* * *
Вчерашней бурей сломана береза.
Насквозь пройду зеленый полог. Сон
Сковал уставший лес. И крики паровоза
Не проникают через стены крон.
Ленивая истома нежит тело.
Тепло, и ласка солнечных лучей
Траву, меня, деревья – всех согрела.
Когда погибнет все, и станет мир ничей,
Пройдя мильены световых веков
Туда, на край Вселенной, затихая,
Лишь легкий шепот о земле лесов
Дойдет до слуха и, дойдя, растает.
* * *
Жара… Жара… Найду ль в лесу спасенье?
Удачная строка, расплавившись, плывет,
Не встретившись ни с кем, в каком-то наважденьи,
Побулькает в мозгу и в нети отойдет.
От запаха костров я в ярости дурею -
И так уже жара, к чему коптить весь мир?
Но жрут шашлык, но пиво пьют и млеют,
Вытапливая радостно вновь запасенный жир.
* * *
Всё возвращается на круги на своя -
С коляской я иду легко-непринуждённо,
Как двадцать лет назад, когда моя семья
Ещё не расползлась по миру протяжённо.
Измучен и изгажен лес зелёный
Встречает вновь, приветливо маня.
Смолою клейкою, как бы слезой солёной,
Он лечит раны. Лечит и меня.
Сквозь вонь и мерзость близи человечьей
Пробились травы к солнцу и весне.
И я стою, прижавшися к сосне,
Как пёс, зализывая раны и увечья.
* * *
Эйфория бушует, пожиная плоды
Человеческой слабости и пожирая
Свои жертвы. Не ждут приближенья беды
И в беспечном восторге мгновенно сгорают.
Разевает, как фурия, чёрную пасть,
Языком своим огненным сладостно лижет, -
И трещат чьи-то кости, и злая напасть
Придвигается к жертве всё ближе и ближе.
Эйфория бушует. Её колдовство,
Её морок нахлынут – и всё, и нет мочи.
Отрезвися, открой свои ясные очи -
Стань на землю, сбрось чары, отринь волшебство.
Калифорния, весна 2001
* * *
Улыбаюсь. Весна. Поднимается выше давленье
Атмосферы земной. Суматошливей в небе свистит
Мелкоптичее столпотворенье.
И ручей еле слышно журчит.
Проплывают орлы и парят у себя в поднебесье,
Наблюдая за мной. Распахнув два огромных крыла,
Захватил эвкалипт и сидит на высоком насесте
Сам-другой, иль невеста орла.
* * *
Разбито зеркало. Подумаешь, потеря!
Пришло – ушло, обычные дела.
Но таинства глухого суеверья
Отрава страшная в сознание вошла.
* * *
Тысячеглазый Аргус на колесах
Несется грузовик в ночной пустыне,
И знак судьбы в сверкающих полосах
Не замечает он в своей гордыне.
В строю таких же, сотрясающих дорогу,
Страх перед неизбежностью ему неведом,
И кто окажется на трассе ненароком,
Легко отправит к праотцам и дедам.
Когда над ухом повисает тяжесть,
В огнях летящая, сожмусь в комок
И удержу в себе томительную сладость
Поддаться чувству с липким именем Амок.
* * *
Завершилась одиссея,
Эскапада, авантюра.
Возвращаемся в ненастье
После солнечного дня.
Как неопытная фея
Среди строгой профессуры,
Подарило Тахо счастье
И закрылося в дождях.
Утомительна толкучка
Межмашинной мешанины.
То изгваздается Додж,
А то умоется дождем.
Отвратительна тянучка
Серой мокнущей равнины.
Тахо в снежно-белом ложе
Спит свинцово-серым сном.
* * *
Горизонтальный дождь есть парадокс,
Вьявь ощутимый этою весной,
Когда поднявшись в горы высоко,
Шли налегке дорогою лесной
И вышли в пустоту. Туман летел стеной,
Рождая беспокойство. Или страх?
В белесой глухоте пути назад – домой
Не видно было даже в двух шагах.
