Георг . Неприятно запирать зверей в клетку. Только и всего. А вы, Томас, любите сильные эффекты, признайтесь. Мои заводы стоят, мои статуи разбивают вдребезги, в меня самого стреляют. Ваши доводы не лишены силы. (Вспышка света.) Автомобиль. Наконец-то Беттина. (Очень любезно.) Простите мою агрессивность. Ни я вас, ни вы меня не переубедите. К чему тогда спорить? У меня, впрочем, перед вами преимущество: вы меня, как личность, не признаете, а я вас - признаю.
Беттина входит: бледная, окровавленная, лицо перевязано; ее поддерживает под руку горничная.
Георг (бросается к ней). Что случилось, Беттина?
Беттина (горничная и Георг усаживают ее в кресло). Ничего, дорогой. Пустяки.
Горничная . Они бросали в машину камнями. Мы были уже у самой виллы. Осколки стекла попали в лицо.
Георг . Бегите же. Звоните врачу.
Горничная уходит.
Георг . Беттина. Милая Беттина. Очень больно тебе? Чем тебе помочь?
Беттина . Ничего, дорогой, ничего.
Томас (медленно приближается). Беттина.
Георг (вспылив, по тихо). Уходите. Я ненавижу вас.
Томас (с усилием поворачивается, делает несколько шагов к выходу). Прощайте.
Беттина . Подойдите ко мне, Томас. (Протягивает ему руку.) Забудьте то, что он сказал.
Томас берет ее руку.
Георг . Уходите.
Томас в большом горе удаляется.
КНИГА ВТОРАЯ
Тот, кто действует, всегда лишен совести.
Лишь у созерцателя есть совесть.
Гете.
1
Комната Томаса. Анна-Мари . Кристоф . Конрад .
Анна-Мари . Вы его не убедите.
Кристоф . Но должен же он понять. Надо рассуждать трезво. Как быть? Не подставлять же ему голову под пули только потому, что он гений?
Анна-Мари . Никто не может его теперь понять. Он часто внушает мне страх.
Конрад . Когда ему вручат приказ о явке, тогда будет уже поздно. Пока еще довольно легко освободить его. Надо только, чтобы он захотел этого.
Анна-Мари . Но он не захочет. Он прямо-таки ждет этого приказа. Уверяю вас.
Конрад . Томас - это сгусток ненависти. С тех пор как он умолк, его глаза агитируют лучше, чем самые пламенные речи.
Анна-Мари . Он совершенно перестал спать. Прошлой ночью он прилег на полчаса и вдруг начал стонать. Я спросила: "Ты спишь, Томас?" - "Нет", отвечает он, встает, одевается, садится к окну и смотрит в ночь. Без конца. Я спрашиваю: "Что с тобой?" Он только взглянул на меня, и взгляд был такой пустой, что у меня мурашки по спине побежали. И бросился вон. И вот до сих пор его нет.
Кристоф . Надо с ним поговорить. Вы, Конрад, должны урезонить его.
Томас (входит). Вы здесь? Военный совет держите, а?
Анна-Мари . Ты, наверное, голоден, устал. Приготовить тебе завтрак?
Томас . Да, приготовь мне завтрак.
Анна-Мари уходит.
Томас . Я буду пить кофе и, может быть, даже булочку съем, а то и две. Видите, друзья, я благоразумен.
Кристоф (печально). Почему ты не разговариваешь с нами? С тех пор как газета запрещена, ты совершенно не говоришь с нами.
Томас . О чем говорить? Вы добры ко мне. Вы преданны нашему делу. Вы отважны. Именно отважны, - это настоящее слово. Но мне нечего сказать вам. При всем желании. О чем говорить, друзья? Каждый из нас может спросить: почему? Но другой ответит ему тем же вопросом: почему? Конрад, умный Конрад, скажите, о чем говорить? (Похлопывает его по плечу; насмешливо). Голосовать против военных кредитов, что ли?
Конрад . Да, следовало бы. Среди прочего - и это. Бросать оружия не надо. Чем больше война раздувает отчаянье, тем лучше наши перспективы. Надо уметь спокойно смотреть на кровь, если хочешь быть врачом. Разве это мужество - закрывать глаза при виде крови? Разве это мужество - бежать по ночам в лес и там кричать деревьям о своем отчаянье?
Томас . Нет. Мужественно убить какого-нибудь генерала, зная, что за это убьют тебя. Мужественно обратиться с речью к народу, зная, что тебя бросят за решетку. Я не обладаю мужеством, умный Конрад; я не могу быть трезвым, милый Кристоф. Я вижу, как люди сходят с ума, я вижу, как люди умирают гнусной смертью, и тела их сваливают в ямы, как мусор. Я не могу рассуждать трезво, друзья.
