Да, да, сей шлем понравился мне.
Он - плод высочайшей заботы.
Его изюминка - острый шпиц!
Король - мастак на остроты!Боюсь только, с этой романтикой - грех:
Ведь если появится тучка,
Новейшие молнии неба на вас
Притянет столь острая штучка.Советую выбрать полегче убор
И на случай военной тревоги -
При бегстве средневековый шлем
Стеснителен в дороге!На почте я знакомый герб
Увидел над фасадом,
И в нем - ненавистную птицу, чей глаз
Как будто брызжет ядом.О, мерзкая тварь, попадешься ты мне, -
Я рук не пожалею!
Выдеру когти и перья твои,
Сверну, проклятой, шею!На шест высокий вздерну тебя,
Для всех открою заставы
И рейнских вольных стрелков повелю
Созвать для веселой забавы.Венец и держава тому молодцу,
Что птицу сшибет стрелою.
Мы крикнем: "Да здравствует король!" -
И туш сыграем герою.
Глава IV
Мы поздно вечером прибыли в Кельн.
Я Рейна услышал дыханье.
Немецкий воздух пахнул мне в лицо
И вмиг оказал влияньеНа мой аппетит. Я омлет с ветчиной
Вкусил благоговейно,
Но был он, к несчастью, пересолен, -
Пришлось заказать рейнвейна.И ныне, как встарь, золотится рейнвейн
В зеленоватом стакане.
Но лишнего хватишь - ударит в нос,
И голова в тумане.Так сладко щекочет в носу! А душа
Растаять от счастья готова.
Меня потянуло в пустынную ночь -
Бродить по городу снова.Дома смотрели мне в лицо,
И было желанье в их взгляде
Скорей рассказать мне об этой земле,
О Кельне, священном граде.Сетями гнусными святош
Когда-то был Кельн опутан.
Здесь было царство темных людей,
Но здесь же был Ульрих фон Гуттен.Здесь церковь на трупах плясала канкан,
Свирепствуя беспредельно,
Строчил доносы подлые здесь
Гоогстратен - Менцель Кельна.Здесь книги жгли и жгли людей,
Чтоб вытравить дух крамольный,
И пели при этом, славя творца
Под радостный звон колокольный.Здесь Глупость и Злоба крутили любовь
Иль грызлись, как псы над костью.
От их потомства и теперь
Разит фанатической злостью.Но вот он! В ярком сиянье луны
Неимоверной махиной,
Так дьявольски черен, торчит в небеса
Собор над водной равниной.Бастилией духа он должен был стать;
Святейшим римским пролазам
Мечталось: "Мы в этой гигантской тюрьме
Сгноим немецкий разум".Но Лютер сказал знаменитое: "Стой!"
И триста лет уже скоро,
Как прекратилось навсегда
Строительство собора.Он не был достроен - и благо нам!
Ведь в этом себя проявила
Протестантизма великая мощь,
Германии новая сила.Вы, жалкие плуты, Соборный союз,
Не вам, - какая нелепость! -
Не вам воскресить разложившийся труп,
Достроить старую крепость.О, глупый бред! Бесполезно теперь,
Торгуя словесным елеем,
Выклянчивать грош у еретиков,
Ходить за подачкой к евреям.Напрасно будет великий Франц Лист
Вам жертвовать сбор с выступлений!
Напрасно будет речами блистать
Король - доморощенный гений!Не будет закончен Кельнский собор,
Хоть глупая швабская свора
Прислала корабль наилучших камней
На построенье собора.Не будет закончен - назло воронью
И совам той гнусной породы,
Которой мил церковный мрак
И башенные своды.И даже такое время придет,
Когда без особого спора,
Не кончив зданье, соорудят
Конюшню из собора."Но если собор под конюшню отдать,
С мощами будет горе.
Куда мы денем святых волхвов,
Лежащих в алтарном притворе?"Пустое! Ну время ль возиться теперь
С делами церковного клира!
Святым царям из восточной земли
Найдется другая квартира.А впрочем, я дам превосходный совет:
Им лучшее место, поверьте, -
Те клетки железные, что висят
На башне Санкт-Ламберти.Велели в них сесть королю портных
И первым его вельможам,
А мы эти клетки, конечно, другим
Монаршим особам предложим.Герр Бальтазар будет справа парить,
Герр Гаспар - посредине,
Герр Мельхиор - слева. Бог ведает, как
Земля их носила доныне!Священный сей Восточный Союз
Канонизирован срочно,
Хоть жили они далеко не всегда
Достойно и беспорочно.Ведь Бальтазар и Мельхиор -
Сиятельные плуты -
Народам клялись конституцию дать
В тяжелые минуты, -И лгали оба. А герр Гаспар,
Царь мавров, владыка вздорный,
Глупцу-народу и вовсе воздал
Неблагодарностью черной.