И началось: почти мгновенно крап
Обычного дождя, что льет всегда с небес,
Сменил координаты, и нахрап
Лавины водяной погнал нас и понес.
Компресом ледяным одежда облегла
С той стороны, где дождь хлестал кнутом,
И бег безумный пара начала
Безумных перепуганных шутов.
Шутить нельзя с погодою в горах,
Потерян счет потерям дорогим.
А снова авантюрой день запах,
И шаг скучает в стенах городских.
* * *
Толкнуло что-то ночью. Я проснулась
И вижу ясно: в темноте вселенской
Звоночка "Повернуть прошу!" коснулась.
Дом бабушки моей. Пахнуло детством.
И время завертелось колесом,
И памяти неслася колесница,
И бабушки любимое лицо
Мне долго ночью продолжало сниться.
* * *
Нас предают. Наверное, слаба
Суть человека, соблазняемого бесом.
Страшно прозрение. Печальная судьба
Того, кто поддается гневу или мести.
Порывы ненависти душу рвут,
Безжалостно вцепляются когтями,
И в исступлении ты мечешься, и вдруг,
Сгорая, гибнешь под злоносными лучами.
Прости, забудь, – утихнет вчуже боль,
Умойся свежею водой прощенья,
Спаси себя от чернокрылых воль
И вырвись на свободу очищенья.
* * *
Земля изрыгнула гигантов,
Перенасыщена их плотью.
И вот редвуды – строй атлантов
Здесь держат небо днем и ночью.
А первозданных гор отроги
Для водопадов служат ложем,
И нитка тонкая дороги
Сюда вскарабкаться не может.
Лишь бродят люди муравьями -
Их путь проходит стороною -
Согнувшися под рюкзаками
С вещами, пищей и судьбою.
* * *
Вот инквизитор в камере пыточной
Жертву терзает одним непрестанно:
Капля за каплей вода тут сочится
Точно на темя и регулярно.
Так по тропинке, идя меж горами,
Слышит прохожий в лесу перестрелку:
Безостановочно очередями
Лупит спортсмен за тарелкой тарелку.
Выстрел в горах отражается эхом -
В темя, в виски молотит тот раскат.
Сила нечистая, стой, дай роздыху!
Неумолимо грохочет стаккато.
* * *
Да, эти треугольники знакомы по Москве -
И здесь в земле копаются туземцы.
Повылезли на солнышко как мухи по весне
Ребята, взрослые, старушки и младенцы.
Как кочаны капустные вмиг розы расцвели,
И ирисы заголубила синька.
Стада скота рогатого, наверное, прошли
По травке, ровно стриженной косилкой.
Не пыжься – упорядочь аналогий колготню:
Там пищи нет для духа, там – для тела.
Желанья появляются тринадцать раз на дню,
И всем чего-то не хватает зело.
Калифорния, осень 2001
* * *
Генетический страх – он у наших в печёнках сидит.
Но сейчас этот страх для меня не совсем актуален.
На полдня отодвинуты от доморощенных спален,
Позабыли о многом, и дверь незакрыта стоит.
И к покою привыкнуть совсем уж недолгое дело.
В тёплом пуле отмокнув, хочется прямо шагать.
Про отвагу в бою странно слышать и странно читать.
Пёстрым флагом помашем и в койку уляжемся смело.
Кролик, снова беги! Даровой здесь капусткой не тянет.
Шкуркой мягкой расплатишься или же длинным ушком.
Кто в Союзе родился, так и остался совком.
Где нас нет, там и лучше. А лучше, где мы, там не станет.
* * *
Тысячелистник мне знаком
По той, уже далёкой жизни.
Своим расхристанным цветком
Напоминает он отчизну,
Которой имя поминать
Не стоит, как и всуе бога.
"Едрёна вошь, едрёна мать", -
Звучит привычней на дорогах,
По сторонам которых там
Тысячелистник в изобильи
Растёт, и к мелким тем цветкам
Никто не опускает выю.
