Шлюпка качнулась. Тело Джо с плеском упало в воду и начало медленно погружаться, постепенно расплываясь в очертаниях. Эл набрал в черпак воды и смыл с банки кровь. Сполоснув руки, он попытался завести мотор. Мотор чихал и не заводился. "Ленивый идиот, - выругал себя Эл, - поленился опробовать заранее". Он проверил подачу бензина. Так и есть, не качает… Он продул трубку бензопровода, отрегулировал заслонку карбюратора и дернул шнур стартера. После нескольких попыток мотор завелся. Эл сделал широкий круг на шлюпке и еще раз убедился, что от "Хати-мару" ничего не осталось, затем развернулся и прибавил обороты. Впереди темнел берег…
7
"Еще одна тайна моря. Сенсация! Бесследно исчезло грузовое судно фирмы "Такэда и К°"!.. С ума сойти! Десять миллионов - и все мои. Мои!.. - пропел Эл. - И тут еще сто тысяч! - Он погладил толстый бок докторского саквояжа. - Нет, денег осталось как раз столько, сколько нужно человеку с моим размахом и жаждой жизни… Кто сказал, что я должен был делиться с этими подонками? Стив и Джо пропили бы их в кабаках и все равно кончили бы на электрическом стуле. С такими крупными деньгами они сгорели бы через неделю. Такэда и его японцы? Ну, это просто недобитые самураи. Если вспомнить, сколько хороших парней они отправили на тот свет в Пирл-Харборе… Можно сказать, что я даже оказал обществу услугу, избавив его от этих бандитов. И не только обществу, будем справедливы, но и себе. Вспомни, как предал тебя тот тип с героином. Его заложил наводчик из полиции, а он, в свою очередь, тебя. В итоге суд впаял пять лет каторжных работ… Еще, старина, вспомни тот день, когда с тебя содрали погоны и бросили в камеру. Пять лет. Тысяча восемьсот дней!.. Как ты тогда выл и бился головой о каменную стену с нацарапанными на ней ругательствами!.. - Эл прижал коленом румпель шлюпки и, загородив ладонями огонек, прикурил сигарету. Глубоко затянувшись, он сплюнул в воду. - Концы следует прятать раз и навсегда. Пусть они будут на дне морском, так надежнее. Через три дня мои улики так обожрут рыбы, что их даже я не узнаю, а уж какому-нибудь вшивому полицейскому комиссару вообще там делать нечего будет. И не переживай, старина. В сущности все большие деньги, собравшиеся в руках какого-нибудь одного человека, всегда пахнут кровью, несчастной любовью и еще бог знает чем. Это закон. Так что надо плюнуть на всю эту старческую болтовню из воскресной проповеди о любви к ближнему. Важен всегда результат, и только результат!.."
До берега было еще далеко, и Эл снова настроился на философский лад. "Совесть, - размышлял он, - это такая же условность, как брюки или юбка, которые выдумали ханжи. Подвернулся случай - хватай его за стремя, и в седло!.. - Эл вытер мокрое от брызг лицо. - С ума сойти!.. - Он представил себе гигантскую груду банкнот в десять миллионов. - И все мои!.."
Дождь усилился. Эл поднял воротник пиджака и втянул голову в плечи.
- Лей, дождичек, лей. Смывай все мои следы…
Уже совсем стемнело, когда шлюпка приблизилась к берегу, Эл обогнул мыс с рассыпанными по нему огоньками рыбацких домиков и вскоре вошел в небольшую бухточку. С мягким шелестом шлюпка врезалась в песчаный берег. Эл заглушил мотор. Прежде чем покинуть шлюпку, он тщательно срезал ножом черные буквы на корме - "Хати-мару" - и порт приписки - "Иокогама".
- А теперь ломайте голову, - сказал он и оттолкнул шлюпку от берега.
В поселок Эл зайти не рискнул. Он обошел его стороной и попал на шоссе.
Целый час он безуспешно голосовал, но ни одна из машин не остановилась. Эл чувствовал, что замерзает на резком, не по-летнему холодном ветру. "Не хватает только заболеть, - подумал он и выругался. - После всего это будет самый веселый анекдот…"
Из-за поворота, скользнув по деревьям двумя столбами света, появилась машина. Эл выбежал на середину шоссе и поднял руку. Грузовой фургон для перевозки мебели затормозил и остановился.
