ПЕРЕБИРАЯ НАШИ ДАТЫ
Перебирая наши даты,
Я обращаюсь к тем ребятам,
Что в сорок первом шли в солдаты
И в гуманисты в сорок пятом.
А гуманизм не просто термин,
К тому же, говорят, абстрактный.
Я обращаюсь вновь к потерям,
Они трудны и невозвратны.
Я вспоминаю Павла, Мишу,
Илью, Бориса, Николая.
Я сам теперь от них завишу,
Того порою не желая.
Они шумели буйным лесом,
В них были вера и доверье.
А их повыбило железом,
И леса нет - одни деревья.
И вроде день у нас погожий,
И вроде ветер тянет к лету…
Аукаемся мы с Серёжей,
Но леса нет, и эха нету.
А я всё слышу, слышу, слышу,
Их голоса припоминая…
Я говорю про Павла, Мишу
Илью, Бориса, Николая.
1961
ВДОХНОВЕНЬЕ
Жду, как заваленный в забое,
Что стих пробьётся в жизнь мою.
Бью в это тёмное, рябое,
В слепое, в каменное бью.
Прислушиваюсь: не слыхать ли,
Что пробиваются ко мне.
Но это только капли, капли
Скользят по каменной стене.
Жду, как заваленный в забое,
Долблю железную руду,
Не пробивается ль живое
Навстречу моему труду?..
Жду исступлённо и устало,
Бью в камень медленно и зло…
О, только бы оно пришло!
О, только бы не опоздало!
1961
НАД НЕВОЙ
Весь город в плавных разворотах,
И лишь подчёркивает даль
В проспектах, арках и воротах
Классическая вертикаль.
И все дворцы, ограды, зданья,
И эти львы, и этот конь
Видны, как бы для любованья
Поставленные на ладонь.
И плавно прилегают воды
К седым гранитам городским -
Большие замыслы природы
К великим замыслам людским.
1961
БОЛДИНСКАЯ ОСЕНЬ
Везде холера, всюду карантины,
И отпущенья вскорости не жди.
А перед ним пространные картины
И в скудных окнах долгие дожди.
Но почему-то сны его воздушны,
И словно в детстве - бормотанье, вздор.
И почему-то рифмы простодушны,
И мысль ему любая не в укор.
Какая мудрость в каждом сочлененье
Согласной с гласной! Есть ли в том корысть!
И кто придумал это сочиненье!
Какая это радость - перья грызть!
Быть, хоть ненадолго, с собой в согласье
И поражаться своему уму!
Кому б прочесть - Анисье иль Настасье?
Ей-богу, Пушкин, всё равно кому!
И за полночь пиши, и спи за полдень,
И будь счастлив, и бормочи во сне!
Благодаренье богу - ты свободен -
В России, в Болдине, в карантине…
1961
"Музыка, закрученная туго…"
Музыка, закрученная туго
в иссиня-чёрные пластинки, -
так закручивают чёрные косы
в пучок мексиканки и кубинки, -
музыка, закрученная туго,
отливающая крылом вороньим, -
тупо-тупо подыгрывает туба
расхлябанным пунктирам контрабаса.
Это значит - можно всё, что можно,
это значит - очень осторожно
расплетается жёсткий и чёрный
конский волос, канифолью тёртый.
Это значит - в визге канифоли
приближающаяся поневоле,
обнимаемая против воли,
понукаемая еле-еле
в папиросном дыме, в алкоголе
жёлтом, выпученном и прозрачном,
движется она, припав к плечу чужому,
отчуждённо и ненапряженно,
осчастливленная высшим даром
и уже печальная навеки…
Музыка, закрученная тую,
отделяющая друг от друга.
1961
ОСЕНЬ
Вот опять спорхнуло лето
С золочёного шестка,
Роща белая раздета
До последнего листка.
Как раздаривались листья,
Чтоб порадовался глаз!
Как науке бескорыстья
Обучала осень нас!
Так закутайся потепле
Перед долгою зимой…
В чём-то всё же мы окрепли,
Стали твёрже, милый мой.
1961
СЛОВА
Красиво падала листва,
Красиво плыли пароходы.
Стояли ясные погоды,
И праздничные торжества
Справлял сентябрь первоначальный,
Задумчивый, но не печальный.
