Томас . Успех. Какая чепуха. Задумал изменить мир. Я. Изменило мир изобретение пороха, железной дороги, воздухоплавания. А что значу я со своими несколькими лоскутками полотна и горсткой загримированных молодцов? Я, право, получаю по заслугам. Вместо того чтобы таять от звуков Лорелей в исполнении певческого квартета, обыватель у меня черпает смазочное масло для своего сердца. Моя физиономия ухмыляется со страниц журналов для семейного чтения. Пламенем и сталью хотел я быть, а чего я достиг? Сытый обыватель за недорогую цену массирует свою совесть.
Почему вы не смеетесь, Георг? Люди вашего круга ведь сильнее меня.
Господин Шульц (входит). Прошу извинить за неожиданное вторжение, сударыня. (Целует руку Беттине.) Услышав, что господин Вендт здесь у вас, я не хотел упустить случая принести мои поздравления по поводу его грандиозного успеха. Превосходная вещь, честное слово! Когда в последнем действии эти парни висят распятые на кресте… Да, замечательно. Вообще-то я не охотник до серьезных драм. Я больше за оперетку. Но эти вот распятые - это, скажу вам, нечто сказочное, клянусь честью.
Георг наполняет для него бокал.
Господин Шульц (пьет). Ваше здоровье, господин Вендт. За вторую сотню представлений вашей пьесы. Кстати, кругленькую сумму приносит пьеска, а? Знаете ли вы, что я положительно горд нашим соседством. Я вижу уже, как у ворот вашего домика прибивают доску: "Здесь творил Томас Вендт" - и так далее. Не премину и свою лепту внести на такое дело. А потом перед вашей мемориальной доской - англичане со своими бедекерами. Ужасно интересно. Помните ваш неожиданный ранний визит ко мне? Как вы тогда в частном порядке прочитали мне лекцию о морали? Испортили мне тогда отличный завтрак. Впрочем, впоследствии вы, наверно, были благодарны мне, а? Малютка расцвела в прелестную бабенку. Да, старый бог жив еще, и добро, которое делаешь людям, приносит проценты. Не буду вас больше обременять своим присутствием, господа. Еще раз - мои искренние поздравления. (Уходит.)
Георг . Вы все еще думаете, что это стоит труда - стараться переделать человека?
Томас . Вы богаты. У вас доменные печи, заводы. У вас тысячи рабочих. Вы владеете людьми, в ваших руках власть. Я не доверяю вам.
Георг . Не прячьтесь за возражениями; они для вас слишком мелки. Сегодня, сейчас, вы так же хорошо, как и я, чувствуете, что лучше месяц жизни посвятить искусству, чем целую жизнь политике. Жизнь, наполненная лозунгами и пламенными речами, жизнь, когда постоянно снисходишь к другим и нарочито принижаешь себя самого, когда вечно общаешься с плохо пахнущими телами и непроветренными душами, - чего можете вы достичь таким образом? Массе свойственна косность. Если ее растормошить, она, может быть, и проснется, может быть, вы и переделаете ее. Но только на час. Через час она снова будет храпеть, и, когда люди разойдутся по домам, господин Губер снова станет господином Губером, а господин Мюллер - господином Мюллером. Я не верю в человека. Я изучил историю человечества за пять тысяч лет и научился не верить в человека.
Томас . Как можно жить, если не веришь в человека?
Георг . Я верю в закон, лишенный всякой сентиментальности: люди пожирают друг друга и на тысячу звероподобных существ с человеческими лицами приходится один человек.
Откажитесь от деяний, Томас Вендт. Деяния забываются. Деяния толкуются превратно, а результаты их обращаются в собственную противоположность. Единственное, что вечно, - это творчество.
Томас . Вы согласны с ним, Беттина?
Георг . Действие - это часть целого, знание - это часть целого, и единственно, что цельно, - это искусство. И вы, вы, рожденный для искусства, хотите оставить эту сферу ради политики?
Томас . Вы никогда не знали лишений. Ваша философия - философия сытости.
Георг . Сытость мыслит логичнее, чем голод.
Томас (настойчиво). Вы согласны с ним, Беттина?
Беттина . Вы поедете с нами в деревню, Томас. И там, на покое, напишете новую драму, не думая ни о каких социальных теориях, думая только о своих стихах и образах.
Кристоф и Конрад входят.
Томас . Вы? Вы здесь?
Кристоф . Мы писали тебе. Ты, видно, не получил наших писем?
Томас . Не знаю. В последнее время я так много писем не распечатывал.
Конрад . Дело срочное. Поэтому нам ничего другого не осталось, как повидать вас.
Георг . Кто эти господа?
Томас . Мои друзья. Они занимаются политикой.
