Черный Саша
Стихи
Саша Черный
– 1909 – Амур и Психея – Анархист – Бессмертие – В гостях – В редакции толстого журнала – Вешалка дураков – Все в штанах, скроённых одинаково… – Всероссийское горе – Городская сказка – Два желания – Два толка – Диета – До реакции – Европеец – Жалобы обывателя – Желтый дом – Жестокий бог литературы!.. – Жизнь – Зеркало – Интеллигент – Искатель – Крейцерова соната – Критику – Культурная работа – Кухня – Лаборант и медички – Ламентации – Любовь – Мой роман – Мухи – Мясо – На вербе – На открытии выставки – На петербургской даче – Недержание – Недоразумение – Нетерпеливому – Новая цифра – Ночная песня пьяницы – Обстановочка – Окраина Петербурга – Опять – Отбой – Отъезд петербуржца – Пасхальный перезвон – Переутомление – Песня о поле – Пластика – Под сурдинку – Потомки – Пошлость – Пробуждение весны – Простые слова – Рождение футуризма – Сиропчик – Словесность – Служба сборов – Смех сквозь слезы – Совершенно веселая песня – Споры – Стилизованный осел – Утешение – Утром – Чепуха – Честь
ПЛАСТИКА Из палатки вышла дева В васильковой нежной тоге, Подошла к воде, как кошка, Омочила томно ноги И медлительным движеньем Тогу сбросила на гравий,Я не видел в мире жеста Грациозней и лукавей!
Описать ее фигуру Надо б красок сорок ведер… Даже чайки изумились Форме рук ее и бедер… Человеку же казалось, Будто пьяный фавн украдкой Водит медленно по сердцу Теплой барxатной перчаткой.
Наблюдая xладнокровно Сквозь камыш за этим дивом, Я затягивался трубкой В размышлении ленивом: Пляж безлюден, как Саxара,Для кого ж сие творенье Принимает в море позы Высочайшего давленья?
И ответило мне солнце: "Ты дурак! В яру безвестном Мальва цвет свой раскрывает С бескорыстием чудесным… В этой щедрости извечной Смысл божественного свитка… Так и девушки, мой милый, Грациозны от избытка".
Я зевнул и усмеxнулся… Так и есть: из-за палатки Вышел xлыщ в трико гранатном, Вскинул острые лопатки. И ему навстречу дева Приняла такую позу, Что из трубки, поперxнувшись, Я глотнул двойную дозу… 1932 Саша Черный. Стихотворения. Ленинград, "Советский писатель", 1960.
ПОТОМКИ Наши предки лезли в клети И шептались там не раз: "Туго, братцы…видно, дети Будут жить вольготней нас".
Дети выросли. И эти Лезли в клети в грозный час И вздыхали: "Наши дети Встретят солнце после нас".
Нынче так же, как вовеки, Утешение одно: Наши дети будут в Мекке, Если нам не суждено.
Даже сроки предсказали: Кто – лет двести,кто – пятьсот, А пока лежи в печали И мычи, как идиот.
Разукрашенные дули, Мир умыт, причесан, мил… Лет чрез двести? Черта в стуле! Разве я Мафусаил?
Я, как филин, на обломках Переломанных богов. В неродившихся потомках Нет мне братьев и врагов.
Я хочу немножко света Для себя, пока я жив, От портного до поэта Всем понятен мой призыв…
А потомки… Пусть потомки, Исполняя жребий свой И кляня свои потемки, Лупят в стенку головой! [1908] Саша Черный. Стихотворения. Ленинград, "Советский писатель", 1960.
УТРОМ
Бодрый туман, мутный туман
Так густо замазал окно
А я умываюсь! Бесится кран, фыркает кран… Прижимаю к щекам полотно И улыбаюсь.
Здравствуй, мой день, серенький день!
Много ль осталось вас, мерзких?
Все проживу! Скуку и лень, гнев мой и лень Бросил за форточку дерзко. Вечером вновь позову… Мысль, вооруженная рифмами. изд.2е. Поэтическая антология по истории русского стиха. Составитель В.Е.Холшевников. Ленинград, Изд-во Ленинградского университета, 1967.
РОЖДЕНИЕ ФУТУРИЗМА Художник в парусиновых штанах, Однажды сев случайно на палитру, Вскочил и заметался впопыхах: "Где скипидар?! Давай – скорее вытру!"
Но, рассмотревши радужный каскад, Он в трансе творческой интуитивной дрожи Из парусины вырезал квадрат И… учредил салон "Ослиной кожи". Серебряный век русской поэзии. Москва, "Просвещение", 1993.
