Явление IV
Ренцо, Барбарина, Смеральдина.
Ренцо
Недурно! Барбарина, вот, бесспорно,
Большая новость. Я благодарю
Судьбу за то, что у меня в груди
Могучий дух.
Барбарина
Я отрицать не стану,
Могла бы тяжкой быть минута эта.
Когда бы философских сочинений
Мы не читали и не размышляли
С тобой о человеческой природе
И разуме, несдобровать бы мне.
Смеральдина
Родные дети вы мои, охота
Вам слушать мужа. Этакий осел
И негодяй!
Ренцо
Но что ж, мы ваши дети
Или не ваши?
Смеральдина
Не мои. Вы сами
Все слышали. Но ведь не все ль равно?
Я, как своих, вскормила вас, растила;
Не отрывайтесь от моей груди.
Барбарина
Нет, Смеральдина. Мы расходы ваши,
Как только сможем, возместим сполна.
Недопустимо, чтобы тот, кто вам
Чужой по крови, отягчал собою
Ваш бедный дом, наперекор к тому же
Супругу вашему. Мне очевидно,
Что от разлуки с нами вы склонны
К известной грусти. Это недовольство
Вам внушено единственно привычкой
Жить с нами вместе, мыслями о том,
Что нам обидно пережить изгнанье,
Уйти скитаться. Вы должны понять,
Что ваше недовольство рождено
Лишь себялюбием, царящим в вас.
Смеральдина
Как себялюбием? Что это значит?
Барбарина
Да, Смеральдина, вы огорчены,
Что мы уходим; значит, вы хотите
Нас удержать, чтоб легче было вам;
Итак, вы для себя хотите блага.
Не мудрствуйте, тут возразить нельзя.
Так знайте же, что я и брат мой Ренцо
В лесу обычно предаемся чтенью
Новейших книг, которые на вес
Вы покупаете для лавки; там
Мы философствуем о человеке
И познаем до корня все причины
Различных человеческих поступков,
И нас уже ничто не удивит.
Мы неповинны в вашем недовольстве
Ни в малой степени, ему виной
Лишь ваше себялюбие. Смирите
Его рассудком, если в силах. Мы
С высоким равнодушием уходим.
Когда разбогатеем, мы припомним
Все, что вы сделали для нас, конечно,
Мы по общественным законам вас
Вознаградим, но не из чувства долга.
Ступайте. До свиданья.
Ренцо
Так, сестра,
Ты истинный философ, ты отлично
Умеешь человеческим желаньям
Противоставить истинную ценность
Общественных законов. Смеральдина,
Пусть небеса помогут вам. Идите
К супругу, утвержденному для вас
Общественным законом, и старайтесь
От темных чувств освободить свой разум,
Коль только можете, и тем ослабить
Гнет себялюбия, томящий вас.
Ступайте. До свиданья.
Смеральдина
Вертопрахи
Без головы! Что это за слова?
Какое себялюбие такое?
Рассудок? Общество? Законы? Кто
Вас научил так говорить и думать?
Ах, глупые ребята!
Барбарина
(громко смеясь)
Ха, ха, брат,
Смотри, она сердита! Как ужасно
Не быть философом.
Ренцо
Вас, Смеральдина,
Терзает себялюбие. Идите.
Иначе здесь вас устыдит при всех
Любой из образованных прохожих,
Лишенный предрассудков.
Смеральдина
Видит небо,
Когда б я знала вашу черноту,
Оставила бы вас тонуть. Так, значит,
Я из любви к самой себе спасла
Вас из воды и не дала погибнуть?
Барбарина
Что за вопрос! Ведь это очевидно.
Вы чувствовали, что для вас приятно
Так поступить, и поступили так.
Смеральдина
Чтоб вас кормить, я истощалась; голой
Ходила, чтоб одеть вас; свой кусок
Я уступала вам, чтоб были сыты
Вы по сей день; для вас перенесла
Тьму бедствий, тьму тревог, и это все
Из себялюбия?
Ренцо
Мне слушать вас
Поистине смешно. Ха, ха! Конечно,
Из себялюбия. То, чем вы жили,
Был фанатизм геройского поступка.
То удовольствие, что доставлял вам
Поступок ваш, желанье приобресть
Над нами власть – все это было только
Игрою себялюбия.
Смеральдина
О небо!
Так значит, вы не видите ни в чем
Моей заслуги?
