Во второй строке возникает многозначный образ, опять же связанный с карточной игрой. "Король червей" – всем известное простонародное название игральной карты. Но Бродский наделяет это словосочетание и вторым смыслом, раскрывающимся в тексте и подразумевающим существование государственного строя у могильных червей, которые ожидают своих жертв. Упоминание о карточной игре подчеркивает авантюрный характер происходящего. С другой стороны, "Король" – это одна из самых популярных песен Окуджавы, написанная в 1957 году, известная и как "Песенка о Лёньке Королёве". Лёнька Королёв, получивший "званье короля", у Окуджавы воплощение благородства и великодушия. Этот сказочный Король не должен умереть ("…не для Лёньки сырая земля"). В таком контексте образ "короля червей", "загодя ликующего", ожидая покойников, воспринимается как антитеза образу у Окуджавы. С такой же аллюзией-антитезой мы сталкиваемся в этой строфе еще раз. Если появившаяся в песне Окуджавы кукушка кричит ("кукушки крик… всё катится и катится"), то у Бродского она "безмолствует". Тут можно повторить, что антитеза – это практически основной приём, используемый Бродским при отсылках к песням Окуджавы.
В следующей строфе у Бродского появляется один из наиболее известных образов в поэзии Окуджавы – это трубач. Вот как трубач представлен в стихотворении Бродского:
Наши пушки уткнулись стволами вниз,
ядра размякли. Одни горнисты,
трубы свои извлекая из
чехлов, как заядлые онанисты,
драют их сутками так, что вдруг
те исторгают звук.
Трубач в песнях Окуджавы окружен романтическим ореолом: его появление пробуждает надежды, он возвещает о прощании или встрече, как, например: "Надежда, я вернусь тогда, когда трубач отбой сыграет,/ когда трубу к губам приблизит и острый локоть отведёт" или: "…я слышу: выводит мелодию какой-то грядущий трубач" или "Когда трубач над Краковом возносится с трубою,/ хватаюсь я за саблю с надеждою в глазах". Образная метафорика Бродского представляет собой откровенную инверсию окуджавской, с заменой верха – низом, музыкальных инструментов – упоминанием о дисфункции половых органов. Вероятно, Бродский рассчитывал, что эта пародийность не пройдет незамеченной.
В следующей (5-ой) строфе первой части снова можно отметить аллюзии на произведения Окуджавы.
Офицеры бродят, презрев устав,
в галифе и кителях разной масти.
Рядовые в кустах на сухих местах
предаются друг с другом постыдной страсти,
и краснеет, спуская пунцовый стяг,
наш сержант-холостяк.
Первые строки строфы: "Офицеры бродят, презрев устав,/ в галифе и кителях разной масти" – очень напоминают строчку: "Их седой командир, весь в коросте и рвани", а "сержант-холостяк" из оккупационной армии ведет свою родословную от "морально нестойкого ефрейтора", который "женился на пленной" в песне "Старый король".
Во второй части стихотворения Бродский, снова используя военную лексику Окуджавы, пишет: "К пуле я безразличен". Это напоминает следующий фрагмент из стихотворения Окуджавы "Сто раз закат краснел, рассвет синел…": "А пули? Пули были. Били часто./ Да что о них рассказывать – война". В сравниваемых стихах Бродского и Окуджавы интересен приём введения высказываний говорящего героя в сферу авторских оценочных суждений, когда невысказанное прямо авторское поэтическое слово начинает доминировать над мнимо убедительным словом героя. Можно сказать, что именно в этом существенная специфика полемического диалога между Бродским и Окуджавой, а интенсивность переклички как диалогического обмена репликами возрастает от введения новых и новых голосов или интертекстуальных связей.
Я не хочу умирать из-за
двух или трех королей, которых
я вообще не видал в глаза
(дело не в шорах, но в пыльных шторах).
Впрочем, и жить за них тоже мне
неохота. Вдвойне.
По образности вторая строфа второй части стихотворения Бродского напоминает "Старого короля" Окуджавы, а по поводу пыльных штор можно предположить, что они ведут происхождение от "синих штор" в "Надежде, Вере, Любови" и "пыльных шлемов" комиссаров в "Сентиментальном марше". Строфа заканчивается неожиданным парадоксом: "Впрочем, а жить за них тоже мне / неохота. Вдвойне", в очередной раз сближающим "Письмо…" со стихотворением Окуджавы "Из окна вагона".