ЖЕЛТЫЙ ДОМ Семья – ералаш, а знакомые – нытики, Смешной карнавал мелюзги. От службы, от дружбы, от прелой политики Безмерно устали мозги. Возьмешь ли книжку – муть и мразь: Один кота хоронит, Другой слюнит, разводит грязь И сладострастно стонет…
Петр Великий, Петр Великий! Ты один виновней всех: Для чего на север дикий Понесло тебя на грех? Восемь месяцев зима, вместо фиников – морошка. Холод, слизь, дожди и тьма – так и тянет из окошка Брякнуть вниз о мостовую одичалой головой… Негодую, негодую… Что же дальше, боже мой?!
Каждый день по ложке керосина Пьем отраву тусклых мелочей… Под разврат бессмысленных речей Человек тупеет, как скотина…
Есть парламент, нет? Бог весть, Я не знаю. Черти знают. Вот тоска – я знаю – есть, И бессилье гнева есть… Люди ноют, разлагаются, дичают, А постылых дней не счесть.
Где наше – близкое, милое, кровное? Где наше – свое, бесконечно любовное? Гучковы, Дума, слякоть, тьма, морошка… Мой близкий! Вас не тянет из окошка Об мостовую брякнуть шалой головой? Ведь тянет, правда? [1908] Саша Черный. Стихотворения. Ленинград, "Советский писатель", 1960.
* * * Это не было сходство, допусти мое даже в лесу,– это было то ждество, это было безумное превра щение одного в двоих. (Л.Андреев. "Проклятие зверя")
Все в штанах, скроённых одинаково, При усах, в пальто и в котелках. Я похож на улице на всякого И совсем теряюсь на углах…
Как бы мне не обменяться личностью: Он войдет в меня,а я в него,Я охвачен полной безразличностью И боюсь решительно всего…
Проклинаю культуру! Срываю подтяжки! Растопчу котелок! Растерзаю пиджак!! Я завидую каждой отдельной букашке, Я живу, как последний дурак…
В лес! К озерам и девственным елям! Буду лазить, как рысь, по шершавым стволам. Надоело ходить по шаблонным панелям И смотреть на подкрашенных дам!
Принесет мне ворона швейцарского сыра, У заблудшей козы надою молока. Если к вечеру станет прохладно и сыро, Обложу себе мохом бока.
Там не будет газетных статей и отчетов. Можно лечь под сосной и немножко повыть. Иль украсть из дупла вкусно пахнущих сотов, Или землю от скуки порыть…
А настанет зима– упираться не стану: Буду голоден, сир, малокровен и гол И пойду к лейтенанту, к приятелю Глану: У него даровая квартира и стол.
И скажу: "Лейтенант! Я – российский писатель, Я без паспорта в лес из столицы ушел, Я устал, как собака, и – веришь, приятель Как семьсот аллигаторов зол!
Люди в городе гибнут, как жалкие слизни, Я хотел свою старую шкуру спасти. Лейтенант! Я бежал от бессмысленной жизни И к тебе захожу по пути…"
Мудрый Глан ничего мне на это не скажет, Принесет мне дичины, вина, творогу… Только пусть меня Глан основательно свяжет, А иначе – я в город сбегу. 1907 или 1908 Саша Черный. Стихотворения. Ленинград, "Советский писатель", 1960.
ОБСТАНОВОЧКА Ревет сынок. Побит за двойку с плюсом, Жена на локоны взяла последний рубль, Супруг, убытый лавочкой и флюсом, Подсчитывает месячную убыль. Кряxтят на счетаx жалкие копейки: Покупка зонтика и дров пробила брешь, А розовый капот из бумазейки Бросает в пот склонившуюся плешь. Над самой головой насвистывает чижик (Xоть птичка божия не кушала с утра), На блюдце киснет одинокий рыжик, Но водка выпита до капельки вчера. Дочурка под кроватью ставит кошке клизму, В наплыве счастья полуоткрывши рот, И 1000 кошка, мрачному предавшись пессимизму, Трагичным голосом взволнованно орет. Безбровая сестра в облезлой кацавейке Насилует простуженный рояль, А за стеной жиличка-белошвейка Поет романс: "Пойми мою печаль" Как не понять? В столовой тараканы, Оставя черствый xлеб, задумались слегка, В буфете дребезжат сочувственно стаканы, И сырость капает слезами с потолка. [1909] Саша Черный. Стихотворения. Ленинград, "Советский писатель", 1960.
КРЕЙЦЕРОВА СОНАТА Квартирант сидит на чемодане И задумчиво рассматривает пол: Те же стулья, и кровать, и стол, И такая же обивка на диване, И такой же "бигус" на обед,Но на всем какой-то новый свет.
