Русь Богатырская: былинные сказания - Василий Старостин 19 стр.


А и тут вставал Илья Муромец.
Говорил Илья таковы слова:
"А не надо нам садить во подвал молодца:
В нём ухватка, в нём смелость богатырская!
Хоть и спесь в нём есть, она боярская!"

Ещё пуще бояре расшумелися:
"А и кто ещё за Дюка за хвастливого
Головою своею поручится,
Что все слова - не враница его?"

Отвечал атаман Илья Муромец:
‘Я за Дюка поручусь - головой за него!
Мы пошлём посла в славный Галич-град
Ко честной вдове Матрёне Тимофеевне.
Мы пошлем считарей да описывателей!
Пусть сочтут, пусть опишут все богатства они.
Все считанья-списанья привезут в Киев-град,
Считачём мы назначим Чурилушку!
А послом пошлём мы Добрынюшку!
И бояре пускай отправляются!"

Говорил тут Добрынюшка Никитьевич:
"А знавал я Степана Ивановича!
Купца-отца того Дюкова!
По морям, по ордам, по всем землям с ним
Много я со Степанушкой повыездил!
А про Дюка скажу - он не хвастает:
Он всю говорит правду-истину!
А коли князь Владимир Красно Солнышко
От нас того нынче требует -
Я готов: я поеду в славный Галич послом!
Инно опись ведёт пусть Чурилушка.
А я буду там во свидетелях!"

Выходило посольство на широкий двор.
Выходило оно, снаряжалося.
Во далекую дорогу отправлялося.
А был на дворе Дюк Степанович.
Он писал-составлял письма скорые.
Он завёртывал-запечатывал‚
В перемётные сумочки закладывал,
На коня Вороного приторачивал.
Отпускал коня Дюк Степанович
На всю на свободушку на полную.
Побежал-поскакал конь один на Волынь,
Прибежал Вороной в славный Галич-град,
Прилетел ко Матрёне Тимофеевне.

То не белая берёза всколыхнулася,
Не под ветром вихревым покачнулася.
Всколыхнулася-покачнулася
Родна матушка, мати Дюкова:
"Видно, вживе нет Дюка Степановича!
Знать, сложил где-то он буйну голову!"

Горько плакала Матрёна Тимофеевна.
Подходила к Вороному, рассёдлывала.
Находила сыновние весточки.
Как читала она, перечитывала.
Воссияла Матрёна, возрадовалась:
Просит сын снарядить Вороного коня.
С ним прислать ему одежду самолучшую -
Не праздничную, подорожную.
Просит Дюк ждать к себе ещё послов-считарей -
Повстречать их всех со роскошеством.

Поглядела Матрёна Тимофеевна
На восточную на сторонушку:
Там пыль пылит да столбом столбит -
Видно, едут киевляне-посольники.
Тут хозяйка скоренько слуг сокликнула,
Дело двинула, приготовилась.

Понаехали посольники под Галич-град.
На гориночке на высоконькой
Все повыстали да повыстроились.
И глядит-говорит Чурило Плёнкович:
"Оробел-перетрусил Дюк Степанович:
Он вперёд послал весть на родину,
Чтоб зажгли-подожгли город Галич его!
Ведь горит вся Волынь огнём-пламенем,
Затемняет пожаром солнце красное...
Нам тут делать теперь будет нечего!"

А подъехали послы, так увидели:
Не пожар горит, не огонь огнит -
Это крыши на палатах блещут золотом,
Это стены у дворцов во драгоценностях;
Терема жемчугами-изумрудами
И сверкают, и блестят, и высвечивают.

Подъезжали послы к дворцу серебряному.
Выходила старуха матера-стара:
Под правую руку пять девиц ведут!
И под левую руку пять девиц ведут.
"Кто бы это?" - размышляет Добрынюшка.
А Чурила-то уж забегает вперёд;
Он бежит-спешит да здоровается:
"Здравствуй, Дюкова мать-государыня!"

"Я не Дюкова мать-государыня!
Я при матери у Дюка - портомойница!"

Подходили послы к золотому дворцу.
Выходила из дворца матера-стара,
Выходила старуха старая.
А ведут-то старуху эту двадцать девиц.
"Кто бы это?" - смекает Добрынюшка.
А Чурилушка вновь забегает вперёд.
Он бежит-спешит да здоровается:
"Здравствуй, Дюкова мать-государыня!"