Кристоф . Что ж ты собираешься делать, Томас?
Томас . Ждать.
Конрад . Чего?
Томас . Этого я не могу вам сказать. Этого не выразить словами. Вы себе представьте: пока мы здесь с вами разговариваем, там непрерывно умирают люди. Железо и огонь мечут они друг в друга; день и ночь они убивают друг друга. Представьте это себе! Я не могу рассуждать трезво, друзья мои!
Конрад (с силой). Томас Вендт! Проснитесь! Неужели вы в состоянии сидеть и предаваться горестным размышлениям? Неужели вы не хотите действовать?
Томас . Помните редактора Веннингера? Он носил пенсне, он был уродлив, озлоблен, он смотрел на людей исподлобья. Он пошел и застрелился и взвалил на меня тяжкое бремя. И Беттина. Вы знали Беттину Гейнзиус? Достаточно было увидеть ее, чтобы понять, что такое красота. Теперь ее лицо обезображено навеки. Потом расстреляли рабочих. Семнадцать человек, если я не ошибаюсь. И много рабочих брошено в тюрьмы на долгие годы. На моем пути стоят могильные кресты; много, очень много крестов. Я не хочу действовать, Конрад.
Конрад . Поберегите себя. На будущее. В ближайшие дни вас призовут в армию. Разрешите мне похлопотать о вашем освобождении.
Кристоф . В самом деле, Томас. Ведь это же бессмысленно: позволять глумиться над собой какому-нибудь прохвосту унтеру, валяться в промозглых окопах. Бессмысленно позволять помыкать тобой, как скотиной, и, как скотина, идти на убой.
Томас (взглянув на него; очень сухо). Конечно, Кристоф, в этом нет никакого смысла. Так. А теперь я буду пить кофе. Я чертовски устал. (Говорит в сторону соседней комнаты.) Анна-Мари, готов кофе? Если желаете составить мне компанию, прошу вас. Но ни слова о войне, освобождении от призыва и о каких-нибудь действиях. Ни слова.
2
Отлогий берег реки. Скамья. Вечер.
Анна-Мари (одна). Так я сидела тогда. И так же заходило солнце. Теперь я бы этого больше не сделала. Он уехал, едва взглянув на меня. Когда я купалась в деньгах, я тосковала по нем. Теперь я почти рада его отсутствию. Три недели назад я отерла бы грязь с сапог последнего нищего. Почему же теперь я всем своим существом жажду нарядных людей, света и музыки? Я не хочу нести чужое бремя - нужду, уродство. Я не могу жить так, как он от меня требует. Я не хочу быть тенью Томаса.
Георг входит.
Анна-Мари (вскрикивает). Георг! Беттина сказала мне, что вы в плену.
Георг . Был. Обменен, как тяжелораненый. Я хотел повидать Томаса.
Анна-Мари . Он ушел в армию.
Георг . Он страдает?
Анна-Мари . Он этого жаждал. Когда был получен приказ явиться, он ожил.
Георг удивлен.
Анна-Мари . Он почти не разговаривает. Не разберешь, что с ним. Он озлоблен. Смотрит сквозь тебя и не видит.
Георг . Надо ему помочь.
Анна-Мари . Как? Какими средствами?
Георг . Я освобожу его.
Анна-Мари . Он этого не хочет. Он не позволит этого.
Георг . Когда он увидит, что в казарме нет ничего трагического, а всего лишь пустая зловонная скука, он станет сговорчивей. (Оглядывает ее.) Знаете ли, Анна-Мари, вы изменились.
Анна-Мари . Я?
Георг . Сначала вы были маленькой девочкой. Затем вы жадно потянулись ко всему, что ярко, вы были полны любопытства и какого-то пестрого вздора. А внутри было пусто.
Анна-Мари (чувствуя беспокойство под его взглядом). Как поживает Беттина?
Георг (продолжает смотреть на нее). Все это прошло через вас, и теперь вы опять стали самой собой.
Анна-Мари . Как поживает Беттина?
Георг (мрачнеет). Рубец останется. Пятна останутся. Лицо останется обезображенным. Никакой надежды. (Молчание.)
Анна-Мари . Вы много пережили?
Георг . Не мало. Балы в казино, а в пяти километрах смерть и мерзость. Города с измученными, ожесточенными жителями. Плен. Лазарет. Но я не хотел бы упустить ничего из всего этого.
Анна-Мари . Вы как будто похудели. Но в сущности не изменились.
Георг . Того, кто способен глубоко чувствовать, книга может потрясти так же, как ужасы боя. Война сейчас так далека от меня, что иное театральное представление кажется мне более реальным.
