Апрельская депрессия
Тосклив апрель, и на меня глядят,
Как лампочки на веточках безлистных,
Серебряные шарики дождя
Повсюду на серёжках водянистых.
Приснилось мне – надежда умерла,
Всё кажется теперь ненастоящим,
И снова неотложные дела,
Откладываю в безнадёжный ящик.
На всём лежит бессмысленности тень,
Весенние не вдохновляют птицы,
И сумраком окутывает лень.
Ну, почему хорошее не снится!
Весенний призыв
Наступила весна. У меня под окном
По утрам новобранцы проходят.
Облака на небесной свободе
Поднялись одиноким крестом.
Песни женщин с охрипшим баяном,
И всё кажется, будто опять
В ритуале привычном и странном
Эти дети идут умирать.
Утро, и… даже весело им:
Детство кончилось – взрослые мы.
И качаясь, смеются друзьям и родным
Пьяным смехом в предчувствии тьмы.
Простота
Вот простота, обернутая сложностью,
Философ с гаджетом – профессор мата.
Игрушка превосходит по возможностям
Оружие вчерашнего солдата.
Здесь по шпаргалке учат быть любимым,
Здесь золотые листья – жёлто-серы,
Здесь обращение к истокам чистой веры,
От мракобесия неотличимо.
Здесь понимаешь ценность всепрощения,
Когда закат окрашивает мир.
Хотя, возможно, жизнь – лишь сообщение
В неспешной переписке чёрных дыр.
Оттепель в январе
Стучится ветер за окошком,
Уютный нагоняя сон,
И трется тополь, словно кошка,
Щекой шершавой о балкон.
Перемешав порядок года
В причудливом календаре,
Раздражена людьми природа,
Капель приносит в январе.
Слипаются устало веки,
Журчит январская вода -
Кто нам сказал, что мы навеки,
Что в мир пришли мы навсегда!
10 . 01.05
Падение кометы
Пылинки не останется на сцене,
Которую покинуть решено.
Не только мы, но всё, что мы так ценим,
В одно мгновенье будет сметено,
Но если вдруг судьба сыграет шутку…
Остаться жить, когда весь мир умрёт,
Или спасти его, погибнув жутко:
Что сердце человека предпочтёт?
Что перевесит: ненависть и злоба,
Тупая алчность бешеных свиней,
Иль шорох листьев осени особый,
И мокрый снег над головой твоей?
Актёр
Этот белый паяц – он и царь, и царица.
Совместив всех актёров в себе,
Представляет на сцене трагедию в лицах
О великой и страшной судьбе.
И искусственным солнцем пылают софиты,
Освещая тяжёлые дни,
Где поля сожжены, и герои убиты,
И блуждают по храмам огни.
Где иссякли фонтаны, сады в запустенье,
И костры из разорванных книг.
Человечину жрёт ненасытное мщенье,
И разлуку таит каждый миг.
Он играет, как бог торжества и печали,
Он выходит в конце на поклон.
На поклон, где нет зрителей в зале.
Между креслами пол запылён.
Птичий грипп
Как это вышло, никак не пойму -
Значенья слова изменяют:
Голуби в клювах приносят чуму,
Солнце рассудка лишает.
Тёплая осень дарит пожар,
Радуют холод и дождик.
Жжётся снежинка, как скипидар,
Звёздочкой чёрной на коже.
Тайное знанье лежит за пятак,
Не привлекая вниманья,
Храмом любви называют бардак,
Городом – тусклые зданья.
В каждом очкарике прячется жид,
Счастье пропитано страхом,
И беспризорник злобно глядит
В толстое брюхо монаха.
Истую веру хранит террорист,
Жулик с преступностью бьётся,
Только нетронутый буквами лист,
Чистым листом остается.
Прогулка по бронной
Прогуляемся по Бронной
Между "фордов" и "тойот",
Где тусуется бессонный
Пёстрый праздничный народ.
Супермаркеты волшебны,
Как восточные дворцы,
В них становятся целебны
Гамбургер и леденцы.
Здесь дымятся жирным паром,
Кафетериев угли,
И повсюду стеклотара
Тех, что внутрь не вошли.
Дама в модном туалете,
С ней мажорный джентльмен,
Раб в строительном жилете,
Замер между серых стен,
Бритый кент
С блондинкой рядом,
Толстый мент
С опасным взглядом,
Но беспечных нету глаз
Каждый что-то ищет в нас.