И понял я, что в мире нет
Затёртых слов или явлений.
Их существо до самых недр
Взрывает потрясённый гений.
И ветер необыкновенней,
Когда он ветер, а не ветр.
Люблю обычные слова,
Как неизведанные страны.
Они понятны лишь сперва,
Потом значенья их туманны.
Их протирают, как стекло,
И в этом наше ремесло.
1961
"Хочется мирного мира…"
Хочется мирного мира
И счастливого счастья,
Чтобы ничто не томило,
Чтобы грустилось не часто.
Хочется синего неба
И зелёного леса,
Хочется белого снега,
Яркого жёлтого лета.
Хочется, чтоб отвечало
Всё своему назначенью:
Чтоб начиналось с начала,
Вовремя шло к завершенью.
Хочется шуток и смеха
Где-нибудь в шумном скопище.
Хочется и успеха,
Но на хорошем поприще.
1961
ДОМ-МУЗЕЙ
Потомков ропот восхищённый,
Блаженной славы Парфенон!
Из старого поэта
…производит глубокое…
Из книги отзывов
Заходите, пожалуйста. Это
Стол поэта. Кушетка поэта.
Книжный шкаф. Умывальник. Кровать.
Это штора - окно прикрывать.
Вот любимое кресло. Покойный
Был ценителем жизни спокойной.
Это вот безымянный портрет.
Здесь поэту четырнадцать лет.
Почему-то он сделан брюнетом.
(Все учёные спорят об этом.)
Вот позднейший портрет - удалой.
Он писал тогда оду "Долой"
И был сослан за это в Калугу.
Вот сюртук его с рваной полой -
След дуэли. Пейзаж "Под скалой".
Вот начало "Послания к другу".
Вот письмо: "Припадаю к стопам…"
Вот ответ: "Разрешаю вернуться…"
Вот поэта любимое блюдце,
А вот это любимый стакан.
Завитушки и пробы пера.
Варианты поэмы "Ура!"
И гравюра: "Врученье медали".
Повидали? Отправимся дале.
Годы странствий. Венеция. Рим.
Дневники. Замечанья. Тетрадки.
Вот блестящий ответ на нападки
И статья "Почему мы дурим".
Вы устали? Уж скоро конец.
Вот поэта лавровый венец -
Им он был удостоен в Тулузе.
Этот выцветший дагерротип -
Лысый, старенький, в бархатной блузе -
Был последним. Потом он погиб.
Здесь он умер. На том канапе
Перед тем прошептал изреченье
Непонятное: "Хочется пе…"
То ли песен? А то ли печенья?
Кто узнает, чего он хотел,
Этот старый поэт перед гробом!
Смерть поэта - последний раздел.
Не толпитесь перед гардеробом…
1961
ШУБЕРТ ФРАНЦ
Шуберт Франц не сочиняет -
Как поётся, так поёт.
Он себя не подчиняет,
Он себя не продаёт.
Не кричит о нём газета,
И молчит о нём печать.
Жалко Шуберту, что это
Тоже может огорчать.
Знает Франц, что он кургузый
И развязности лишён,
И, наверно, рядом с музой
Он немножечко смешон.
Жаль, что дорог каждый талер,
Жаль, что дома неуют.
Впрочем - это всё детали,
Жаль, что песен не поют!..
Но печали неуместны!
И тоска не для него!..
Был бы голос! Ну а песни
Запоются! Ничего!
1961
"Я рано встал. Не подумав…"
Я рано встал. Не подумав,
Пошёл, куда повели,
Не слушая вещих шумов
И гулов своей земли.
Я был весёлый и странный,
Кипящий и ледяной,
Готовый и к чести бранной,
И к слабой славе земной.
Не ведающий лукавства.
Доверчивый ко словам,
Плутал я - не заплутался,
Ломал себя - не сломал.
Тогда началась работа
Характера и ума,
Восторг, и пот, и ломота,
Бессонница, и луна.
И мука простого помола
Под тяжким, как жёрнов, пером,
И возле длинного мола -
Волны зелёной излом…
И солоно всё, и круто,
И грубо стало во мне.
И даже счастья минута.
И ночь. И звёзды в окне.
1962
СТАРИК ДЕРЖАВИН
Рукоположения в поэты
Мы не знали. И старик Державин
Нас не заметил, не благословил…
В эту пору мы держали
Оборону под деревней Лодвой.