- Подвези до Марселя! - крикнул Эл, подбегая к машине.
- Не выйдет, это в другую сторону, - Шофер включил передачу.
- Я заплачу! Покупаю машину! - Эл бежал рядом. Шофер затормозил.
- Ты что - американец? - Он с любопытством высунулся из кабины.
- Yes, yes! - Эл подбежал к кабине. - Сколько? Вот доллары, - заспешил он и полез в карман.
- Убирайся к себе домой, янки! - захохотал шофер и дал газ.
Только к полуночи вконец окоченевшему Элу удалось остановить машину и добраться на ней до Марселя. Переночевал он в гостинице, которую посоветовал шофер.
Утром Эл проснулся поздно и первым делом направился в универсальный магазин. Там он придирчиво выбрал костюм и переоделся. В новом костюме Эл сразу же почувствовал себя свободней. Туго закрученная пружина ослабла. Затем он зашел в автомат, сфотографировался и тут же получил чуть влажные снимки. Только после этого Эл позавтракал в кафе.
Выйдя из кафе, Эл остановил такси и назвал шоферу адрес. Этим адресом он предусмотрительно запасся еще в Гонолулу у Хромого Казимира - человека, который вывел их на "Патрицию". Такси Эл остановил за квартал до указанного адреса. Расплачиваясь с шофером, заметил, как тот опасливо следит за его рукой в кармане пиджака. Его это обидело, и он не дал шоферу на чай.
Шофер взял деньги и с видимым облегчением уехал. Двое парней на углу улицы подняли руки, но такси пронеслось мимо.
Эл огляделся и почувствовал себя довольно неуютно среди этих молчаливых домиков с наглухо закрытыми ставнями. "Отвык", - усмехнулся он и пошел вниз по улочке, ощущая спиной прищуренные взгляды двух парней в тесных кожаных курточках. Вскоре он увидел облупившуюся вывеску полуподвального кабачка. Это было заведение, адрес которого дал ему Хромой Казимир.
"Галльский петух" находился на одной из узких портовых улочек Марселя, где полиция рискует появляться только днем, да и то не в одиночку. Теперь Эл понял, почему так подозрительно следил за его руками шофер такси. Он огляделся. На улице никого не было видно. Эл достал из саквояжа полицейский кольт и сунул за пояс. Проделав все это, он постучал. Дверь открылась сразу, словно его уже ждали. У Эла мелькнула мысль, что за ним наблюдали через мутное подвальное окно.
В дверях стоял тщедушный официант с маленькими ручками, широким утиным носом и помятым, мучнистого цвета лицом человека, редко бывающего на свежем воздухе.
- Мы открываем в пять, - сказал человечек.
- Мне нужен Жюль. Он здесь работает.
- Да, - сказал человечек. - Я Жюль. Месье Жюль, - с достоинством поправился он.
- Надо поговорить, месье Жюль, - сказал Эл, с сомнением глядя на него.
"Что-то он мало похож на делового человека", - подумал он, вспомнив клятвенные уверения Хромого Казимира, что Жюль - это "последний из могикан настоящего Марселя".
- Прошу вас, - сказал месье Жюль. Он вежливо пропустил Эла вперед и закрыл дверь.
В нос ударил запах прокисшего вина. Эл поморщился. В таких подвальных дырах ему уже давно не приходилось бывать. Месье Жюль остановился напротив Эла и выжидающе посмотрел на него.
- Мне нужен паспорт, - сказал Эл.
- Обратитесь в префектуру, - пожал плечами месье Жюль.
Его так просто нельзя было купить. Месье Жюль был старый, хотя и спившийся бандит, который действительно начинал еще в "настоящем Марселе" тридцатых годов. И сейчас, ощупывая Эла спрятанными в морщинках выцветшими глазами, он еще не притупившимся от старости нюхом почувствовал: к нему, прямо домой, зашла долгожданная удача. "Такие молодчики в дорогих костюмах не носят в докторских саквояжах клистирные трубки, - размышлял месье Жюль. - Они предпочитают обходиться без лишних примет. А сак - это хороший крючок для фараонов… - Эту истину месье Жюль знал по своему горькому опыту. - Молодой еще, - ласково подумал он, - везучий и самоуверенный от этого. А саквояжик из рук не выпускает…"
- Плачу любую сумму, - нетерпеливо сказал Эл.