Жаждет радостных событий,
Ждёт, что станет хорошо.
Но желаний исполнитель,
Почему-то не пришёл.
А вверху на сложной раме
Из железного говна
Две луны, одна – с рекламой,
А другая – так… Луна.
Вождь
Нет смысла знать. Здесь нет ребёнка,
Что короля разоблачит,
И ложь, объявленная звонко,
Как голос истины, звучит.
Ведь раболепие заразно,
А пуля глупая точна,
Зло ярко и разнообразно,
А доброта – скучна.
С передовицы взгляд Вампира,
Направлен прямо на меня…
Всего три дня до смерти мира,
И до спасения три дня.
РОсток на крыше
Я помню сотни
Каменных глыб, что в стенах
Моего дворца,
Но вдруг заметил росток -
Папоротник на крыше
Император Дзюнтоку (1197–1242)
"Я знаю все камни дворца моего" -
Писал император Дзюнтоку.
Не ведал я только ростка одного,
Что вырос на крыше высокой.
Проворною кистью, красивых пять строк,
В поклоне склонилась служанка.
И тянется к солнцу нахальный росток,
Написана новая танка.
Зелёный малыш посягает на трон,
Колеблется вечный порядок,
А император в себя погружён,
Он бродит печально по саду.
– И где тут страной и людьми управлять -
Он думает, щурясь от солнца.
Ведь даже травинку, и ту не унять:
Такие вот мысли японца.
Жанна д\' Арк
Раньше это казалось мне выдумкой страшной,
Злобной шуткой в жестокой игре.
В наши светлые дни чем-то тёмным, вчерашним:
Жанна д’ Арк, что кричит на костре.
И я верил, и был мне порукой Коперник -
Позади первобытный мой страх:
Новый мир – на руинах разрушенных герник.
Хиросима – в цветущих садах.
Только понял со временем: люди – не боги,
Что меняют орбиты планет,
И у царства любви мы пока на пороге,
А ключа от ворот просто нет.
Но выходит теперь, что не люди, а звери,
И клыки наши снова остры.
И для новых пророков во тьме суеверий
Есть кресты у нас, есть и костры;
А дорога Прогресса, ведущая к звездам,
Привела нас в звериный загон,
Где над нами пищит электроникой грозной,
Технологии мёртвый бетон.
Заговорщики
Пока ещё рано. Хозяйка мила.
За чаем тепло и уютно.
И нам ни к чему уходить от стола,
И думать о сиюминутном.
Ведь столько глобальных, острейших проблем
Ещё ожидают решенья,
Покуда не поздно. Мы юны совсем.
К тому же – такое печенье!
Ещё не стемнело. Мы верим судьбе.
Беседовать нам не приелось.
И можем беспечно позволить себе
Стихи, и надежды, и смелость.
Ещё мы не знаем, что нас не простят,
И наш разговор только начат,
Не видим, как тучи окрасил закат,
И алые всадники скачут.
И вышли из тени посланники тьмы,
И ждут у дверей кредиторы,
И время, холёные руки умыв,
Подписывает приговоры.
Звезда разрозненной плеяды
Петр Андреевич Вяземский родился в 1792, а умер в 1878 году, пережив практически всех своих известных современников и застав правление 5 российских императоров.
Всё пережить – и гнев, и милость
Друзей и недругов вдали,
Смотреть, как чаянья свершились,
Но счастья в мир не принесли.
Звездой разрозненной плеяды
Светить в необоримой мгле,
Светить, как тусклый свет лампады -
Последней искоркой в золе.
Узнать, как новые витии
Спешат надежды обмануть,
Узнать, что новый путь России -
В ухабах тех же старый путь.
Следить живым анахронизмом,
Как век титанов прошлым стал,
И карлики на механизмах
Всё конвертируют в металл.
Быть прозорливцем справедливым,
Но не пророком, не святым -
Служить для них каким-то дивом,
Как великаном цирковым.
Грибы
Найти свое место в системе грибов,
Лоснящихся и краснорожих…
Они уже всюду, а ты кто таков,
С грибком, поражающим кожу?
Повсюду их шляпки, глядят в глаза,
На мху, на мохнатых камнях.
Они могут в душу мою влезать,
И знают всё про меня.
Какие-то мелкие, видно едва,
Другие – надули изгиб.
И я среди них забываю слова,
В траву прорастая, как гриб.
Но есть ещё ветер, несущий мух,
Широких озёр простор,
И космос холодный, могучий дух,
Что длань надо мной распростёр.