* * *
К вечеру ветер. И небо бледней.
Жарим форель на плите раскалённой.
Ужин готовим, но нету детей -
Поразбежались. А кроны зелёной
Яркая ветка в окошко глядит,
Машет и машет рукой бестолково. –
Не понимаем зелёное слово.
Где переводчик, что нас вразумит?
* * *
С утра туман – пуховая перина.
Лениться хочется. Не хочется вставать,
Укрывшися под шалькою старинной.
Весь мир сейчас – огромная кровать.
Тепло. Потягиваюсь. Тихо. На бочок
Легонько повернусь и снова, смежив веки, -
В дремоту – в паутину паучок
Затянет сон – и отойду навеки.
* * *
Замшелые скалы.
Из трещин прорастают
Чудовища-стволы -
Их онтами зовут.
Как точечки, малы
И в поднебесье тают
Огромные орлы,
Что основались тут.
Далёкий океан
Под облачным покровом.
Там снежный пеликан
В толпе своих коллег
Рыбёшку, как гурман,
В клюв запускает снова,
И та, попав в капкан,
Свой прекращает бег.
Зачем-то здесь и я -
Сторонний наблюдатель.
Заброшена семья
За тридевять земель.
Далёкие друзья, -
Сильней работодатель.
Язвит тоска-змея,
Оправдывая цель.
"Разрушить Карфаген", -
Долбил римлянин тупо.
Как истинный спортсмен,
Добился своего.
Каких бы перемен
Ни ожидали глупо -
Язвит тоска-змея,
И больше ничего.
* * *
За всё, за всё приходится платить -
За то, что счастлив был какую-то минуту
На миг закрыть глаза и по теченью плыть,
Не нарушая тем законы абсолюта.
Ореховый пирог, – воспоминанья детства,
Таинственным путём приплыл во взрослый мир.
Не слышен птичий свист, и нет такого средства
Убитого скворца заставить спеть скви-вир.
Затихни, спрячься, затаи дыханье -
Быть может, откачнут твои качели вспять?
Законы обмануть напрасные старанья…
А всё-таки выходит зайчик снова погулять.
* * *
Я видела как белка воду пьёт
Из пула (из бассейна голубого),
Оглянется, головку задерёт
И вниз к воде вся вытянется снова.
О, параллельный мир!
Эвклид, а ты был прав -
Здесь на Земле мы не пересечёмся,
И вряд ли, лист на дереве сорвав,
Мы вмиг с тропы натоптанной сорвёмся.
Лишь точки незаметные в узлах
Пораньше утром, в час почти рассветный,
Невидимую стену разорвав,
Раскроются, как тайный край заветный.
* * *
Помидоры навалом,
Помидоры навалом.
Их топтать будут где-то и мять.
Помидорная кровь зажурчит соком алым -
Спи – усни, помидорная рать.
Поросята-арбузы
Греют жёлтое пузо,
Ожидая удара ножа.
Зубы в тело вопьются,
Реки крови прольются,
Налетят осы роем, жужжа.
Пир осенний кровавый
Ждёт желанной приправы -
Винограда растерзана плоть.
Льются вина рекою,
И ленивой рукою
Полог тьмы опускает сон-ночь.
* * *
Крутой тропою в горы кипарисы
С утра поднялись и стоят привольно
Вдоль каменных ступеней. Ждут Нарцисса -
Подглядывать за ним, как бы невольно.
Отсюда сверху так прекрасно видно
В озёрах отражённое мгновенье,
Похищенное в вечности солидной,
Эротики мазок на лбу забвенья.
Печать идильи греко-итальянской
На крыльях аналогий прилетела
И здесь на склоне Лассена осела,
Чтоб наважденьем заманить шаманским.
* * *
У Дьявола сегодня шабаш ведьм,
И музыканты дуют в фумаролы,
Чтоб раскачать волнами баркаролы,
В тринадцать превращая цифру семь.
Сегодня славный выдался денёк,
А серой так заманчиво пахнуло,
Что пара любопытных утонула -
Всё в плюс ему, а глупому урок.
