду такой по городу, а у самого слезы катятся и я даже думать не знаю о чем. На скамейку сел, смотрю на голубей – а у них рожи такие глупые-глупые – и плачу.
Вернулся домой, хожу по комнатам, все места себе не нахожу. И сразу мне как-то так стало там – маловато, что ли, как-то тесно. Захотелось к людям, в общество. Несколько раз чуть не подорвался к тебе съездить. Или позвонить хотя бы. Потом думаю – зачем, у тебя наверняка уже своя жизнь. Хотя радостью поделиться хотелось. Ну ладно. Сходил в итоге в универмаг, купил телевизор. Стал новости смотреть, что в мире творится, телесериалы. Так и перезимовал кое-как. Весной книжка вышла. Название поменяли, а фамилия моя. У меня было – "Предпоследний поединок" – философское. А они сделали – "Последнее дыхание". Плохое название, к тому же краденое. Фильм был старый, черно-белый, с Бельмондо. Хотя это фигня, все равно старое кино теперь никто не смотрит. Меня, кстати, звали на презентацию, а не поехал. По телевизору был репортаж. Слезливый такой, с комментариями каких-то теток из хосписа. Как-то они это повернули на милосердие к неизлечимо больным, хотя книга вообще не об этом. Ну то есть вообще не об этом.
А на следующий день мне извещение приходит – на междугородний звонок. Я пошел на почту с утра, оказалось – журналистка звонила из журнала "Медведь". Долго говорили, часа полтора. Наверное, разорил журнал на межгород. Просила фотки мои прислать. Я отправил что-то, нашел в семейном альбоме. Еще студенческие, где я в длинными волосами. Они прямо эту фотку и поставили на обложку. Красиво получилось. И интервью вышло на десять страниц. Я потом перечитываю, думаю – ни фига себе, неужели это я все так умно говорил – и об эфтаназии, и о Спарте и о естественном отборе.
Я потом в журнал позвонил, говорю, баста карапузики, нет у меня больше рака. Вылечился. Журналистка сначала обиделась, думала, я их наебал всех. Ой, извини, обманул. Думала, я специально, чтобы привлечь к себе внимание. Орала, как резаная. Я говорю – родная, приезжай, я тебе результаты анализов покажу. У меня ж блин опухоль была неоперабельная. С таким даже в больнице не держат, отправляют домой на симптоматическое лечение. То есть уже не лечат, а только болеутоляющее колют, чтобы легче сдохнуть. Она врубилась наконец, сказала, что перезвонит. Ага, куда перезвонит, у меня ж телефона нет. Мне каждый раз на почту надо идти, чтобы позвонить. Не перезвонила, конечно, зато через неделю телевизионщики приехали с первого канала. Бородатый такой, собкор по северо-западу. Классный чувак, мы с ним в бане попарились, бухнули, все как положено. Он мне все про командировки свои рассказывал – вот где жесть настоящая. Как они в аварию попали, как девок местных снимали. Вот если бы про это книгу написать или там пьесу, или кино снять. Все-таки журналисты – такие, немного со смещенным центром тяжести. Я по себе знаю, потому и говорю. Я ему все рассказал, показал, где живу, чем занимаюсь, на лыжи специально встал, хотя уже все растаяло почти – только чтобы он снял, как я деревенский досуг провожу. Всю душу наизнанку вывернул. Чтобы он мог хороший репортаж сделать. Он и сделал. Даже не репортаж, целый документальный фильм. На полчаса. Про то, как писатель из деревни нашел способ лечения рака. С помощью спорта, бани и позитивного мышления. Представь?
Блин, после этого кино такое безумие началось! Первая приехала баба из Магнитогорска, у которой мать от рака умирала. Я понимаю, люди уже надежду потеряли, а тут им показывают, как человек взял и голыми руками костлявую прогнал. Что я должен был ей сказать? Поезжай домой и заказывай гроб? Она в гостинице поселилась. А я сел рецепт писать. От балды практически. Что я там мог написать? Диета – в основном огурцы и картошка, физический труд, спортивные упражнения, баня. То есть все, что вообще-то раковым больным противопоказано. Написал и говорю – потом приезжайте вместе с мамой, когда поправится. И прикинь, она ведь приехала этим летом. С мамашей. Злобная такая старушенция, со всеми соседями у меня переругалась. Но здоровая! По лесу нарезала кругами с утра до вечера. Помог ей мой рецепт. Не знаю, почему, но помог. А за этой ведь и другие сюда ломанулись. Я сначала даже пытался отмазываться. Но они ведь ничего слушать не хотят. Считают, раз они потратили столько времени и денег на дорогу, они теперь имеют на меня все права.