Элегия
Над углями погасшими рук не согреть,
Променяв тишину на молчанье.
Несогласных привычно-внезапная смерть
Не заслуживает упоминанья.
И не то, чтобы слова об этом нельзя,
Только слишком обыденно, пресно.
Притупилось вниманье, и факты скользят -
Телезрителю не интересны.
Оглушает записанным смехом прайм-тайм,
Заслоняет значенье утраты,
И в прохладном "Мохито" утопленный лайм,
Погружается в свежую мяту.
И пока мы под утро в кроватях сопим,
Доверяясь беспечному богу,
Без присмотра оставленный, рушится Рим,
Подбирается море к порогу.
Распродажи шумят золотой мишурой
Распродажи шумят золотой мишурой,
И упорные люди спешат
Обустроить уютом Везувий родной,
Как и много столетий назад.
И Везувий под ними тихонько храпит,
Через трещинки в хрупкой броне,
Мотыльку-однодневке отнюдь не грозит,
Беспокойство о завтрашнем дне.
Егман
Окна глаз чудовища стоокого –
Чёрные шевелятся зрачки.
Человеческие тени бродят около,
Чтобы сбить с очкарика очки.
Город щерится, как пёс отпущенный
Отомстить накопленное зло.
Челюстями, по асфальту трущими
Костяное красное стекло.
Егман тонкий старится энигмою –
Разболтавшийся Шалтай-болтай.
Сохрани придумками из книг мою
Порванную душу. Защищай.
Защищай же, рыцарь, звонко падая
Вдребезги с дрожащего коня,
Как Всевышний защищает радугой
От Своей жестокости меня.
Люди-львы и люди-куропатки
Люди-львы и люди-куропатки,
Кошколюди и собаколюди
В хаосе, вернее, в беспорядке,
Мечутся – горошины на блюде.
Мышеглазки или глазомышки,
Мыши-люди с ангельским мечом,
Прогрызают жизнь до кочерыжки,
Бьют под-дых спартаковским мячом.
Шароосень в желтизне каштанов -
Разноцветный дом для чёрных птиц.
Почему в метро так много пьяных
Грустно дремлют тряпочками лиц?
Люди в форме, люди при погонах
Думают, как шизика достать,
И торчит мешком из под вагона,
Тот, кому на всё теперь плевать.
Старушки
Ах, как белые мышки – старушки,
Что гимназии помнят весной,
Что держали стихи под подушкой,
И ходили гулять на Тверской.
Исчерпались событья и даты,
Но весенние птицы поют,
Им сегодня поют, как когда-то,
В упоении сладких минут.
Их приветствуют юные скверы
Обнимает цветения дым.
И во сне всё ещё кавалеры
По ночам возвращаются к ним,
В белым-белые майские танцы,
Лепестки, и листки-лепестки,
Офицерики-поэтоманцы,
Воспеватели звёздной тоски.
И всё так же прекрасны их взоры,
Та же юность в движенья лихих.
Годы тьмы и столетье позора,
Ничего не затронули в них.
Но когда время хлопает дверью,
Заглушая на миг соловьев.
Каждый раз ощущенье потери
Возвращается в сердце моё.
Мы и они
Нет, не злы Они, не сердиты,
Но прощения нам не будет,
Состраданья от них не жди ты,
Потому, что Они – не люди.
Будем делать, что нам прикажут,
И иллюзий, мой друг, не строй ты:
Ведь не только не люди даже,
Они даже не гуманоиды.
И хоть кажется это бредом,
Общим местом в трудах фантастов,
От того, чтобы стать обедом,
Не придумали мы лекарства.
Будем рвать друг у друга крохи,
Предлагать за себя собрата.
Это мы – не люди. Мы плохи.
Это мы во всем виноваты!
Мрачно глядя в чёрную воду
Мрачно глядя в чёрную воду,
Погружаемся в тишину,
Мы, отравленные свободой,
Ненавидим свою страну.
Сколько было надежд когда-то!
Шли мы к свету, но снова здесь.
А ведь думали: "нет возврата",
Получается – всё же есть.
Что осталось? Зайтись в скандале,
Рвать повязки с закрытых глаз…
Нас уже со счетов списали, -
Просто легче не слышать нас.
Мы заглянем в слепые лица,
И опустим потухший взгляд,
Тяжкой болью в виски стучится
Недоступной свободы яд.