Блещут икры полной прачки Феклы. Перегнулся сильный стан во двор. Как нестройный, шаловливый хор, Верещат намыленные стекла, И заплаты голубых небес Обещают тысячи чудес.
Квартирант сидит на чемодане. Груды книжек покрывают пол. Злые стекла свищут: эй, осел! Квартирант копается в кармане, Вынимает стертый четвертак, Ключ, сургуч, копейку и пятак…
За окном стена в сырых узорах, Сотни ржавых труб вонзились в высоту, А в Крыму миндаль уже в цвету… Вешний ветер закрутился в шторах И не может выбраться никак. Квартирант пропьет свой четвертак!
Так пропьет, что небу станет жарко. Стекла вымыты. Опять тоска и тишь. Фекла, Фекла, что же ты молчишь? Будь хоть ты решительной и яркой: Подойди, возьми его за чуб И ожги огнем весенних губ…
Квартирант и Фекла на диване. О, какой торжественный момент! "Ты – народ, а я – интеллигент,Говорит он ей среди лобзаний,Наконец-то, здесь, сейчас, вдвоем, Я тебя, а ты меня – поймем…" [1909] Строфы века. Антология русской поэзии. Сост. Е.Евтушенко. Минск-Москва, "Полифакт", 1995.
ПРОБУЖДЕНИЕ ВЕСНЫ Вчера мой кот взглянул на календарь И хвост трубою поднял моментально, Потом подрал на лестницу как встарь, И завопил тепло и вакханально: "Весенний брак, гражданский брак Спешите, кошки, на чердак!"
И кактус мой – о, чудо из чудес!Залитый чаем и кофейной гущей, Как новый Лазарь, взял да и воскрес И с каждым днем прет из земли все пуще. Зеленый шум… Я поражен, "Как много дум наводит он!"
Уже с панелей слипшуюся грязь, Ругаясь, скалывают дворники лихие, Уже ко мне зашел сегодня "князь", Взял теплый шарф и лыжи беговые… "Весна, весна! – пою, как бард, Несите зимний хлам в ломбард".
Сияет солнышко. Ей-богу, ничего! Весенняя лазурь спугнула дым и копоть. Мороз уже не щиплет никого, Но многим нечего, как и зимою, лопать… Деревья ждут… Гниет вода, И пьяных больше, чем всегда.
Создатель мой! Спасибо за весну! Я думал, что она не возвратится,Но… дай сбежать в лесную тишину От злобы дня, холеры и столицы! Весенний ветер за дверьми… В кого б влюбиться, черт возьми? [1909] Саша Черный. Стихотворения. Ленинград, "Советский писатель", 1960.
АМУР И ПСИХЕЯ Пришла блондинка-девушка в военный лазарет, Спросила у привратника: "Где здесь Петров, корнет?"
Взбежал солдат по лестнице, оправивши шинель: "Их благородье требует какая-то мамзель".
Корнет уводит девушку в пустынный коридор; Не видя глаз, на грудь ее уставился в упор.
Краснея, гладит девушка смешной его халат, Зловонье, гам и шарканье несется из палат.
"Прошел ли скверный кашель твой? Гуляешь или нет? Я, видишь, принесла тебе малиновый шербет…"
– "Merci. Пустяк, покашляю недельки три еще". И больно щиплет девушку за нежное плечо.
Невольно отодвинулась и, словно в первый раз, Глядит до боли ласково в зрачки красивых глаз.
Корнет свистит и сердится. И скучно, и смешно! По коридору шляются – и не совсем темно…
Сказал блондинке-девушке, что ужинать пора, И проводил смущенную в молчаньи до двора…
В палате венерической бушует зычный смех, Корнет с шербетом носится и оделяет всех.
Друзья по 1000 койкам хлопают корнета по плечу, Смеясь, грозят, что завтра же расскажут всё врачу.
Растут предположения, растет басистый вой, И гордо в подтверждение кивнул он головой…
Идет блондинка-девушка вдоль лазаретных ив, Из глаз лучится преданность, и вера, и порыв.
Несет блондинка-девушка в свой дом свой первый сон: В груди зарю желания, в ушах победный звон. [1910] Саша Черный. Стихотворения. Ленинград, "Советский писатель", 1960.
ЖИЗНЬ У двух проституток сидят гимназисты: Дудиленко, Барсов и Блок. На Маше – персидская шаль и монисто, На Даше – боа и платок.