"Я не Дюкова мать-государыня!
Я у матери у Дюка - мукосейница!"

Подошли послы к дворцу алмазному
Тут и третья старуха матера-стара
Выходила навстречу послам киевским.
А ведут её все тридцать девиц.
А несут над ней зонт-подсолнечник,
Им от солнца закрыть лицо белое.
Впереди стелют сукна багрецовые.
А надето на ней платье дивное.
По нему - вся краса поднебесная!

Тут Чурилушко давай раздумывать:
"Как опять бы мне во просак не попасть?"

А Добрынюшка - глянь и догадайся тогда:
"Вот это она: матерь Дюкова!"
Низко кланялся он да здоровался:
"Здравствуй, Дюкова мать-государыня,
Ты честна вдова Матрёна Тимофеевна!"

"Здравствуй ты, удалой добрый молодец!
Ты из коей орды, ты из коей земли?
Как тебя, молодец, ещё звать-величать?"

"Я из Киева в город Галич - посол.
А по имени - Добрыня Никитьевич.
Я знавал, я бывал вместе с славным купцом,
С тем удачливым Степаном Ивановичем.
А теперь я от князя от Владимира.
Там приехал к нам твой любезный сын,
Славный витязь-богатырь Дюк Степанович.
На пиру-то он, Дюк, порасхвастался.
Он похвастал тобой, своей матушкой.
Да несчетной похвастал золотой казной.
Да поспорил Дюк со боярами.
Отрядили они в Галич писчиков
Описать ваши богатства все животы.
Самым главным считарем-переписчиком
Будет - вот он: наш Чурило сын Плёнкович!"

Три дня писаря всё выглядывали.
Три дня писарчуки всё высматривали.
Все владенья разглядел Чурило Плёнкович.
На четвертый день он сел за стол,
Написал Чурило в Киев написаньице:
"Ты Владимир-князь Красно Солнышко!
Чтобы Дюковы владенья-животы описать,
Сосчитать всю его золоту казну,
Стольный Киев придётся на бумагу продать,
На чернила добавить Чернигов-град!"

Воротилося посольство в стольный Киев-град.
А Чурилушку того Плёнковича -
Разбирает его зависть разбиручая,
Разъедает разъеда разъедучая.
Хочет Дюка он унизить, осрамить-осмеять:
"Мы побьёмся, Дюк, о велик заклад:
У кого будет лучше платье цветное?"

Отвечает Чуриле Дюк Степанович:
"Ой, Чурило ты сухоногое!
Кривоногое-горбоногое,
Ты басись-хорошись перед бабами!
Ты выхаживайся перед девками!
А ты с нами, молодцами, и в кон не идёшь!
Платье цветное да богатое
Надевай ты завтра, Чурка, самолучшее;
На обувочки - сапожки зелён сафьян.
Я надену своё платье подорожное,
А на ноги обую только лапотки!"

Надевал Чурило платье цветное,
Изукрашенное-позолоченное.
А сапожки на ножки - узорчатые:
Щегольские-гогольские-щапливские!
Ну и хлыст, ну и хват - сапоги скрипят:
Носки - узки, каблуки - высоки,
Высоки-остры, голенища - пестры!
А кафтан-то, кафтан: он шит, он бран!
А во пуговках вплетено у него
Там по доброму да по молодцу!
А во петельках вплетено у него
По девице да по красавице.
Как застёгнутся - так обнимутся!
А расстёгнутся - поцелуются!

Вдоль по улицам да по киевским
Вот идёт щёголь-щап, вот купав молодец:
Кудри жёлтые рассыпаются,
Жемчугом по плечам раскатаются.
А лицо у красавца будто маков цвет!
А шея-то, будто белый снег!
Ан да очи-то ясна сокола,
А ведь брови-то чёрна соболя.
Заглядаются люди на Чурилушку.
Разневестились все невестушки:
"Ах, вот бы нам да такого в мужья!
Хоть бы в щёку бил да щёголь был!"

И глядят, так глядят, аж ломают глаз!
Там, где девушки глядят, - там заборы трещат.
Где моло́дицы глядят -там оконницы трещат.
Где старухи глядят - костыли грызут!
Загляделся на Чурилу весь женский пол.