На земле холодной и болотной
С пулемётом я лежал своим.
Это не для самооправданья:
Мы в тот день ходили на заданье
И потом в блиндаж залезли спать.
А старик Державин, думая о смерти,
Ночь не спал и бормотал: "Вот черти
Некому и лиру передать!"
А ему советовали: "Некому?
Лучше б передали лиру некоему
Малому способному. А эти,
Может, все убиты наповал!"
Но старик Державин воровато
Руки прятал в рукава халата,
Только лиру не передавал.
Он, старик, скучал, пасьянс раскладывал.
Что-то молча про себя загадывал.
(Все занятье - по его годам!)
По ночам бродил в своей мурмолочке,
Замерзал и бормотал: "Нет, сволочи!
Пусть пылится лучше. Не отдам!"
Был старик Державин льстец и скаред,
И в чинах, но разумом велик.
Знал, что лиры запросто не дарят.
Вот какой Державин был старик!
1962
ДЕРЕВЯННЫЙ ВАГОН
Спотыкался на стыках,
Качался, дрожал.
Я, бывало, на нарах вагонных лежал.
Мне казалось - вагон не бежал, а стоял,
А земля на какой-то скрипучей оси
Поворачивалась мимо наших дверей,
А над ней поворачивался небосвод,
Солнце, звёзды, луна,
Дни, года, времена…
Мимо наших дверей пролетала война.
А потом налетали на нас "мессера".
Здесь не дом, а вагон,
Не сестра - медсестра,
И не братья, а - братцы,
Спасите меня!
И на волю огня не бросайте меня!
И спасали меня,
Не бросали меня.
И звенели - ладонь о ладонь - буфера,
И состав
Пересчитывал каждый сустав.
И скрипел и стонал
Деревянный вагон.
А в углу медсестра пришивала погон.
А в России уже начиналась весна.
По откосам бежали шальные ручьи.
И летели недели, года, времена,
Госпитальные койки, дороги, бои,
И тревоги мои, и победы мои!
1962
"Стих небогатый, суховатый…"
Стих небогатый, суховатый,
Как будто посох суковатый.
Но в путь, которым я иду,
Он мне годится - для опоры,
И на острастку пёсьей своры,
Для счёта ритма на ходу.
На нём сучки, а не узоры,
Не разукрашен - ну и что ж!
Он мне годится для опоры,
И для удара он хорош!
1962
"Странно стариться…"
Странно стариться.
Очень странно.
Недоступно то, что желанно.
Но зато бесплотное весомо -
Мысль, любовь и дальний отзвук грома.
Тяжелы, как медные монеты,
Слёзы, дождь. Не в тишине, а в звоне
Чьи-то судьбы сквозь меня продеты.
Тяжела ладонь на ладони.
Даже эта лёгкая ладошка
Ношей кажется мне непосильной.
Непосильной,
Даже для двужильной.
Суетной судьбы моей… Вот эта,
В синих детских жилках у запястья.
Легче крылышка, легче пряжи,
Эта лёгкая ладошка даже
Давит, давит, словно колокольня…
Раздавила руки, губы, сердце.
Маленькая, словно птичье тельце.
1962
ДВОР МОЕГО ДЕТСТВА
Ещё я помню уличных гимнастов.
Шарманщиков, медведей и цыган
И помню развесёлый балаган
Петрушек голосистых и носатых.
У нас был двор квадратный. А над ним
Висело небо - в тучах или звёздах.
В сарае у матрасника на козлах
Вились пружины, как железный дым.
Ириски продавали нам с лотка.
И жизнь была приятна и сладка…
И в той Москве, которой нет почти
И от которой лишь осталось чувство,
Про бедность и величие искусства
Я узнавал, наверно, лет с пяти.
Я б вас позвал с собой в мой старый дом…
(Шарманщики, петрушка - что за чудо!)
Но как припомню долгий путь оттуда -
Не надо! Нет!.. Уж лучше не пойдём!..
1962
ТАЛАНТЫ
Их не ждут. Они приходят сами.
И рассаживаются без спроса.
Негодующими голосами
Задают неловкие вопросы.