Кристоф , Мы не беспокоили бы тебя, не будь наше дело так срочно. Мы давно тебя не видели, Томас. Без тебя наши собрания точно без души.
Конрад . То, что вы написали для театра, может быть, и прекрасно, но вряд ли принесло какую-нибудь пользу. Богатые смотрят спектакль, а потом возвращаются домой как ни в чем не бывало.
Кристоф . То, что ты нам говорил, было частью твоей жизни. Не могло же все вдруг стать для тебя второстепенным, незначительным.
Томас (с измученным видом). Что случилось? Чего вы хотите?
Конрад . Я бы предпочел разговаривать о нашем деле где-нибудь в другом месте, не в присутствии этих господ. Этот ресторан и то, что мы должны сказать вам, как-то не вяжутся.
Кристоф . Не сердись на Конрада за резкость. Мы три дня ищем тебя.
Томас . Эти господа - мои друзья. У меня нет тайн от них. Говорите.
Конрад . Нам предложили крупную сумму на организацию газеты при условии, что мы найдем подходящего кандидата на пост редактора. Кроме вас, у нас никого нет.
Томас . А если мы этих денег не возьмем?
Конрад . Они разойдутся по мелочам, на всякие благотворительные дела, ими воспользуются трусливые мещане и соглашатели.
Томас . И я должен…
Конрад . Вы должны говорить сотням тысяч то, что вы говорили трем или четырем сотням людей. Ежедневно.
Беттина . Вы собирались покинуть город. Вы уже почти обещали поехать с нами в деревню. Вы хотели сосредоточиться, писать.
Конрад . Вы не имеете права жить для себя. Вы не имеете права творить для нескольких чувствительных душ. Вы, Томас Вендт, принадлежите нам.
Кристоф . То, что ты делаешь, не может быть неправильно, Томас. Но сказать тебе мы были обязаны. Не правда ли?
Конрад . Если мы упустим этот случай, то останемся разрозненными одиночками, утопистами, дураками. Все в ваших руках. Вы должны сделать выбор, Томас Вендт: жить для человечества или для искусства.
Беттина . Вы собирались завтра ехать с нами, Томас.
Томас . Нет, завтра я не уеду. Я вообще, вероятно, не смогу приехать. Я должен остаться здесь.
Беттина . Томас!
Георг . Вы в самом деле хотите?..
Томас . Вы желали мне добра, Беттина. И вы, Георг. Но мне не по пути с вами. Примите мою благодарность, друзья мои, и будьте счастливы. Мой путь (указывает на Конрада и Кристофа) - с ними.
10
Редакция. Томас . Кристоф . Конрад .
Томас (в руках газета; возбужденно). Кто это писал?
Кристоф . Что ты предпримешь?
Томас . Я спрашиваю, кто это писал?
Конрад . Не все ли равно, кто писал, раз это уже напечатано.
Томас (стучит кулаком по столу). Кто писал эти гнусности, желаю я знать.
Кристоф (пожимая плечами). Веннингер.
Томас . Ну, разумеется, Веннингер. (Звонит курьеру.) Попросите господина Веннингера.
Конрад . Раньше всего успокойтесь. Учтите его мотивы. Выслушайте его спокойно.
Кристоф . Надо трезво рассуждать. Если ты примешь во внимание…
Томас . Я ничего не желаю принимать во внимание. Я его вышвырну вон.
Веннингер входит. Тщедушный человек, 35 лет, в пенсне; нерешителен.
Томас (Кричит на него). Статью о Георге Гейнзиусе вы писали?
Веннингер (нерешительно). В известной степени.
Томас . Что это значит - в известной степени? Вы писали или не вы?
Веннингер . Стиль, во всяком случае, обрабатывал я.
Томас . Как вам не стыдно? Такой человек, как Георг Гейнзиус! Вы не хуже моего знаете, насколько он лично заслуживает всяческого уважения. И против него вы затеваете такую мерзость. Вы пользуетесь болтовней уволенного портье, помоями, взятыми с черной лестницы. Вы мараете этим мою газету. Вы обдаете грязью Беттину Гейнзиус, которая даже не поймет ваших пошлых инсинуаций.
Веннингер . Георг Гейнзиус - представитель системы, для борьбы с которой основана наша газета. Вы знаете, какие безобразия творятся на его заводах. Вы знаете, с какой радостью мы приветствовали бы забастовку на его предприятиях, как мы подчеркиваем малейшую его несправедливость, как разжигаем возмущение. Я не могу провести черту между предприятиями и предпринимателем. Целясь в Гейнзиуса, мы попадаем в его заводы. Всякий смыслящий в политике человек одобрит мою статью.