Барбарина
Смеральдина, тише.
Поступок ваш не создает заслуги
Сам по себе. Но если нас постигнет
Удача, мы сообразуем чувство
С общественным законом и сполна
Вам возместим убыток, понесенный
Из себялюбия.
Смеральдина
(в ярости)
Да будет проклят
Тот день, когда из-за любви к себе
Я пожалела двух неблагодарных,
Двух сумасшедших, что меня бросают
Так равнодушно и жестокосердно.
Когда хоть раз спасу того, кто тонет,
Когда хоть раз озябшего одену,
Когда хоть раз еще дам медный грош
Тому, кто дохнет с голода и жажды,
Пускай меня задушат, искромсают,
В куски изрубят и опять сожгут.
(Уходит.)
Явление V
Ренцо, Барбарина.
Ренцо
Она ушла рассерженной. Сестра,
Простим ее невежество.
Барбарина
Конечно.
Но все-таки скажи: тебе не грустно
Вдруг очутиться так, бродягой бедным,
В лохмотьях и не зная, чей ты сын?
Ренцо
Ничуть, сестра. И вот мой философский
Расчет. У нас с тобою нет отца
И матери. Мы, стало быть, свободны
От послушанья и воздействий. Так
Уже отсечено желанье смерти
Родителей, чтоб получить в наследство
Их достоянье, дабы утолять
Несчетных человеческих страстей
Безмерные порывы. Это – благо,
А вовсе не ущерб. Но перейдем
К дальнейшему. Ты никого не любишь?
Барбарина
Нет, никого, мой Ренцо, будь уверен.
Ренцо
Я тоже никого. Так отсечен
Источник безрассудного желанья,
Источник этой пагубнейшей страсти –
Искать утехи в щегольских нарядах,
Из-за которой жалки и смешны
Влюбленные, из-за которой стонут
Владельцы лавок, верящие в долг.
Вот благо, превышающее многим
Невыгоду лохмотьев. Если так,
Не будем приучать природу нашу
К тому, что современники считают
Удобным и приятным. Никогда
И ни к чему не следует питать
Привязанность и дружбу в этом мире.
Нам забывать нельзя, что оба пола
Орудуют всегда себялюбиво.
Возьмем за правило, что вообще
Все смертные высокомерны, жадны,
Тщеславны, мстительны, непрямодушны,
Нам надлежит питаться этой мыслью;
Исторгнем себялюбие вполне
И будем счастливы. Идем, сестра.
Барбарина
Послушай, Ренцо. Я тебе клянусь,
Что никого не полюблю, что буду
Всю жизнь философом. Но я должна
Признаться, что хотя я никого
И не люблю, но часто вкруг меня
Одна Зеленая летает Птичка;
Она меня, как видно, любит; к ней
Я и сама испытываю нежность.
Ренцо
Сестра, пустое. Я тебя избавлю
От этой страсти. Знай, что птицы все,
По тайному инстинкту, любят виться
Вкруг щеголих. Тебя она считает
За щеголиху и летит к тебе.
Уйдем от всех, покинем этот город
С его соблазнами.
(Уходит.)
Барбарина
О свет! О свет!
Как ты печален, если здесь нельзя
Прельститься даже легкою любовью,
Воздушной дружбою Зеленой Птички.
(Уходит.)
Явление VI
Подземный склеп под отверстием сточной ямы, где заключена Нинетта в траурной одежде.
Нинетта
Зачем еще живу я год за годом,
Погребена в ужасной этой яме,
Где столько нечистот, таких зловонных,
Всегда течет? Несчастная Нинетта,
Дочь Конкула! Тебе бы лучше было
Голубкой оставаться, заключенной
Под коркой рокового апельсина,
Во власти у Креонты, великанши,
Чем оказаться, будучи невинной,
Неведомо за что похороненной
Еще при жизни в этой грязной яме,
Едва успев родить двух близнецов.
Вот добрая зелененькая Птичка,
Что, как всегда, приносит мне еду,
Спускаясь чрез отверстье сточной ямы.
Ах, Птичка, Птичка, лучше бы ты дала
Мне умереть! Тогда конец настал бы
Моим мученьям. Были бы довольны
Жестокий мой супруг, король Тарталья,
И недруг мой, его старуха мать.
(Плачет.)
Явление VII
Нинетта, Зеленая Птичка, спускающаяся с бутылочкой и хлебом.