И уходят в ночь, туман и сырость
Странные девчонки и мальчишки,
Кутаясь в дешёвые пальтишки,
Маменьками шитые на вырост.
В доме вдруг становится пустынно,
И в уютном кресле неудобно.
И чего-то вдруг смертельно стыдно,
Угрызенью совести подобно.
И язвительная умудрённость
Вдруг становится бедна и бренна.
И завидны юность и влюблённость,
И былая святость неизменна.
Как пловец, расталкиваю ставни
И кидаюсь в ночь за ними следом,
Потому что знаю цену давним
Нашим пораженьям и победам…
Приходите, юные таланты!
Говорите нам светло и ясно!
Что вам - славы пёстрые заплаты!
Что вам - низких истин постоянство!
Сберегите нас от серой прозы,
От всего, что сбило и затёрло.
И пускай бесстрашно льются слёзы
Умиленья, зависти, восторга!
1962
"Как объяснить тебе, что это, может статься…"
Вс. И.
Как объяснить тебе, что это, может статься,
Уж не любовь, а смерть стучится мне в окно.
И предстоит навеки рассчитаться
Со всем, что я любил, и с жизнью заодно.
Но если я умру, то с ощущеньем воли.
И все крупицы моего труда
Вдруг соберутся. Так в магнитном поле
Располагается железная руда.
И по расположенью жёлтой пыли -
Иначе как себя изображу? -
Ты устремлённость всех моих усилий
Вдруг прочитаешь, как по чертежу.
1963
"Стройность чувств. Их свободные речи…"
Стройность чувств. Их свободные речи.
И в мазут Патриарших прудов
Опрокинут мерцающий глетчер,
Звёздный брус городских холодов.
В эту ночь окончанья сезона,
Когда лебеди странно вопят,
До сухого и нежного звона
Доведён городской листопад.
И почти одинаково ярки
Фонари, что в аллее горят,
И высокие тополи в парке,
Сохранившие жёлтый наряд.
На пустынной аллее садовой
Мне сулит этот лиственный звон
Приближение музыки новой
И конец переходных времён.
Пруд лоснится, как чёрное масло,
И как лёгкое пахнет вино.
И бессонница наша прекрасна -
Так всё молодо, так ледяно!..
1963
"Давай поедем в город…"
Давай поедем в город,
Где мы с тобой бывали.
Года, как чемоданы,
Оставим на вокзале.
Года пускай хранятся,
А нам храниться поздно.
Нам будет чуть печально,
Но бодро и морозно.
Уже дозрела осень
До синего налива.
Дым, облако и птица
Летят неторопливо.
Ждут снега. Листопады
Недавно отшуршали.
Огромно и просторно
В осеннем полушарье.
И всё, что было зыбко,
Растрёпано и розно,
Мороз скрепил слюною,
Как ласточкины гнёзда.
И вот ноябрь на свете,
Огромный, просветлённый,
И кажется, что город
Стоит ненаселенный, -
Так много сверху неба,
Садов и гнёзд вороньих,
Что и не замечаешь
Людей, как посторонних.
О, как я поздно понял,
Зачем я существую!
Зачем гоняет сердце
По жилам кровь живую.
И что порой напрасно
Давал страстям улечься!..
И что нельзя беречься,
И что нельзя беречься…
1963
ФОТОГРАФ-ЛЮБИТЕЛЬ
Фотографирует себя
С девицей, с другом и соседом,
С гармоникой, с велосипедом,
За ужином и за обедом,
Себя - за праздничным столом,
Себя - по окончанье школы,
На фоне дома и стены,
Забора, бора и собора,
Себя - на фоне скакуна,
Царь-пушки, башни, колоннады,
На фоне Пушкина - себя,
На фоне грота и фонтана,
Ворот, гробницы Тамерлана,
В компании и одного -
Себя, себя. А для чего?
Он пишет, бедный человек,
Свою историю простую,
Без замысла, почти впустую
Он запечатлевает век.
А сам живёт на фоне звёзд.
На фоне снега и дождей,
На фоне слов, на фоне страхов.
На фоне снов, на фоне ахов!
Ах! - миг один, - и нет его.
Запечатлел, потом - истлел
Тот самый, что неприхотливо
Посредством линз и негатива
Познать бессмертье захотел.
А он ведь жил на фоне звёзд.
И сам был маленькой вселенной,