Томас . Я уж не раз говорил вам: пишите против системы заработной платы на заводах Гейнзиуса, против действий его директоров, против его мировоззрения, призывайте к стачке, саботажу - сколько угодно. Но ни словом не задевайте Гейнзиуса-человека. Я не борюсь такими средствами, как клевета. Я не потерплю у себя людей, пользующихся отравленным оружием. Вы уволены, господин Веннингер.
Кристоф . Но послушай, Томас…
Конрад . Господин Вендт!
Веннингер . Можно, значит, идти?
Томас . Да.
Веннингер (глядя исподлобья; язвительно). Что ж, это не трудно было предположить. Ваш дружок, этот чистоплотный господин Гейнзиус, - табу, он неприкосновенен, хотя бы все принципы полетели при этом к черту.
Томас . Замолчите!
Веннингер . И не подумаю. Я буду говорить, громко говорить, чтобы все меня услышали. Вы были мне противны, Томас Вендт, с первого мгновения; я не доверял вам, я видел вас насквозь. Вам нужен социализм с удобствами: сначала бражничать с эксплуататором, спать с его женой, гладкой, холеной дамой, а затем, в поисках острых ощущений, из любопытства, втереться в доверие к пролетариям, провозгласить себя мессией, несущим освобождение рабочему классу. И при этом всегда - чистые руки, спокойная совесть. А если кто-нибудь откроет рот против дорогого дружка…
Томас . Вон!
Конрад . Хватит, Веннингер. Ступайте.
Веннингер . Я иду. Но я сорву с вас маску, Томас Вендт. Пусть все видят ваше настоящее лицо. Я разоблачу вас, знайте это. (Уходит.)
Конрад . Вы повредили себе и делу. Сенсация нам необходима. Деньги на исходе. Нужны новые читатели. Я не знаю других средств пропаганды.
Томас . Если успех нашего дела невозможен без такой низкопробной пропаганды, тогда не стоит за него драться.
Кристоф . Вряд ли он сделал это со злым умыслом.
Томас . Он завистлив. Это человеконенавистник, он хотел бы сам очутиться на месте Георга.
Конрад . Чего вы добились? Вместо Веннингера надо посадить другого редактора. И опять все повторится сызнова. Если вы хотите, чтобы газета читалась, вам не обойтись без личных нападок.
Томас . Я веду борьбу против идей, а не против личностей.
Конрад . Вам всегда придется попадать в людей, если вы намерены поразить идею. Вы должны творить несправедливость во имя справедливости, Томас Вендт. Вы хотите одними идеями вершить политические дела? Или вести газету? Вы хотите одними идеями побудить рабочих к стачке?
Томас . Да. Да. Да. Я этого хочу. Я потерял бы всякую веру в человека, если бы мне это не удалось.
Конрад . В таком случае теряйте вашу веру в человека. А я пойду и постараюсь как-нибудь обезвредить нападки Веннингера.
Кристоф (убеждая). Томас, надо рассуждать трезво. Не парить в облаках, Томас. Оставаться на земле. (Уходит.)
Томас (один). Творить несправедливость во имя справедливости. Пользоваться низкопробными средствами, чтобы больше никогда никому не пришлось прибегать к ним. Оставлять за собой кучу грязи, чтобы будущие поколения могли жить в чистоте. (Опускает голову.)
Господин Шульц (входит). Добрый день, господин Вендт. Как живете? Вид немного утомленный, измученный, побледнели. Вполне понятно. Отчаянно работаете, а?
Томас . Что вам угодно, господин Шульц?
Господин Шульц . Носятся слухи, что вы немного засыпались. Капитал на исходе. Затруднения с типографией и так далее. Я рассчитал так: Томас Вендт и я - добрые старые знакомые, соседи, и потом все это невероятно благородно… Короче говоря: если вы пожелаете, то пятьдесят, шестьдесят тысяч к вашим услугам.
Томас . Вы предлагаете мне…
Господин Шульц . Рассчитываю, разумеется, что ваша газета будет вестись в том же духе, что и раньше. Если, к примеру сказать, вы имеете что-нибудь против меня, валяйте во всеуслышание. Но, пожалуйста, не лично, а как-нибудь поизящнее, в порядке общего вопроса. Ударение - на идее, на принципе. Короче говоря: писать должны вы сами, а не этот господин, например… как его? Веннингер, кажется.
Томас . Вы так думаете?
Господин Шульц (доверительно). Против Георга Гейнзиуса пусть себе пишет ваш господин Веннингер. Это пожалуйста. Великолепная статейка, просто замечательная. Стачка на предприятиях конкурента всегда желательна.
Томас . Почему вы мне предлагаете деньги?
Господин Шульц . Младенец вы! Более выгодного помещения капитала я не представляю себе. Собственно, вам бы следовало предложить государственную дотацию. Ибо кто является надежнейшей опорой трона и алтаря? Капитал. А кто является надежнейшей опорой капитала? Вы.