Глава V
И к Рейнскому мосту придя наконец
В своем бесцельном блужданье,
Я увидал, как старый Рейн
Струится в лунном сиянье."Привет тебе, мой старый Рейн!
Ну как твое здоровье?
Я часто вспоминал тебя
С надеждой и любовью".И странно: кто-то в темной воде
Зафыркал, закашлялся глухо,
И хриплый старческий голос вдруг
Мое расслышало ухо:"Здорово, мой мальчик, я очень рад,
Что вспомнил ты старого друга.
Тринадцать лет я тебя не видал,
Подчас приходилось мне туго.Я в Бибрихе наглотался камней,
А это, знаешь, не шутка;
Но те стихи, что Беккер творит,
Еще тяжелей для желудка.Он девственницей сделал меня,
Какой-то недотрогой,
Которая свой девичий венок
Хранит в непорочности строгой.Когда я слышу глупую песнь,
Мне хочется вцепиться
В свою же бороду. Я готов
В себе самом утопиться.Французам известно, что девственность я
Утратил волею рока,
Ведь им уж случалось меня орошать
Струями победного сока.Глупейшая песня! Глупейший поэт!
Он клеветал без стесненья.
Скомпрометировал просто меня
С политической точки зренья.Ведь если французы вернутся сюда,
Ну что я теперь им отвечу?
А кто, как не я, молил небеса
Послать нам скорую встречу!Я так привязан к французикам был,
Любил их милые штучки.
Они и теперь еще скачут, поют
И носят белые брючки?Их видеть рад я всей душой,
Но я боюсь их насмешек:
Иной раз таким подденут стихом,
Что не раскусишь орешек.Тотчас прибежит Альфред де Мюссе,
Задира желторотый,
И первый пробарабанит мне
Свои дрянные остроты".И долго бедный старый Рейн
Мне жаловался глухо.
Как мог, я утешил его и сказал
Для ободренья духа:"Не бойся, мой старый, добрый Рейн,
Не будут глумиться французы:
Они уж не те французы теперь -
У них другие рейтузы.Рейтузы их не белы, а красны,
У них другие пряжки,
Они не скачут, не поют,
Задумчивы стали, бедняжки.У них не сходят с языка
И Кант, и Фихте, и Гегель.
Пьют черное пиво, курят табак,
Нашлись и любители кегель.Они филистеры, так же как мы,
И даже худшей породы.
Они Генгстенбергом клянутся теперь,
Вольтер там вышел из моды.Альфред де Мюссе, в этом ты прав,
И нынче мальчишка вздорный,
Но ты не горюй: мы запрем на замок
Его язычок задорный.Пускай протрещит он плохой каламбур, -
Мы штучку похуже устроим:
Просвищем, что у прелестных дам
Бывало с нашим героем.А Беккер - да ну его, добрый мой Рейн,
Не думай о всяком вздоре!
Ты песню получше услышишь теперь.
Прощай, мы свидимся вскоре".
Глава VI
Вслед Паганини бродил, как тень,
Свой Spiritus familiaris,
То псом, то критиком становясь -
Покойным Георгом Гаррис.Бонапарту огненный муж возвещал,
Где ждет героя победа.
Свой дух и у Сократа был,
И это не призраки бреда.Я сам, засидевшись в ночи у стола
В погоне за рифмой крылатой,
Не раз замечал, что за мною стоит
Неведомый соглядатай.Он что-то держал под черным плащом,
Но вдруг - на одно мгновенье -
Сверкало, будто блеснул топор,
И вновь скрывалось виденье.Он был приземист, широкоплеч,
Глаза - как звезды, блестящи.
Писать он мне никогда не мешал,
Стоял в отдаленье чаще.Я много лет не встречался с ним,
Приходил он, казалось, бесцельно,
Но вдруг я снова увидел его
В полночь на улицах Кельна.Мечтая, блуждал я в ночной тишине
И вдруг увидал за спиною
Безмолвную тень. Я замедлил шаги
И стал. Он стоял за мною.Стоял, как будто ждал меня,
И вновь зашагал упорно,
Лишь только я двинулся. Так пришли
Мы к площади соборной.Мне страшен был этот призрак немой!
Я молвил: "Открой хоть ныне,
Зачем преследуешь ты меня
В полуночной пустыне?Зачем ты приходишь, когда все спит,
Когда все немо и глухо,
Но в сердце - вселенские чувства, и мозг
Пронзают молнии духа.
О, кто ты, откуда? Зачем судьба
Нас так непонятно связала?