Анна-Мари . Вы не трус, Георг. Это вы показали во время стачки. На фронте вас, вероятно, многое увлекало, нравилось вам.
Георг . На фронте нечем вдохновляться. На второй, третий день ужас превращается в скуку. Трупный запах, вонь отхожего места - все это становится чем-то привычным. Слушаешь гул рвущихся снарядов, треск пулеметов, как тиканье стенных часов. Смотришь на обугленные дома, на умирающих или умерших людей так же равнодушно, как на рисунок своих обоев. В конце концов война - не большая бессмыслица, чем все остальное.
Анна-Мари (смотрит на него). Я легко допускаю: ваш надменный и скучающий вид не оставляет вас даже тогда, когда кругом смерть. Да, теперь вам есть что порассказать Беттине.
Георг . Я ничего не рассказываю Беттине. У меня не хватает духу подолгу бывать с ней. Я не знаю, как сделать, чтобы она не заметила моего сострадания. Вам я охотно буду рассказывать, Анна-Мари. Что вы делаете сейчас, когда Томас в казарме?
Анна-Мари . Просто живу.
Георг . Я теперь провожу много времени на фабрике.
Анна-Мари . Прежде вы ненавидели свою контору. И любили свой дом.
Георг . Теперь я ежедневно хожу в контору. Я бываю там от одиннадцати до часу. (Встает.) Не зайдете ли вы ко мне, Анна-Мари?
Анна-Мари . Хорошо, я приду. Как-нибудь.
Георг уходит.
Анна-Мари . Неужели я дурной человек? Неужели все мы дурные люди? Раскаюсь я потом? (В порыве возмущения.) Почему он так суров со мной, почему в нем столько презрения ко мне, словно я отверженная? Пусть бы он дал мне утопиться тогда. Когда он смотрит на меня, точно на какой-то отброс, и молчит - я чувствую, что вся моя любовь уходит. Я - нечто такое, за что он должен бороться, сказал он однажды. Но я - не "нечто". Я не объект для опыта.
Томас, ведь я люблю тебя. Почему ты всегда задаешь мне твои проклятые задачи, такие трудные, что на меня нападает страх, словно в школе, когда я не знала урока? (Взвешивая.) Томас? Георг?
Господин Шульц (входит). А, фрейлейн Анна-Мари! Любуетесь красивым видом? Давненько мы не виделись с вами. Знаменательные у нас были встречи: Красная вилла, отель "У пляжа". Я по-прежнему ваш искренний поклонник. Моему ожиревшему сердцу приходится серьезно остерегаться вас. А как поживает уважаемый маэстро? На некоторое время - не у дел? Должен довольствоваться идиллиями, элегиями, размышлениями? Или он пламенно воспевает кайзера и отечество?
Анна-Мари . Томас в армии.
Господин Шульц (раскрывает от удивления рот). А? Гром среди ясного неба. Как же так? Кто же так поступает?
Анна-Мари . Его нельзя было переубедить.
Господин Шульц . Почему же вы не пришли ко мне, малютка? Мы ведь с вами старые знакомые. Мы бы просто за его спиной устроили ему освобождение. Люблю его, вашего Томаса. Пробуждает возвышенные воспоминания: Вильгельм Телль, Толстой, Армия Спасения. Обераммергау. Это дело надо обмозговать, фрейлейн Анна-Мари. Хотите, займемся вместе? За бутылочкой шампанского? (Подмигивая.) Помните, какие превосходные марки вин у меня там, наверху? Итак, если есть время и охота, приходите к людоеду, словно молящая о помощи принцесса. (Придвинувшись ближе, интимно.) Хотя я и лью пушки, но, право же, я не такой страшный. Разве каннибализм не бледнеет, когда открывается столько возможностей для сравнения? Так, стало быть, пусть мой проект обежит прелестные извилины вашего мозга. До свидания. Et on revient toujours… (Уходит.)
Анна-Мари . Я дала ему договорить до конца. Его жадные глазки так и шарили по мне. И я его не задушила. Что же я такое? Кто я? Неужели моя неблагодарность заглушила во мне голос сердца? "Делай все, что хочешь, сказал он однажды, - но не предавай самое себя". Трудно быть неблагодарной. Трудно взвешивать. Трудно выбирать. (Взвешивая.) Томас? Георг? (Решительно, с сияющим лицом.) Георг.
3
Здание школы, превращенное в казарму. Комната.
На полу тесно положены соломенные тюфяки. Вечер.
Солдаты , смертельно усталые, валяются в изнеможении на тюфяках.
Некоторые чистят форму. Двое играют в карты.
Томас лежит, закрыв глаза.
Первый . Я спрашиваю: почему? Я спрашиваю: ради чего? И небо не обрушится. И бог не накажет виновных.