Томас . Я?
Господин Шульц . Тут простой расчет. Когда революция пускается в дипломатию, когда она идет на компромиссы, на соглашения, когда выдвигает умеренные требования, вот тогда она опасна. Но делать революцию так, как это делаете вы, почтеннейший, - благородно, в порядке общих идей, - вот это славно, это хорошо. Против такой деятельности никто не будет возражать, за нее и я подниму обе руки. На такие статьи, как ваши, мы все одинаково реагируем - восторг и аплодисменты от Мааса до Мемеля. Да вы знаете это гораздо лучше меня.
Томас . Так вы не боитесь идей, их распространения?
Господин Шульц . Идей? (Прыскает со смеху.) Но, дражайший, почтеннейший. Кто носится с идеями, тот не бьет. Бьет тот, кто голоден, у кого есть кулаки и, по возможности, винтовка.
Томас . Зачем, по-вашему, я издаю газету?
Господин Шульц . Зачем? (Смеется.) Вот еще! У каждого есть какая-нибудь страсть. У меня - это мои фабрики, моя вилла, мои женщины, мои маленькие удовольствия. У вас - ваши драмы, ваша газета, ваша идея. Вам всегда нравилось, чтобы о вас шумели. Вы подумываете о небольшом мандатике депутата рейхстага. (Фамильярно подталкивает его в бок.) Между нами, девушками: разве это не так?
Стало быть, если понадобятся деньги, повторяю: к вам и вашим идеям чувствую огромное почтение. В благородных начинаниях всегда готов быть компаньоном. До шестидесяти тысяч, как сказано. До свиданья, почтеннейший. И пишите. Да покрепче валяйте. В девяносто лошадиных сил. (Уходит.)
Томас один. Сидит опустив плечи.
Кристоф . Пришли Георг Гейнзиус с женой.
Томас (встрепенувшись). Они уже читали?
Кристоф . Не знаю. (Уходит.)
Георг и Беттина входят.
Беттина . Мы хотели проведать вас.
Георг . Беттина считает, что вы не только народный трибун, но до некоторой степени и Томас Вендт.
Беттина . И наш друг. Так, значит, здесь вы работаете. И пишете теперь исключительно для вашей газеты. И все ваши прекрасные планы…
Томас (с раздражением). Я забросил их. У меня более важные дела.
Беттина . У вас плохой вид, Томас. Я от души была бы рада, если бы вы разрешили мне…
Томас . Спасибо, Беттина. Мне ничего не нужно.
Георг . Как поживает Анна-Мари? Я слышал, она все еще у моря?
Томас . Она пишет редко. Я не знаю, как она живет. (Вспылив.) Это невыносимо. Я ничего не могу прочесть на ваших вежливых лицах.
Георг . Что с вами, Томас?
Беттина . Мы пришли проведать вас. Ведь мы были когда-то друзьями, Томас. Мы никак не думали, что вы нас так примете.
Томас . Простите, Беттина. Приди вы вчера, я был бы очень рад. А сегодня между нами выросла преграда. Уходите. Прошу вас, уходите раньше, чем вы узнаете. Спасибо за то, что вы пришли, но в глаза вам я не могу смотреть.
Беттина . Успокойтесь, Томас.
Георг . Какая преграда? То, что ваша газета подстрекает к забастовке? Так ведь это не новость.
Томас . Нет. Гораздо серьезней. (Скороговоркой, запинаясь.) Один журналист, работник нашей газеты, написал вздорную, злопыхательскую статью.
Георг . Против меня?
Томас . Против вас. Вот. Вам все равно ее покажут. Может быть, лучше, если вы узнаете все от меня. (Стоит, отвернувшись.)
Георг и Беттина читают.
Георг (побледнев). Это, во всяком случае, недостойно.
Беттина (тихо). Это нехорошо, Томас.
Томас . Разумеется, я уволил этого человека. Но статья напечатана, связана с моим именем, и я пойму вас, если вы в будущем презрительно скривите губы при упоминании обо мне.
Георг и Беттина молчат.
Томас (вспылив). Отчего вы не набрасываетесь на меня? Ругайтесь. Кричите. К черту ваш проклятый такт, вашу ненавистную вежливость. Ведь вы правы. Что же вы молчите? Начинайте. Вот я. Я готов. Я слушаю.
Георг . Мне жаль вас, Томас, жаль, что вы вынуждены бороться за свои идеи подобными средствами.
Томас (со злобой). Дело от этого не тускнеет, дело остается чистым и прекрасным, хотя бы поборник его по горло увяз в грязи.
Конрад (быстро входит). Неприятная новость, Веннингер умер.
Георг . Веннингер?