Парит долина, яростно дымя,
Ревут-свистят у Дьявола на пасхе,
Свиваяся в смертоубойной пляске,
Очарованьем гибели маня.
* * *
Зелёные цветы – наследье декаданса,
И гладиолус вял от стильной красоты.
Хотелось бы сложить какие-нибудь стансы,
Торжественно воспеть,
Да с темой не на ты.
Светло-зелёный плащ примерил гладиолус,
Вонзивши стебель свой в вазетку из стекла.
Старательно ловлю в тиши модерна голос -
Рифмую, нету сил,
Да рифмочка ушла.
Капризный гладиолус – вечные дилеммы:
То фон ему не тот, то не свежа вода.
Зелёный цвет цветку – последняя проблема.
Сдаюсь, купилась! Да!
Не велика беда!
Пепел Клааса
* * *
Пепел Клааса мне в сердце стучится,
Не позволяя дремать и лениться:
– Всё ли записано, сказано всё ль?
Тучей снежинок на землю ложится,
Тонкою ивою в воду глядится -
– Не забывай про вселенскую боль.
Мне же тепло и лениво и сонно
Здесь за двойною рамой оконной.
Под одеялком не страшен мороз.
Руки и ноги связало истомой.
Чучелом вялым, набитым соломой,
Не напрягаю соломенный мозг.
Пепел Клааса стучит в моё сердце -
Нет, не дано мне в уюте погреться -
Гонит по свету, житья не даёт.
В мире огромном мне некуда деться -
Пепел Клааса стучит в моё сердце -
Мне, мне предъявлен безжалостный счёт.
Что же там ноет и тянет-мутит?
Пепел Клааса мне в сердце стучит.
Тени безмолвные стали вдали -
Долг неоплаченный сердце палит.
* * *
Две жизни мною прожиты уже.
Часть этих дней далека, как туманность -
Баку и старая Москва. А там меже
На времени моем пора залечь, как данность.
И тема Ленинского открывает срок
Взросления и маминой подруги
(А завершит ее Каховки уголок
На первом этаже и до разлуки).
Столь резок был разрыв и так жесток,
Что выпало тринадцать лет из жизни,
И будто не бывало их. Смешок
Звучал над кучей мусора, как тризна.
Вторая жизнь – Алтуфьево. Мой дом,
Работа, дети, муж да летом отпуск -
Все чередом, все ладно, все путем -
Смеются боги и кроят шагрени лоскут.
Куда меня ветрами занесло,
И ждет ли здесь нас умиротворенье?
Сидят в засаде боги… Две прошло,
И третью жизнь приму ли со смиреньем?
* * *
Как описать, как сына я люблю?
Его волосики, что золотом спускались
До самых плеч и в кудри завивались,
Подобные степному ковылю.
Щетина жесткая сменила шелк волос,
И черный цвет явился на замену.
Предвижу и иную перемену -
Вся жизнь составлена из цветовых полос.
Но так же, как заслышу звонкий смех,
Бегу на звук, чтоб щедро поделился,
И ужас одиночества смирился,
И доброты хватило бы на всех.
* * *
Тринадцать лет ей выпало с Ошером,
Тринадцать лет забрал Эммануил.
Дочь (младшая) – я – стала инженером -
Профессия, что отчим мой любил.
Таинственна символика числа.
Не обращая ни на что вниманья,
Кольцо в подарок от нее взяла.
Тринадцать лет – и все, и до свиданья.
Я снова вышла замуж, но теперь
На всякий неожиданный на случай
Купила новое, я не хочу потерь
От цифр бездушных, что вслепую мучат.
Сегодня двадцать шесть, как вместе мы,
Два по тринадцать уж прошло– промчалось.
У дочери кольцо. Ему верны
Мы были, хоть и многое случалось.
Пускай живет свободно и легко,
Пусть глупость голову ее не забивает,
О суевериях не знает ничего
И род наш женский дальше продолжает.