Нарядился теперь Дюк Степанович.
Одевал он одежду подорожную.
Подорожную‚ а надёжную.
Надевал Дюк на ноги себе лапотки.
Лапоточки у Дюка из семи шелков.
А во каждой во клетке-плетениночке
Вплетено ещё по камню по яхонту.
А кафтан-то у Дюка - он простой, не золотой.
Для дороги кафтан был шит и ткан.
В нём во пуговках - звери-тигры-львы.
А во петельках - змеи лютые!
На правом рукаве - леса дремучие.
А на левом - небеса да со тучами.
На головке у Дюка шапка простенькая.
Только пташками вся изукрашена:
Соловейками, жаворонками.

Вот и Дюк пошёл вдоль по улице.
От лаптей, от камней, ярких яхонтов
В тёмных улочках-закоулочках
Стало вдруг светло да светлёхонько.
И принялся Дюк да забавить людей:
Проведёт правой ручкой по пуговкам -
Зарычат-зазычат звери-тигры-львы.
Проведёт левой рукой по петелькам -
Зашипят-засвистят змеи лютые.
А тряхнёт рукавом Дюк Степанович -
Зашумят-загомонят леса тёмные.
А другим рукавом он тряхнёт-махнёт -
Загремят-засверкают грозы-молнии.
А головушкой потрясёт молодец -
Запоют-заиграют пташки певчие:
Позащёлкают вдруг соловушки,
Да зальются жаворонки переливистые.

Позабыл про Чурилу инда женский пол.
Прозакладывал Чурило свой велик заклад!
А неймётся Чуриле, не покоится:
Разрывают завидки сердце с печенью.
Думал-думал Чурило и надумался;
Он ещё хвастовством одним похвастался:
"Мы давай, Дюк, поспорим о конской езде!
Я как сяду, Чурила-молодец, на коня -
В один скок скакну через Днепр-реку!
А другим-то я скоком и назад вернусь!
А тебе-то, Дюк, да не скакивать!
Через Днепр на коне так не прядывать!"

Отвечает Чуриле Дюк Степанович:
"Ой‚ Чурило, ты дурило глуповатое.
Ты горбатое, дураковатое.
Ты басись-красись перед бабами!
Не тебе, Чурило, с нами в кон идти!"

Выезжали добры молодцы на Днепр на реку.
Под Чурилой конь - улетунник он:
А улётывать и ускакивать
Может он под хорошим седоком далеко.
Разогнался Чурило, махнул-скаканул:
Через Днепр-реку в один скок скакнул.
Распалился щап, раскипятился он:
Не дал конику ни мигу для отдыха.
Поспешил-насмешил людей Чурилушко.
Он погнал коня поскорее назад -
Не допрянул конь и до полуреки:
Так на пол-Днепре в волны грохнулся...
Плавай-плавай по волнам, щап Чурилушко!

Разогнал коня Дюк Степанович,
За один прыжок через Днепр махнул.
"Ты‚ мой добрый конь, ты мой верный слуга!
На другой на скачок много ль сил у тебя?"

Отвечал Воронко: "Я пройдусь-отдышусь,
Возрождусь, погоди, и на второй на прыжок!"

Понабрался Вороной да и новых сил.
Разогнался он, да разбежался он:
Перепрыгнул через Днепр за один проскок,
Прямо с берега на берег в одночасье смог.
На коне Вороном млад не промах был,
Дюк Степанович да не олухом слыл:
На скаку ухватил Дюк Чурилушку,
Ухватил из Днепра за кудри жёлтые,
Перебросил Чурилку на крутой бережок!
Проиграл он, Чурилушко, и этот заклад,
Перед всем честным народом опозорился!

Слава и богатство, сила и здоровье.
И во всём удача молодому Дюку.
Говорят о Дюке города и села,
И леса, и горы, и моря, и реки!
Жизнь - одна утеха: без горя-печали;
Там хвала, тут - славля, честь да победа...
Как тут молодцу не повозвышаться?
На пирах-гуляньях - почёт-уваженье.
На битвах-сраженьях - нет неудачи!
Как тут Дюку не заноситься?
Ай, высоко ты, соколик, занёсся!
Ой, да не подсёк бы кто тебе крыльев!
А ведь есть на свете тебе подсекуша:
Копит злую силу, копит злую волю
Там, на Горыни, у Змеи-Змеихи
Колдовству Маринка учится, поганка.
Колдовству-злодейству-чародейству
Выучится скоро, явится в Киев.