По образности и по идеям с этим стихотворением перекликается третья строфа второй части "Письма.". Бродский переосмыслил "Из окна вагона" и при этом сохранил настроение, царящее в стихотворении Окуджавы. Он пишет: "Мне/ Скучен крестовый поход. Мне скучен/ вид застывших в моем окне/ гор, перелесков, речных излучин". Окуджава также описывает вид из окна, называет его застывшим, употребляет в связи с ним слово "однообразен". Но у Окуджавы "пейзаж поражения" служит как бы иллюстрацией к его собственному состоянию, и заканчивает он стихотворение словами "Как сюжет нашей памяти однообразен", рисуя картину своей "вселенской", необратимой усталости. У Бродского строфа заканчивается сходной сентенцией: "Плохо, ежели мир вовне/ изучен тем, кто внутри измучен". Речь у Бродского также идет об усталости, сопутствующей идейному краху. В этой строфе Бродский употребляет приемы, характерные для поэтической манеры Окуджавы, такие как внутренние рифмы в строке и повторение слов (впрочем, эти приемы не обязательно взяты у Окуджавы, они не чужды поэтике Бродского вообще). Хотя перечисление случаев сходства военных образов у Окуджавы и в "Письме генералу Z." можно было бы продолжить, мы считаем, что приведенных примеров достаточно для доказательства существования этих случаев.
Стихи Окуджавы и Бродского о войне после "Письма генералу Z."
Окуджава откликнулся на чешские события сатирической "Песенкой про старого гусака", обыгрывая фамилию коллаборциониста Густава Гусака, которого оккупанты сделали главой чешских коммунистов, после чего он отменил демократические реформы. Кроме того, в тот момент Окуджава сочинил короткое стихотворение о моральном кризисе системы, заканчивающееся строчками: "…люди царства своего / не уважают больше". Тема оккупации сопредельных стран с целью сохранения в них прокоммунистических режимов снова стала актуальной в 1979 году в связи с военными действиями в Афганистане. На этот раз авантюра повлекла за собой значительные людские потери и вызвала сильное недовольство в обществе. Оба поэта, о которых мы говорим в статье, откликнулись на события осуждающими стихами, но написанными в разной манере.
Стихотворение Бродского "Стихи о зимней кампании 1980 года" резко обличительное. В нем уже нет намеренно архаизированных деталей, какие были в "Письме генералу Z.", нет ничего, что бы позволяло рассмотреть ситуацию как вневременную. Стихотворение содержит массу страшных реалистических описаний современной войны, от которых "пахнет кровью", в отличие от "Письма генералу Z.", где речь шла о моральном кризисе. Кровь, тела убитых, человеческая свинина, мины, взрывы, патроны, самолёты, железо, мазут, артиллеристы, убийство, смерть, шинели, прицелы, Жучка (собака, запущенная в космос. Абсолютное большинство запущенных на орбиту собак погибли задохнувшись, сгорели или разбились при приземлении. Выбор клички – Жучка – можно считать далеко не случайным, если вспомнить, что мальчик из "Детства Темы" спускался в вонючий, заваленный грязью колодец, чтобы спасти свою Жучку, в то время как Жучка из стихотворения "всеми забыта" в стратосфере) – вот неполный ряд образов, присутствующих в "Стихах о зимней кампании 1980 года". В них также есть строчки, проникнутые эсхатологическим ожиданием: "Новое оледененье – оледененье рабства/ наползает на глобус". И хотя пушки, пули и прочая военная атрибутика есть и в "Письме генералу Z.", там оружие не используется по назначению. Можно констатировать некоторые образные пересечения "Письма…" и "Стихов о зимней кампании…", а следовательно – опосредованную перекличку стихотворения Бродского 1980 года с текстами Окуджавы об Отечественной войне, но в целом "военная образность", общая для всех этих текстов, скорее всего, принадлежит топосу русской литературы.
Реакция Окуджавы на экспансионистскую политику страны выразилась в деромантизации войны и в пацифистских мотивах, которые, впрочем, у Окуджавы появлялись и раньше, например в "Старинной солдатской песне":
Нас осталось мало: мы да наша боль.
Нас немного и врагов немного.
Живы мы покуда, фронтовая голь,
а погибнем – райская дорога.