Зеленая Птичка
Не плачь, не плачь, Нинетта; уже, быть может, скоро
Ты выйдешь к лучшей жизни из страшного затвора.
Нинетта
Как? Неужели это голос Птички?
Зеленая Птичка
Ах, не дивись, Нинетта, что я хранил молчанье,
Восемнадцать лет, не смея смягчить твое страданье.
Ведь ты, побыв принцессой, а после – апельсином,
Узнала, что возможно меняться всем личинам.
Я царский сын, но в детстве, ребенком-невеличкой,
По воле Людоеда я стал Зеленой Птичкой.
Все может дочь Нинетты, мой идол, Барбарина;
В ее руках таится твоя, моя судьбина.
Но ах, пред нашей целью великие препоны,
Нас угнетают злые, жестокие законы!
Нинетта
Скажи мне, Птичка, в чем моя вина?
За что томлюсь я в этой страшной яме?
Что муж мой, что мои родные дети?
Зеленая Птичка
Нинетта, ты невинна, тебя свекровь сгубила,
Она тебя в распутстве пред сыном обвинила.
Она ему писала – он был тогда в отлучке, –
Что родила ты двойню из кобелька и сучки.
Король всему поверил и повелел указом
Бездушной Тартальоне все дело кончить разом.
Жестокая старуха, украв твою свободу,
Детей, тобой рожденных, велела бросить в воду.
Но дети не погибли. Нашелся им спаситель,
Почтенный Панталоне, венецианский житель.
Они по свету бродят, как два простолюдина;
Один зовется Ренцо, другая – Барбарина.
Нинетта, верь, надейся; но не надейся слепо;
Молись богам усердно из смрадного вертепа.
И, если брат с сестрою осилят все напасти,
Ты из зловонной ямы вернешься к прежней власти;
Погибнет Тартальона; я сброшу хвост зеленый;
Коль дочь твоя не дрогнет, ее возьму я в жены.
Но, боже, я обязан служить враждебным силам.
Нинетта, я смолкаю и обращаюсь тылом.
(Поднимается и исчезает.)
Нинетта
Мужайся, разум; о поток событий!
Преломим хлеб, с молитвой к небесам.
Когда, восьмнадцать лет пробыв в могиле,
Я выберусь отсюда,
То свет еще не знал такого чуда.
Склеп закрывается.
Явление VIII
Городская улица.
Бригелла один.
Бригелла , – восстановил свой пророческий дар съеденными в колбасной овечьими потрохами под соусом. Чувствует, как у него в животе бурлят астрология и вдохновение поэтическое и провидческое; это прелюдии того, что сейчас разразится. Он будет помогать Тартальоне, насколько сможет; он испытывает любовную слабость к этой старухе; о вкусах не следует спорить. Она старуха, безобразна, но королева. У поэта могут быть склонности, отличающие его от толпы. Ему хотелось бы смягчить ее сердце знаками внимания, чувствительными выражениями и нежными стихами.
(Напыщенно.)
Сребро витых и ввысь встающих влас,
Клубящееся вкруг златого лика.
(Уходит.)
Явление IX
Пустынный берег.
Барбарина, Ренцо.
Барбарина
Брат, ночь близка.
А здесь я вижу только
Пустынный берег.
Воздух ледяной.
Мои ступни, и челюсти, и руки
Дрожат от холода. Я сознаюсь,
Мной себялюбие овладевает.
Ренцо
Будь твердой, Барбарина, и борись.
Я сам от голода едва стою;
Но этот дикий, обнаженный берег
И эта отдаленность от людей,
Себялюбивых, злобных, о, поверь,
Мне укрепляют дух…
Барбарина
Но, Ренцо, если
Нас пригласил бы кто-нибудь сейчас
В свой дом, и затопил бы нам камин,
И предложил бы нам хороший ужин,
Хорошую постель, скажи по правде,
К нему ты чувствовал бы неприязнь?
Ренцо
Я бы ценил постель, камин и ужин;
Но, думая об этом человеке,
Который ради собственной услады
Нас пригласил к себе, я бы с презреньем
Отверг его благодеянье.
Барбарина
Ренцо,
Я правду говорю: сон, голод, холод
Заставили б меня его признать
Ну просто восхитительным и полным
Любовью к нам, а не к себе.
Ренцо
Тьфу, тьфу.