Что значит блеск под плащом твоим,
Подобный блеску кинжала?"Ответ незнакомца был крайне сух
И даже флегматичен:
"Пожалуйста, не заклинай меня,
Твой тон чересчур патетичен.Знай, я не призрак былого, не тень,
Покинувшая могилу.
Мне метафизика ваша чужда,
Риторика не под силу.У меня практически-трезвый уклад,
Я действую твердо и ровно,
И, верь мне, замыслы твои
Осуществлю безусловно.Тут, может быть, даже и годы нужны,
Ну что ж, подождем, не горюя.
Ты мысль, я - действие твое,
И в жизнь мечты претворю я.Да, ты - судья, а я палач,
И я, как раб молчаливый,
Исполню каждый твой приговор,
Пускай несправедливый.Пред консулом ликтор шел с топором,
Согласно обычаю Рима.
Твой ликтор, ношу я топор за тобой
Для прочего мира незримо.Я ликтор твой, я иду за тобой,
И можешь рассчитывать смело
На острый этот судейский топор.
Итак, ты - мысль, я - дело".
Глава VII
Вернувшись домой, я разделся и вмиг
Уснул, как дитя в колыбели.
В немецкой постели так сладко спать,
Притом в пуховой постели!Как часто мечтал я с глубокой тоской
О мягкой немецкой перине,
Вертясь на жестком тюфяке
В бессонную ночь на чужбине!И спать хорошо, и мечтать хорошо
В немецкой пуховой постели,
Как будто сразу с немецкой души
Земные цепи слетели.И, все презирая, летит она ввысь,
На самое небо седьмое.
Как горды полеты немецкой души
Во сне, в ее спальном покое!Бледнеют боги, завидев ее.
В пути, без малейших усилий,
Она срывает сотни звезд
Ударом мощных крылий.Французам и русским досталась земля,
Британец владеет морем.
Зато в воздушном царстве грез
Мы с кем угодно поспорим.Там гегемония нашей страны,
Единство немецкой стихии.
Как жалко ползают по земле
Все нации другие!Я крепко заснул, и снилось мне,
Что снова блуждал я бесцельно
В холодном сиянье полной луны
По гулким улицам Кельна.И всюду за мной скользил по пятам
Тот черный, неумолимый.
Я так устал, я был разбит -
Но бесконечно шли мы!Мы шли без конца, и сердце мое
Раскрылось зияющей раной,
И капля за каплей алая кровь
Стекала на грудь непрестанно.Я часто обмакивал пальцы в кровь
И часто, в смертельной истоме,
Своею кровью загадочный знак
Чертил на чьем-нибудь доме.И всякий раз, отмечая дом
Рукою окровавленной,
Я слышал, как, жалобно плача, вдали
Колокольчик звенит похоронный.Меж тем побледнела, нахмурясь, луна
На пасмурном небосклоне.
Неслись громады клубящихся туч,
Как дикие черные кони.И всюду за мною скользил по пятам,
Скрывая сверканье стали,
Мой черный спутник. И долго мы с ним
Вдоль темных улиц блуждали.Мы шли и шли, наконец глазам
Открылись гигантские формы:
Зияла раскрытая настежь дверь -
И так проникли в собор мы.В чудовищной бездне царила ночь,
И холод и мгла, как в могиле,
И, только сгущая бездонную тьму,
Лампады робко светили.Я медленно брел вдоль огромных подпор
В гнетущем безмолвии храма
И слышал только мерный шаг,
За мною звучавший упрямо.Но вот открылась в блеске свечей,
В убранстве благоговейном,
Вся в золоте и в драгоценных камнях
Капелла трех королей нам.О, чудо! Три святых короля,
Чей смертный сон так долог,
Теперь на саркофагах верхом
Сидели, откинув полог.Роскошный и фантастичный убор
Одел гнилые суставы,
Прикрыты коронами черепа,
В иссохших руках - державы.Как остовы кукол, тряслись костяки,
Покрытые древней пылью.
Сквозь благовонный фимиам
Разило смрадной гнилью.Один из них тотчас задвигал ртом
И начал без промедленья
Выкладывать, почему от меня
Он требует уваженья.Во-первых, потому, что он мертв,
Во-вторых, он монарх державный,
И, в-третьих, он святой. Но меня
Не тронул сей перечень славный.И я ответил ему, смеясь:
"Твое проиграно дело!
В преданья давней старины
Ты отошел всецело.Прочь! Прочь! Ваше место - в холодной земле,
Всему живому вы чужды,
А эти сокровища жизнь обратит
Себе на насущные нужды.Веселая конница будущих лет
Займет помещенья собора.