Короче, я как чудо-лекарь стал знаменитее, чем писатель. Из издательства позвонили, говорят – напиши книжку про свой метод лечения. Гонорар пообещали ровно в десять раз больше, чем за роман. Я и написал… пятая книга вот скоро выходит. Про мой метод. В толстых обложках. Я, оказывается, все умею лечить, не только рак. И бессонницу, и депрессию, и сердечные заболевания. И даже с избыточным весом борюсь эффективнее традиционных методов. А все – позитивное мышление, спорт и труд на свежем воздухе.
Я тогда и понял, что смысл жизни человека – что-то для других делать. Когда для себя стараешься – ничего из этого никогда не получится. Да… И до тебя даже слава дошла. Раз ты приехала. Ты не подумай, я про тебя вспоминал. Часто даже. Хотел все позвонить, но как-то рука не поднималась. Я боялся, что ты мне скажешь. Но я правда… и у меня даже не было никого в это время. Вообще никого, хотя предложения были. Разные же люди приезжают и симпатичные тоже бывают. И блондинки и брюнетки. Извини, тебе, наверное, неприятно это слушать. Я не буду больше. (Пауза) Галя, я хотел у тебя спросить. Я не знаю, что ты там и как. Не знаю, может, у тебя хорошо все, или не очень хорошо. Мне все равно. Я все мечтал это время… Что ты приедешь ко мне. Вот как сейчас. Что сядем тут на скамейке, и я все-все тебе расскажу. И ты послушаешь и останешься здесь. Со мной будешь жить. В Москву, если хочешь, можем ездить время от времени. Можем даже квартиру купить, у меня теперь много денег. Можем даже надолго приезжать, на месяц или на всю зиму. А лето все-таки здесь. Я привык к деревне, да и клиенты привыкли, что я здесь… Подумай, сразу не отвечай. Я подожду. Ты в гостинице остановилась? Я к тебе сам зайду завтра с утра.
Владимир встает, целует Галину в щеку, уходит. Галина гладит ладонью щеку. У нее звонит телефон. Она достает его из сумочки.
ГАЛИНА. Алло, Миша?.. Да, привет, я… Ничего, вот, на берегу посидела… Нет, на кладбище я утром была… Да, я знаю, что уже два года… Да, вот такая я сентиментальная… В конце концов, Миш, это не у тебя на руках муж от рака умер… Нет, ближе нельзя было похоронить… Он хотел на родину вернуться… Знаю… Нет, я знаю… Он все в бреду говорил, когда уже последняя неделя, когда уже под морфием круглые сутки… он говорил, что бросит меня, чтобы я не мучилась с ним. И сюда уедет… все роман какой-то хотел написать… я понять хочу. Почему он… почему он так сюда стремился… да, поняла… Нет, не скажу. Потому. Потому что как раз ты никогда не поймешь.
КОНЕЦ.
Нападающий
1. НАТ. СТАДИОН. ДЕНЬ
Стадион окружен густым хвойным лесом. Сверху – низкое серое небо, которое как будто накрывает стадион крышкой и делает его похожим на коробку, внутри которой бегают маленькие человечки…
Веник, мужчина в спортивном костюме, вбрасывает мяч. Игроки кидаются в схватку. Мяч отнимает Леонид, мужчина в широких семейных труселях. Он ведет к воротам.
ОКСАНА. (Молодая женщина на трибуне, кричит) Леня, давай!
Веник догоняет Леонида и отнимает мяч. Веник гонит мяч к противоположным воротам, но Леонид обгоняет его и закрывает прострел по воротам. Веник гоняет мяч туда-сюда, не зная, что делать.
ОЛЬГА. (Кричит) Вороненку отдай!
Из-за Веника вылетает молодой невысокий парень, который машет Венику руками. Веник не видит его из-за Леонида. На воротах стоит Николай в зимних варежках, он нервно бьет кулаком в ладонь и внимательно следит за движениями Веника.
ОЛЬГА. (Кричит) Веник, ну ту чего, не видишь! Вороненок открыт!
Лена, сидящая рядом с Ольгой, толкает ее в бок.
ЛЕНА. Какой он тебе Веник?
ОЛЬГА. Да ну тебя на фиг! Ну куда он, блин!