- Не знаю, что и посоветовать, месье, - развел ручками Жюль, все больше и больше утверждаясь в своей догадке.
- Я привез вам привет от Хромого Казимира.
- Как он поживает? - поинтересовался месье Жюль. Это еще раз подтверждало его предположение. Хромой Казимир был преуспевающим гангстером, клиентами которого были солидные люди.
- Цветет в Гонолулу. Так что?
Месье Жюль вдруг стал необычно любезен.
- Надо было сразу сказать, что вы от Казимира, - с ласковой укоризной произнес он и быстро смахнул грязным полотенцем крошки со стола. - Прошу вас, месье! Виски?
- Я днем не пью, - сухо сказал Эл. Его сразу же насторожила любезность месье Жюля.
- У вас есть с собой фотография?
- Я плачу любую сумму, но паспорт должен быть идеальным, - протягивая фотографию, предупредил Эл. - Вам понятно это слово?
- Фирма, месье. Один момент! - Месье Жюль выхватил из рук Эла фотографию и просеменил за стойку, где была дверь, ведущая в подсобное помещение.
"Дела у классика идут неважно", - оглядывая убогое помещение, решил Эл. Брезгливо подвинув расшатанный стул, он сел и поставил саквояж между ног. "Последний раз вожусь в этом дерьме… - Эл раскрыл саквояж, вытащил пачку франков, сунул ее в карман. - Старикашка слишком любопытный. Нечего совращать старость куском такого жирного пирога". Он защелкнул замки саквояжа и похлопал его по толстому боку.
Минут через десять появился месье Жюль. В руках он держал открытый паспорт.
- Сервис! - Он подул на печать. - Деньги прошу вперед.
- Хватит?
Эл вытащил из кармана толстую пачку и бросил на стол. Затем он поднес новенький паспорт близко к глазам, начал внимательно изучать печать. Она была выполнена мастерски. Эл кое-что понимал в этом.
- "Антони Брайтон", - прочел он с удовольствием. - У вас есть вкус, месье Жюль…
Месье Жюль незаметно сунул руку под грязный фартук.
- Но-но, месье Жюль! - Эл мгновенно выхватил пистолет. - Без рождественских сюрпризов!
- Как можно, месье? - обиделся месье Жюль и вытащил из-под фартука смятый платок. - У нас, во Франции, это не принято. - Он громко высморкался.
- Приятно слышать, - Эл спрятал паспорт, поднял с пола саквояж и, не опуская руки с пистолетом, попятился к выходу. - Знаете, месье Жюль, один плохо воспитанный джентльмен в Гонолулу пытался стрелять мне в спину. Бедняга! Ему здорово не повезло. Так что не обижайтесь. - Эл нащупал за спиной ручку двери и открыл ее. - Да здравствует Франция, месье Жюль!
- До свидания, месье, - человечек поклонился. Эл быстро захлопнул за собой дверь.
"Трусишь, старина, - с усмешкой думал он, шагая по улочке. - И правильно делаешь. Глупо получать пулю на пороге новой жизни. Тебя ждет Южная Америка…"
Эл направился к центру города. В этих трущобах даже в солнечный день кажется сумрачно. Верно, от того, что жизнь здесь начинается с темнотой… "Черт, как тихо! - выругался он, прислушиваясь к своим гулким шагам. - Стучишь каблуками, как солдат на параде. А ведь еще совсем недавно ты был прописан здесь, дружище".
Где-то в порту свистнула сирена буксира. Элу вдруг стало легко и весело. "Баста. С этим покончено навсегда. Больше мне никогда не придется лазать в эти проклятые бандитские дыры!.. Ого, как мы стали выражаться! Отлично, дружище. Теперь ты думаешь действительно как джентльмен. Сэр… Сэр Антони Брайтон. - Эл потрогал в кармане паспорт. - Первый настоящий день в твоей новой жизни, сэр Антони Брайтон…"
Он уже сворачивал за угол, когда из кабачка вышел тщедушный человечек в надвинутом на глаза котелке и нырнул в ворота проходного двора.