Лирик Окуджава в 80-е годы вернулся к военной тематике, но рассматривал войну уже с других позиций, освободившись от идеологического багажа своей молодости. Его стихи
приобрели ярко выраженный гуманистический характер и отрицали войну как способ выяснения отношений. Из известных произведений, обладающих этими свойствами, можно назвать сатирическую песню "Римская империя времен упадка…", датированную 1982 годом: "Юношам империи времени упадка/ снились постоянно то скатка, то схватка, /то они в атаке, то они в окопе,/ то в Афганистане, а то и в Европе". Чтобы не оставалось сомнений в том, что речь на самом деле идет о советской действительности, Окуджава добавляет, что скатка, может быть, и не римская деталь, но это соответствует его замыслу. В этой песне Окуджава намекает не только на Афганскую войну, но и на события в Венгрии 1956 года и в Чехословакии 1968 года. В этом и в других текстах 80-х годов Окуджава смешивает реалии и лексику разных времен для создания обобщенного взгляда на войну как на явление, то есть применяет тот же прием, к которому прибегнул Бродский в "Письме генералу Z.". Ощущение войны как трагедии проскальзывает у Окуджавы в этот период даже в произведениях, которые кажутся при первом прочтении полу-шуточными. Так, например, в финале стихотворения "Солнышко сияет, музыка играет…" чувствуется тревожная нота: "Солнышко сияет, музыка играет,/ отчего ж так сердце замирает?". А вот строчки из стихотворения "Как время беспощадно.":
А тот, что с нежным пухом
над верхнею губой,
с ещё нетвёрдым духом,
разбуженный трубой, -Какой счастливой схваткой
разбужен он теперь,
подкованною пяткой
захлопывая дверь?
Приведем также фрагмент из текста того же периода "Проводы у военкомата":
Жизнь музыкой бравурной объята -
всё о том, что судьба пополам,
и о том, что не будет возврата
ни к любви и ни прочим делам.
Столь же показательны строчки из стихотворения "Оркестр играет боевые марши…":
Какие нас морочили обманы!
Какие пули жалили во мгле!
А сами мы, юны и безымянны,
за что потом покоились в земле?
А вот отрывок из стихотворения "Впереди идет сержант.":
У него в дому жена.
Не нужна ему война.
А уж если разобраться,
то кому она нужна?
Цитаты такого рода не оставляют сомнений насчет отношения Окуджавы к войне вообще и, в частности, к Афганской войне, составляющей исторический фон для приведенных стихов.
Перекличка Окуджавы с Бродским в стихотворении "Дерзость, или разговор перед боем"
Популярная песня "Дерзость, или Разговор перед боем" естественно встраивается в ряд стихов Окуджавы о войне, написанных в период 80-х. Однако у нее есть особенности, заслуживающие обсуждения. Эта песня построена как диалог генерала и офицера, не проявляющего энтузиазма перед боем. Такой сюжетный ход сразу же заставляет вспомнить "Письмо генералу Z.". Есть все основания предполагать, что Окуджава читал его в книге "Конец прекрасной эпохи", выпущенной в 1977 году издательством "Ардис" в США. Перед тем как обсуждать стихотворение Окуджавы, вспомним последнюю строфу из второй части "Письма генералу Z.":
Генерал! Я не думаю, что ряды
ваши покинув, я их ослаблю.
В этом не будет большой беды:
я не солист, но я чужд ансамблю.
Вынув мундштук из своей дуды,
жгу свой мундир и ломаю саблю.
Уже одна эта строфа устанавливает связь между разговорами с генералом у Окуджавы и Бродского, но эта связь не исчерпывается процитированным нами отрывком, о чём и пойдёт речь ниже. Приведем текст Окуджавы "Дерзость, или Разговор перед боем" полностью.
– Господин лейтенант, что это вы хмуры?
Аль не по сердцу вам ваше ремесло?
– Господин генерал, вспомнились амуры -
не скажу, чтобы мне с ними не везло.– Господин лейтенант, нынче не до шашней:
скоро бой предстоит, а вы все про баб!
– Господин генерал, перед рукопашной
золотые деньки вспомянуть хотя б.– Господин лейтенант, не к добру все это!
Мы ведь здесь для того, чтобы побеждать…
– Господин генерал, будет вам победа,
да придется ли мне с вами пировать?– На полях, лейтенант, кровию политых,
расцветет, лейтенант, славы торжество…
– Господин генерал, слава для убитых,
а живому нужней женщина его.– Черт возьми, лейтенант, да что это с вами!
Где же воинский долг, ненависть к врагу?!
– Господин генерал, посудите сами:
я и рад бы приврать, да вот не могу…– Ну гляди, лейтенант, каяться придется!
Пускай счеты с тобой трибунал сведет…
– Видно, так, генерал: чужой промахнется,
а уж свой в своего всегда попадет.