Оплыли железнодорожные свечи. Увлекшись азартным банчком, Склоненные головы, шеи и плечи Следят за чужим пятачком.
Играют без шулерства. Хочется люто Порой игроку сплутовать. Да жутко! Вмиг с хохотом бедного плута Засунут силком под кровать.
Лежи, как в берлоге, и с завистью острой Следи за игрой и вздыхай,А там на заманчивой скатерти пестрой Баранки, и карты, и чай…
Темнеют уютными складками платья. Две девичьих русых косы. Как будто без взрослых здесь сестры и братья В тиши коротают часы.
Да только по стенкам висят офицеры… Не много ли их для сестер? На смятой подушке бутылка мадеры, И страшно затоптан ковер.
Стук в двери. "Ну, други, простите, к нам гости!" Дудиленко, Барсов и Блок Встают, торопясь, и без желчи и злости Уходят готовить урок. [1910] Строфы века. Антология русской поэзии. Сост. Е.Евтушенко. Минск-Москва, "Полифакт", 1995.
ЛЮБОВЬ На перевернутый ящик Села худая, как спица, Дылда-девица, Рядом – плечистый приказчик.
Говорят, говорят… В глазах – пламень и яд,Вот-вот Она в него зонтик воткнет, А он ее схватит за тощую ногу И, придя окончательно в раж, Забросит ее на гараж Через дорогу…
Слава богу! Все злые слова откипели,Заструились тихие трели… Он ее взял, Как хрупкий бокал, Деловито за шею, Она повернула к злодею Свой щучий овал: Три минуты ее он лобзал Так, что камни под ящиком томно хрустели. Потом они яблоко ели: Он куснет, а после она,Потому что весна. 100 Стихотворений. 100 Русских Поэтов. Владимир Марков. Упражнение в отборе. Centifolia Russica. Antologia. Санкт-Петербург: Алетейя, 1997.
ПОД СУРДИНКУ Хочу отдохнуть от сатиры… У лиры моей Есть тихо дрожащие, легкие звуки. Усталые руки На умные струны кладу, Пою и в такт головою киваю…
Хочу быть незлобным ягненком, Ребенком, Которого взрослые люди дразнили и злили, А жизнь за чьи-то чужие грехи Лишила третьего блюда.
Васильевский остров прекрасен, Как жаба в манжетах. Отсюда, с балконца, Омытый потоками солнца, Он весел, и грязен, и ясен, Как старый маркёр.
Над ним углубленная просинь Зовет, и поет, и дрожит… Задумчиво осень Последние листья желтит, Срывает, Бросает под ноги людей на панель… А в сердце не молкнет свирель: Весна опять возвратится!
О зимняя спячка медведя, Сосущего пальчики лап! Твой девственный храп Желанней лобзаний прекраснейшей леди. Как молью изъеден я сплином… Посыпьте меня нафталином, Сложите в сундук и поставьте меня на чердак, Пока не наступит весна. [1909] Мысль, вооруженная рифмами. изд.2е. Поэтическая антология по истории русского стиха. Составитель В.Е.Холшевников. Ленинград, Изд-во Ленинградского университета, 1967.
МУХИ На дачной скрипучей веранде Весь вечер царит оживленье. К глазастой художнице Ванде Случайно сползлись в воскресенье Провизор, курсистка, певица, Писатель, дантист и певица.
"Хотите вина иль печенья?" Спросила писателя Ванда, Подумав в жестоком смущенье: "Налезла огромная банда! Пожалуй, на столько баранов Не хватит ножей и стаканов".
Курсистка упорно жевала. Косясь на остатки от торта, 1000
Решила спокойно и вяло: "Буржуйка последнего сорта". Девица с азартом макаки Смотрела писателю в баки.
Писатель за дверью на полке Не видя своих сочинений, Подумал привычно и колко: "Отсталость!" и стал в отдаленьи, Засунувши гордые руки В триковые стильные брюки.
Провизор, влюбленный и потный, Исследовал шею хозяйки, Мечтая в истоме дремотной: "Ей-богу! Совсем как из лайки… О, если б немножко потрогать!" И вилкою чистил свой ноготь.
Певица пускала рулады Все реже, и реже, и реже. Потом, покраснев от досады, Замолкла: "Не просят! Невежи… Мещане без вкуса и чувства! Для них ли святое искусство?"
Наелись. Спустились с веранды К измученной пыльной сирени. В глазах умирающей Ванды Любезность, тоска и презренье "Свести их к пруду иль в беседку? Спустить ли с веревки Валетку?"