Карикатура на пророка
Обидели пророка Мухамеда?
А он невинных граждан не взрывал!
Оружием его была беседа,
Не автомат и даже не кинжал!
Он не считал, что "смерть – уже победа",
Детей на бойню он не посылал…
Он не любил убийц и дармоедов,
Учёных и поэтов вдохновлял.
И вот святое знамя топчут крысы,
И простецы, что хуже всех воров,
Смеется "мировая закулиса",
Довольно представляя свой улов.
А пастырей сегодняшних фигуры -
Не нарисуешь злей карикатуры!
Ты хочешь стихов
Ты хочешь стихов, а получишь баланду,
Вонючие нары, короткие сны
И розу ветров, обжигающих гланды
В далёких просторах родимой страны.
Вожди не простят, что они не желанны,
Что их побрякушки тебя не манят.
И всех их "свершенья" и "битвы титанов"
По-твоему – крысья возня.
Нет, их не обманешь, придя на собранье.
Им мало внушать отвращенье и страх.
Они не прощают опасное знанье,
Что миру их власти не место в стихах.
На стройке
Серый туркмен в своем красном жилете,
Что ты там строишь опять?
– Строю я офисы, где ваши дети
Будут себя продавать.
Я голодаю на пр о клятой стройке,
Я не слезаю с лесов,
Чтоб ваши дети, одетые в "тройки",
Стали, как части часов.
Чтоб закрутились, как шестерни, сжаты,
Чтоб закалялись, как сталь,
Чтобы в момент неизбежной расплаты,
Жизни им было не жаль.
Оптический прицел
Спит оптический прицел
Лазерной винтовки.
Он сегодня уцелел -
Он сегодня ловкий.
И в обойме не блестят
Медные патроны.
Спит солдат среди гранат,
На траве зелёной.
Он калачиком сопит,
И не замечает,
Как луна над ним летит
Вечно молодая.
День Победы
Пытаясь заглушить воспоминание,
Отчаянно салюты в небо лупят
Как будто бы всё ищут оправдание
Солдатам, что идут глаза потупив.
Тот пыльный день и странная улыбка
На улице с домами наизнанку:
Старик еврей, играющий на скрипке,
И чёрные кресты дрожат на танках.
Во власти мира за границей век
Во власти мира за границей век,
Я остаюсь, глаза приоткрывая,
Спешу к метро, перехожу на бег,
Сон тащится за мной, не отставая.
Вот в офисе приветствую коллег,
Со мной повсюду аура живая,
Как на ботинках принесённый снег,
Что тает, пятна влаги оставляя.
Уже опять я в общей суете,
А люди рядом те же, да не те,
Плывут в привычном офисном кошмаре.
Соседка странно смотрит на меня,
Шипит реальность делового дня, -
Сон розовыми щупальцами шарит.
Ветер
За ночь ветер веток набросал
Прямо на утоптанной дорожке.
Насвистелся, отшумел, устал
И в сугроб улёгся белой кошкой.
Отплясал метельный карнавал,
Отсверкала ледяная крошка,
Снова город сам собою стал,
Снегом грязь припорошив немножко.
Скучный город в ворохе газет,
Начал день томительный и пресный,
Мир, в котором хаос ни при чём,
Мир, в котором сказке места нет,
Мир, в котором всё давно известно,
Мир, который смерти обречён.
Родина
Нависшее небо сурово,
Развалины и пустыри.
И "родина" – нервное слово
Ворочается внутри.
Как будто пустые проклятья
Всё так безнадёжно на вид,
Что мог бы отчизной назвать я,
Да горло сжимает мне стыд.
Почти уже листья опали,
И пахнет грядущей зимой.
Вот эти неброские дали,
Деревня над речкой лесной…
Холодные сосны, берёзы
И весь это бедный уклад.
И вдруг неожиданно слёзы,
Росой на ресницах блестят.
Ночной интернет
Интернет, превращающий зимнюю ночь
В два часа перед тусклым рассветом,
От бессонницы, хоть долбежом раскурочь
Эти клавиши, нету ответа.
И наверное, мне безразлично уже
В этом мире без верха и низа:
Водку пить по ночам, или лазить в ЖЖ,
Или тупо смотреть телевизор.
Всё равно, непроглядная темень в душе
Накопилась кофейною гущей,
Вырывай тишину из оглохших ушей
Сжатой музыкой, дико орущей.
Хуже смерти – сознанье, и хуже всего -