Он был бы или женщиной, и так
Он поступил бы для меня, мужчины;
Или мужчиной, и тогда бы сделал
Так для тебя, для женщины. Всегда
Лукавство. В лучшем случае он был бы
Подвигнут фанатизмом, жаждой славы;
Себе же говорил бы: вот великий,
Великодушный, щедрый, сердобольный,
Прекраснейший поступок. Всюду скрыто
Гнилое себялюбие внутри.
Барбарина
Ах, Ренцо, голод, холод и усталость
Во мне так сильны, что в моих глазах
Ты попросту безумец и фанатик,
Себялюбивей всех других людей.
Ренцо
Но почему?
Барбарина
Твоя свирепость эта,
Твое презрение ко всем другим
В тебе из себялюбия родятся.
И себялюбие в тебе так властно,
Что ты не замечаешь сам, как гибнешь
От голода и стужи. Или это,
Ты думаешь, еще не фанатизм?
Ренцо
Постой немного.
Я боюсь, что ты
Права. А если так, не отрицаю,
Я сам к себе питал бы неприязнь.
(Задумывается.)
Явление X
Землетрясение, чудеса, мрак.
Те же и Кальмон , античная статуя.
Кальмон
Она права. Открой глаза, о Ренцо.
Барбарина
О боже, Ренцо; статуя шагает
И говорит.
Ренцо
Философ назовет
Подобный случай неправдоподобным;
Но это правда. Статуя, кто ты?
Кальмон
Я тот, кто прежде был, как ныне ты,
Плохим философом. Я вскрыть стремился
Людскую душу. Человеком видел
И я, что себялюбие – причина
Малейших действий. Видел, или мне
В моем бреду казалось, что рассудок –
Раб чувств, и, в буйной дерзости ума,
Я почитал неисправимо жадным,
Неблагодарным, вероломным, злым,
Лишь для себя, не для других живущим
Весь род людской и высшего начала
Славнейшее и лучшее созданье
Кичливо презирал. О, лучше б я
Язык свой вырвал, прежде чем впервые
Самоотверженность высоких дел,
Которую я все же видел в людях,
Назвал я фанатизмом и безумьем,
Исчадьем себялюбия, рожденным
Самодовольной и дурацкой спесью!
Как много я пресек прекрасных дел,
Как много создал я неблагодарных!
Что пользы, Ренцо, принуждать себя
Быть подозрительным ко всем и тратить
Дар слова, чтобы убеждать других,
Что по своей природе неизбежно
Все люди плохи и что разум в рабстве
У наших чувств? Среди живых ты только
Взаимное разбудишь подозренье,
Тоску и отвращение друг к другу.
И вечную вражду. Ведь сам ты, Ренцо,
Лишь человек. Когда бы кто-нибудь
Сказал тебе, что о тебе он судит,
Как ты о прочих, знаю, тайный стыд
Ты испытал бы и язык твой, движим
Все тем же себялюбием, искал бы
Все средства оправдаться, чтоб уверить,
Что сам ты честен, милостив и щедр.
То глас природы, не терпящей зла.
Ты, значит, хочешь быть таким и знаешь,
Что человек таким быть должен, ты
Рассудком, неподвластным чувству, видишь,
В чем зло и в чем добро. Люби себя,
Любя других, и, следуя рассудку,
Который исполняет волю неба,
А не мгновенных чувств, таким ты станешь,
Любя себя, каким хотел бы стать.
Барбарина
Брат, статуя, по-моему, вполне
Порядочный философ.
Ренцо
Он, сестра,
Философ-статуя, прогорклый, затхлый
Нравоучитель; он не опроверг,
Что себялюбие причина действий.
Кальмон
Я так же думал, юноша, как ты,
Тому четыре века. Презирал
Людей, как ты. Хотел добиться силой,
Чтоб не зависели мои поступки
От себялюбия. И вот тогда
Мое окаменело сердце, тело
Во мрамор обратилось, я упал
На землю и лежал года, покрытый
Травой и грязью. Брошенный чурбан,
Мишень прохожих, отдающих дань
Природе. Так со всяким смертным будет.
Когда он жить захочет вопреки
Любви к себе, началу всех деяний.
Ренцо
Не стоило являться с канителью
Такою скучной, чтобы доказать,
Что я был прав, нелепая фигура!
Итак, все – себялюбие, все, все.
Кальмон