"Спасибо тебе, господи. - Эл вспомнил свой унылый ужас перед будущим и рассмеялся. - Спасибо. Ты действительно услышал мой глас вопиющий. Хотя, между нами говоря, я тоже не сидел сложа руки… А ребятам своим я поставлю памятник. Красивый, дорогой памятник, чтобы и им не было обидно. Как неизвестному солдату". О Франсуазе Жувазье он старался не думать.
Впереди возникла и пропала серая фигурка в котелке. Эл был далеко. Он в это время шел в легком фланелевом костюме по набережной Копакобаны туда, где у входа в роскошный отель его ждал личный шофер в ливрее. Ждал, держа наготове открытую дверь "роллс-ройса"…
Когда он проходил мимо темной подворотни, оттуда ящерицей выскользнула фигурка в котелке. На мгновение приникнув к широкой, туго обтянутой пиджаком спине Эла, она снова исчезла, подхватив выпавший из рук саквояж.
Перед глазами Эла заколыхался радужный круг и, расплываясь, начал принимать очертания каких-то размытых годами, но ужасно знакомых образов. Он медленно опустился на грязную мостовую.
"Мама", - хотел сказать Эл и захлебнулся кровью.
Н. Беседин
СТИХОТВОРЕНИЕ
Неужели вы не замечали
В гавани, где мокнут якоря,
Что корабль кормой стоит к причалу
А форштевнем - к выходу в моря?
Что грустят о свежем ветре снасти,
А штурвал - о качке бортовой,
Что винты мечтают, как о счастье,
О кипящей пене за кормой?
Что скрипят швартовы от натуги,
Приручая палубу к земле,
Что тоскует, словно бы о друге,
Океан об этом корабле?
ФЛОТ ВЕДЕТ БОЙ
В. Белозеров
МЫС ПИКШУЕВ
Совсем нас измотал поход,
А море без конца бушует…
Но слева по борту встает
Легендой ставший
Мыс Пикшуев.Забыто все:
Усталость, сон
И сколько тяжких миль
Прошел ты…
Над волнами поднялся
Он,
Покрытый мхом
Зелено-желтым.Здесь был
Жестокий бой с врагом.
Матросы шли -
Девятым валом…И кажется -
Не желтым мхом,
А бронзою
Покрыты скалы.
Л. Соболев
РАССКАЗЫ
РАЗВЕДЧИК ТАТЬЯН
Знакомство наше было необычным. В свежий октябрьский день, когда яркое одесское солнце обманчиво сияет на чистом небе, а ветер с севера гонит сухую пыль, разговаривать на воздухе было неуютно. Поэтому моряки-разведчики пригласили меня зайти в хату. Мужественные лица окружили меня - загорелые, обветренные и веселые. В самый разгар беседы вошли еще двое разведчиков.
Оба были одеты до мелочей одинаково: оба в новеньких кителях и защитных брюках, заправленных в щегольские сапоги, в кокетливых пилотках, и оба были обвешаны одинаковым числом ручных гранат, пистолетов, фонарей, запасных обойм. Но если на гигантской фигуре одного такой арсенал выглядел связкой мелких брелоков, то второго этот воинственный груз покрыл сплошной позвякивающей кольчугой: один из разведчиков был вдвое выше другого.
Видимо, мой любопытный взгляд смутил маленького разведчика. Нежные его щеки, еще налитые свежестью детства, зарделись, длинные ресницы дрогнули и опустились, прикрывая глаза.
- Воюешь? - сказал я, похлопывая его по щеке. - Не рано ли собрался? Сколько тебе лет-то?
- Восемнадцать, - ответил разведчик тонким голоском.
- Ну?.. Прибавляешь небось, чтоб не выгнали?
- Ей-богу, восемнадцать, - повторил разведчик, подняв на меня глаза. В них не было ни озорства, ни детского любопытства мальчика, мечтающего о приключениях войны. Внимательные и серьезные, они знали что-то свое и смотрели на меня смущенно и выжидающе.