Второй . Ну, этого от него не дождешься: бог убрался в Швейцарию.
Первый . Но ведь какой-нибудь смысл должен в этом быть.
Третий . В кино я видел картину "Оборотень". Знаешь ты, что такое оборотень?
Четвертый . Это - который кровь сосет? Вот вы, Вендт, ведь вы образованный: скажите, бывают на самом деле оборотни?
Томас (лежит неподвижно на своем тюфяке). Чепуха.
Третий . Нет, не чепуха. В афише приводится мнение авторитетов.
Томас (про себя). Они верят в оборотня, которого показывают в кино.
Третий . До чего жутко было. Одно удовольствие. Возле меня сидела одна кухарка, так она прямо потела от страха. Но я ее так ущипнул, что у нее сразу страх пропал.
Четвертый . Кто это воздух испортил? Сил нет!
Третий . Ничего удивительного при нашей жратве.
Второй . К вони надо привыкать. В братской могиле еще не так воняет. Эй, ты, балагур, спой нам куплеты о свинье и младенце.
Четвертый . Я зверски устал. Все кости болят.
Второй . Ты разве костями поешь? Или спой нам "Мумия и сыр".
Третий . В казарме саперов теперь в ходу такая песенка:
Бог, родина… все ерунда!
Закон войны таков:
Стоим горой за богачей,
Стреляем в бедняков.
Многие (шумно). Замечательно. Очень хорошо.
Стук в дверь.
Первый . Пришла дама, которая к Вендту ходит.
Томас . Можно ей войти?
Голоса . Да. Конечно. Да, разумеется.
Анна-Мари (входит; робко). Здравствуйте! (Подходит к Томасу.) Добрый день, Томас.
Томас . Зачем ты пришла?
Анна-Мари . Поговори со мной, Томас. Нехорошо будет, если ты со мной не поговоришь.
Томас . О чем мне с тобой говорить? Если ты не видишь сама, то слова не сделают тебя зрячей.
Первый . Вы слушали, как трепался майор, когда отправляли на позиции третий эшелон?
Третий . С души воротит от их красивых речей. Пусть сами подставляют под пули голову, если это такое удовольствие издохнуть за отечество. Велика радость - вместо правой ноги принести домой Железный крест?
Анна-Мари . Ты не чувствуешь, как мне страшно, Томас? Неужели ты вытащил меня из воды для того, чтобы я теперь задохнулась?
Второй . Выгружали первый эшелон, и вдруг - комбинированная воздушная атака. Троих убило, семерых ранило - еще до того, как они попали на фронт.
Первый . Я наверняка буду убит. Трижды мне снилось, будто я еду в каком-то открытом вагоне, лежу и не могу сдвинуться с места, а с обеих сторон на меня сыплется угольная пыль, все сильнее, сильнее. А я никак не могу пошевельнуться.
Анна-Мари . Георг Гейнзиус возвратился с фронта. Он бы тебя без всякого труда освободил.
Томас . Все та же песня.
Анна-Мари . Я предприняла кое-какие шаги. Тебя отпустят. Надо лишь захотеть.
Томас . Я не хочу.
Анна-Мари . Я кое-что привезла тебе. Шоколад.
Томас . Благодарю. У других тоже нет шоколаду.
Анна-Мари . Ты можешь дать и другим. Эхо Беттина посылает.
Томас (берет). Беттина? Так.
Анна-Мари . Ты не проводишь меня немного? Здесь не поговоришь.
Томас (устало встает). Ты меня мучаешь.
Второй . Это жена его или любовница?
Четвертый . Не знаю. Но, по-видимому, она ему гекупак.
Третий . Не гекупак, а гекуба. Это греческое слово. Означает: "на черта она мне сдалась".
Четвертый . Спасибо, господин почтовый ящик.
Второй . Только из-за того, что здесь Вендт, они над нами так измываются.
Третий . Как странно, что ему не скажешь "ты".
Четвертый . "Величие и достоинство служат преградой к сближению" - как сказал Шиллингер.
Третий . Ему дьявольски трудно. Но он не увиливает, не жалуется, а стискивает зубы и молчит.
Первый . Иногда мне кажется, что он-то и мог бы сказать - зачем, чего ради?
Второй . Пока что от него только и есть пользы, что из-за него к нам придираются.
Совсем молоденький солдатик (яростно). Придираются? К вам? Ко мне придираются! Из всей роты только ко мне одному.
Четвертый . Погляди-ка. Грудной младенец раскрыл рот. Еще в утробе матери, а уже лопочет.
Третий . За что это к тебе придираются, сосунок?
Молоденький солдат . Могу вам сказать. За то, что я однажды застал фельдфебеля в офицерском нужнике, когда он там примерял монокль.