Убирайтесь! Иль вас раздавят, как вшей,
И выметут с кучей сора!"Я кончил и отвернулся от них,
И грозно блеснул из мрака
Немого спутника грозный топор,
Он понял все, без знака,Приблизился и, взмахнув топором,
Пока я медлил у двери,
Свалил и расколошматил в пыль
Скелеты былых суеверий.И жутко, отдавшись гулом во тьме,
Удары прогудели.
Кровь хлынула из моей груди,
И я вскочил с постели.
Глава VIII
От Кельна до Гагена стоит проезд
Пять талеров прусской монетой.
Я не попал в дилижанс, и пришлось
Тащиться почтовой каретой.Сырое осеннее утро. Туман.
В грязи увязала карета.
Но жаром сладостным была
Вся кровь моя согрета.О, воздух отчизны! Я вновь им дышал,
Я пил аромат его снова.
А грязь на дорогах! То было дерьмо
Отечества дорогого.Лошадки радушно махали хвостом,
Как будто им с детства знаком я.
И были мне райских яблок милей
Помета их круглые комья.Вот Мюльгейм. Чистенький городок.
Чудесный нрав у народа!
Я проезжал здесь последний раз
Весной тридцать первого года.Тогда природа была в цвету,
И весело солнце смеялось,
И птицы пели любовную песнь,
И людям сладко мечталось.Все думали: "Тощее рыцарство нам
Покажет скоро затылок.
Мы им вослед презентуем вина
Из длинных железных бутылок.И, стяг сине-красно-белый взметнув,
Под песни и пляски народа,
Быть может, и Бонапарта для нас
Из гроба поднимет Свобода".О, господи! Рыцари все еще здесь!
Иные из этих каналий
Пришли к нам сухими, как жердь, а у нас
Толщенное брюхо нажрали.Поджарая сволочь, сулившая нам
Любовь, Надежду, Веру,
Успела багровый нос нагулять,
Рейнвейном упившись не в меру.Свобода, в Париже ногу сломав,
О песнях и плясках забыла.
Ее трехцветное знамя грустит,
На башнях повиснув уныло.А император однажды воскрес,
Но уже без огня былого,
Британские черви смирили его,
И слег он безропотно снова.Я сам провожал катафалк золотой,
Я видел гроб золоченый.
Богини победы его несли
Под золотою короной.Далёко, вдоль Елисейских полей,
Под аркой Триумфальной,
В холодном тумане, по снежной грязи
Тянулся кортеж погребальный.Фальшивая музыка резала слух,
Все музыканты дрожали
От стужи. Глядели орлы со знамен
В такой глубокой печали.И взоры людей загорались огнем
Оживших воспоминаний.
Волшебный сон империи вновь
Сиял в холодном тумане.Я плакал сам в тот скорбный день
Слезами горя немого,
Когда звучало "Vive l'Empereur!"
Как страстный призыв былого.
Глава IX
Из Кельна я в семь сорок пять утра
Отправился в дорогу.
И в Гаген мы прибыли около трех.
Теперь - закусим немного!Накрыли. Весь старонемецкий стол
Найдется здесь, вероятно,
Сердечный привет тебе, свежий салат,
Как пахнешь ты ароматно!Каштаны с подливкой в капустных листах,
Я в детстве любил не вас ли?
Здорово, моя родная треска,
Как мудро ты плаваешь в масле!Кто к чувству способен, тому всегда
Аромат его родины дорог.
Я очень люблю копченую сельдь,
И яйца, и жирный творог.Как бойко плясала в жиру колбаса!
А эти дрозды-милашки,
Амурчики в муссе, хихикали мне,
Лукавые строя мордашки."Здорово, земляк! - щебетали они. -
Ты где же так долго носился?
Уж, верно, ты в чужой стороне
С чужою птицей водился?"Стояла гусыня на столе,
Добродушно-простая особа.
Быть может, она любила меня,
Когда мы были молоды оба.Она, подмигнув значительно мне,
Так нежно, так грустно смотрела!
Она обладала красивой душой,
Но у ней было жесткое тело.И вот наконец поросенка внесли,
Он выглядел очень мило.
Доныне лавровым листом у нас
Венчают свиные рыла!
Глава X
За Гагеном скоро настала ночь,
И вдруг холодком зловещим
В кишках потянуло. Увы, трактир
Лишь в Унне нам обещан.Тут шустрая девочка поднесла
Мне пунша в дымящейся чашке.
Глаза были нежны, как лунный свет,
Как шелк - золотые кудряшки.Ее шепелявый вестфальский акцент, -
В нем было столько родного!
И пунш перенес меня в прошлые дни,
И вместе сидели мы снова,