- Ну, ладно, пусть восемнадцать, - сказал я, продолжая ласково трепать его по щеке. - Откуда ты появился, как тебя - Ваня, что ли?
- Та це ж дивчина, товарищ письменник! - густым басом сказал гигант. - Татьяна с-под Беляевки.
Я отдернул руку, как от огня: одно дело трепать по щеке мальчишку, другое - взрослую девушку. И тогда за моей спиной грянул громкий взрыв хохота.
Моряки смеялись. Казалось, все звуки смеха собрались в эту хату, сотрясая ее, и откуда-то сверху их заглушал мощный басистый гул, рокочущий, как самолет: это под самым потолком низкой избы хохотал гигант, вошедший с девушкой. Он смеялся истово, медленно, гулко, чрезвычайно довольный недоразумением, посматривая вниз на меня, пока не рассмеялся и я.
- Не вы первый! - сказал гигант, отдышавшись. - Ее все за парня считают. А что, хлопцы, нехай она будет у нас Татьян - морской разведчик?
…Татьяна была дочерью колхозника из Беляевки, захваченной теперь румынами. Отец ее ушел в партизанский отряд, она бежала в город. Ей поручили вести моряков-разведчиков в родную деревню, и в этом первом трехсуточном походе по тылам врага и зародилась дружба. Девушка пришлась по душе. Смелая, выносливая, осторожная и хитрая, она водила моряков по деревням и хуторам, где знала каждый тын, каждый кустик, прятала их по каменоломням, находила тайные колодцы и, наконец, когда путь, которым они прошли в тыл врага, был отрезан, вывела разведчиков к своим через лиман.
Первое время она ходила в разведку в цветистом платье, платочке и тапочках. Но днем платье демаскировало, а ночи стали холоднее, и моряки одели ее в то странное смешение армейской и флотской формы, в котором щеголяли сами, возрождая видения гражданской войны. Две противоположные силы - необходимость маскировки и страстное желание сохранить флотский вид, - столкнувшись, породили эту необыкновенную форму.
Впрочем, тапочки у девушки остались: флотская ростовка обуви не предусматривала такого размера сапог.
В таком же тяжелом положении скоро оказался и Ефим Дырщ - гигант комендор с "Парижской коммуны". Его ботинки сорок восьмого размера были вконец разбиты, и огромные его ноги были запрятаны в калоши, хитроумно прикрепленные к икрам армейскими обмотками. Накануне моего появления секретарь обкома партии, услышав об этом двойном бедствии, прислал громадные сапоги специального пошива, в которые, как в футляр, были вложены другие, крохотные, и заодно два комплекта армейского обмундирования по росту. Ефим и "Татьян" теперь стали похожи, как линейный корабль и его модель, только очень хотелось уменьшить в нужном масштабе гранаты и пистолеты, подавлявшие маленькую фигурку девушки.
Они не были декорацией. Не раз Татьяна, поднявшись на цыпочки, швыряла в румынского пулеметчика гранату, и не одна пуля ее трофейного парабеллума нашла свою цель. Своим южным певучим говорком она рассказала мне, что видела в Беляевке перед побегом, и ясные ее глаза темнели, и голос срывался, и ненависть к врагу, вскипавшая в ней, заставляла забывать, что передо мной девушка, почти ребенок.
Она не любила говорить на эту тему. Чаще, забравшись на сено в буйный круг моряков, она шутила, пела веселые песни и частушки. В первые недели ее бойкий характер ввел кое-кого из разведчиков в заблуждение. Разбитной сигнальщик с "Сообразительного" - бывший киномеханик, районный сердцеед - первым начал атаку. Но в тот же вечер Ефим Дырщ отозвал его в сторону и показал огромный кулак.
- Оце бачив? - спросил он негромко. - Шо она тебе - зажигалка или боец? Кого позоришь? Отряд позоришь… Щоб ты мне к такой дивчине подходил свято. Понятно? Повтори!
Но для других такого воздействия не требовалось. Буйная и веселая ватага моряков, каждую ночь играющая со смертью, несла девушку по войне в сильных своих и грубоватых пальцах бережно и нежно, как цветок, оберегая ее от пуль и осколков, от резких, соленых шуток, от обид и приставаний.