Уселись под старой сосною. Писатель сказал: "Как в романе…" Девица вильнула спиною, Провизор порылся в кармане И чиркнул над кислой певичкой Бенгальскою красною спичкой. [1910] Саша Черный. Собрание сочинений в 5-ти томах. Москва: Эллис Лак, 1996.
СТИЛИЗОВАННЫЙ ОСЕЛ (Ария для безголосых)
Голова моя – темный фонарь с перебитыми стеклами, С четырех сторон открытый враждебным ветрам. По ночам я шатаюсь с распутными, пьяными Феклами, По утрам я хожу к докторам. Тарарам.
Я волдырь на сиденье прекрасной российской словесности, Разрази меня гром на четыреста восемь частей! Оголюсь и добьюсь скандалёзно-всемирной известности, И усядусь, как нищий-слепец, на распутье путей.
Я люблю апельсины и все, что случайно рифмуется, У меня темперамент макаки и нервы как сталь. Пусть любой старомодник из зависти злится и дуется И вопит: "Не поэзия – шваль!"
Врешь! Я прыщ на извечном сиденье поэзии, Глянцевито-багровый, напевно-коралловый прыщ, Прыщ с головкой белее несказанно-жженой магнезии, И галантно-развязно-манерно-изломанный хлыщ.
Ах, словесные, тонкие-звонкие фокусы-покусы! Заклюю, забрыкаю, за локоть себя укушу. Кто не понял – невежда. К нечистому! Накося – выкуси. Презираю толпу. Попишу? Попишу, попишу…
Попишу животом, и ноздрей, и ногами, и пятками, Двухкопеечным мыслям придам сумасшедший размах, Зарифмую все это для стиля яичными смятками И пойду по панели, пойду на бесстыжих руках… [1909] Строфы века. Антология русской поэзии. Сост. Е.Евтушенко. Минск-Москва, "Полифакт", 1995.
ДВА ЖЕЛАНИЯ 1
Жить на вершине голой, Писать простые сонеты… И брать от людей из дола Хлеб вино и котлеты.
2
Сжечь корабли и впереди, и сзади, Лечь на кровать, не глядя ни на что, Уснуть без снов и, любопытства ради,
Проснуться лет чрез сто. [1909] Саша Черный. Стихотворения. Ленинград, "Советский писатель", 1960.
КРИТИКУ Когда поэт, описывая даму, Начнет: "Я шла по улице. В бока впился корсет", Здесь "я" не понимай, конечно, прямо Что, мол, под дамою скрывается поэт. Я истину тебе по-дружески открою: Поэт – мужчина. Даже с бородою. [1909] Саша Черный. Собрание сочинений в 5-ти томах. Москва: Эллис Лак, 1996.
ПАСХАЛЬНЫЙ ПЕРЕЗВОН Пан-пьян! Красные яички. Пьян-пан! Красные носы. Били-бьют! Радостные личики. Бьют-били! Груды колбасы.
Дал-дам! Праздничные взятки. Дам-дал! И этим и тем. Пили-ели! Визиты в перчатках. Ели-пили! Водка и крем.
Пан-пьян! Наливки и студни. Пьян-пан! Боль в животе. Били-бьют! И снова будни. Бьют-били! Конец мечте. [1909] Строфы века. Антология русской поэзии. Сост. Е.Евтушенко. Минск-Москва, "Полифакт", 1995.
МОЙ РОМАН Кто любит прачку, кто любит маркизу, У каждого свой ду 1000 рман,А я люблю консьержкину Лизу, У нас – осенний роман.
Пусть Лиза в квартале слывет недотрогой, Смешна любовь напоказ! Но все ж тайком от матери строгой Она прибегает не раз.
Свою мандолину снимаю со стенки, Кручу залихватски ус… Я отдал ей все: портрет Короленки И нитку зеленых бус.
Тихонько-тихонько, прижавшись друг к другу, Грызем соленый миндаль. Нам ветер играет ноябрьскую фугу, Нас греет русская шаль.
А Лизин кот, прокравшись за нею, Обходит и нюхает пол. И вдруг, насмешливо выгнувши шею, Садится пред нами на стол.
Каминный кактус к нам тянет колючки, И чайник ворчит, как шмель… У Лизы чудесные теплые ручки И в каждом глазу – газель.
Для нас уже нет двадцатого века, И прошлого нам не жаль: Мы два Робинзона, мы два человека, Грызущие тихо миндаль.
Но вот в передней скрипят половицы, Раскрылась створка дверей… И Лиза уходит, потупив ресницы, За матерью строгой своей.
На старом столе перевернуты книги, Платочек лежит на полу. На шляпе валяются липкие фиги, И стул опрокинут в углу.