На пиру-гулянье в гриднице высокой
Вот она - Маринка, вот появилась!
Как и откуда и какою силой? -
Кто её знает! Кто об этом скажет!
И никто колдунью с пира не гонит;
Никто чародейку, злиху не попросит.
А пришла Маринка не с простой задумкой:
Извести Маринка замыслила Дюка;
Колдовством Добрыню околдовать страшным,
Этим то Горынихе, той бы Змеихе,
Путь на Русь открыть бы для дел злодейных;
А самой Маринке стать бы над Русью
Властною царицей с силою кандальной.

На пиру-веселье говорит Маринка
Молодому Люку наглое слово:
"Здравствуй‚ Дюк Степанович, мой муж любимый!"

Дюку это слово не легло на душу,
А легло на сердце плетью язвистой.
"Ты моя пленница! Ты - не жена мне!
Была мне любовницей, а женой не будешь!"

Ай на это слово вспыхнула Маринка,
Вся-то злобой налилася синей.
"Дюк Степанович, богатырь могучий!
Принесу тебе я золотую чару!
А налью ту чару я вином шипучим!
Ну ин за Владимира киевского князя
Тебе эту чару не поднять, не выпить!"

Молодцу вызов шуткой показался.
Ему ль, молодому, ему ль, удалому,
Соколу высокому, да кладут пределы!
Нет, ему пределов никто не поставит!
Он любую силу, Дюк, пересилит.
"Неси свою чару! Подниму и выпью
Я за Владимира, киевского князя!"

Спустилась Маринка в погреб винный.
Налила-наполнила чашу золотую.
Словом нашептала, зельем отравила!
Вынесла во гридницу морную отраву.
Глянул Дюк, увидел - страшное дело:
Кипежом кипучим снадобье вскипает;
Синим полыханьем пламя полыхает;
Огненные мечутся языки из чары;
По бокам-то чары сыплются искры;
Сыплются искры с лопаньем трескучим!

Дюк Степанович! Не бери ты чару!
Ведьминской готовли не принимай же!
Не вкушай, не пей же змеиного яда!

Злобиха злобесной злобой истекает.
Чару вручает витязю Дюку.
Замерло честное всё пированье
Перед бедою, бедой роковою!
Вставал-поднимался, говорил Алёша:
"Дюк ты наш Степанович, богатырь отважный!
Не губи ты зельем этим душу!
Выплесни ты, выкинь колдовское зелье!"

Смелому Алёше Дюк ответил:
"Мать меня родила смелостью в Алёшу!
Я своё рожденье не опозорю!
Во мне силы хватит пересилить силу,
Силу чародейскую в этой чаше!"

А в руках у Дюка чаша змеевая
Мечет пламя, синее сверканье.
По бокам-то чары сыплются искры,
С лопаньем трескучим падают на землю.
Злобиха с злобесной злобою хохочет.

Сам атаман тут встань да поднимися.
Славный Илья Муромец молвит Дюку:
"Брось, добрый молодец, не пей этой чаши,
Выплесни зелье на чародейку!"

Дюк атаману так опять ответил:
"Доблестью-отвагой мать меня родила
В славного-могучего Илью-атамана!
Я ль своё рожденье здесь опозорю!
Выпью, Илья Муромец, я эту чашу,
Силу чародейскую в ней пересилю!"

А в руках у Дюка чаша полыхает:
Мечет пламя, страшное сверканье!
По бокам-то чары сыплются искры,
Падают на землю с лопаньем сверкучим.
"Выпью эту чару, чару роковую,
За князя Владимира, да за Русь святую!
За святорусское всё богатырство!"
Выпил смертное Дюк подношенье,
Выпил-покачнулся, с ног свалился...

Тут-то и не выдержал Добрыня Никитич,
Прянул Добрыня через столы-лавки
Ловить чародейку, колдунью Маринку.
В руки колдовка - ан и не далася;
Прыгнула к окошку, оперлась на раму,
Захохотала хохотом бесовским:
"Нынче извела я молодого Дюка!
Завтра изведу я и тебя, Добрыня!"
Стукнулась Маринка головой об стену.
Сделалась сорокой, в окно улетела.

Дюк перед кончиной ещё слово молвил:
"Славный Илья Муромец, атаман могучий!
Ты возьми на память от меня одежду:
Платье подорожное то, дорогое -
За меня помощником оно тебе будет!"

Добрыня и Маринка

Матушка Добрынюшке говаривала:
"Свет мой сыночек, Добрынюшка!
Скоро мне, Добрынюшка, восемьдесят лет!
У меня на рученьках внучонка нет!
Ты ещё, Добрынюшка, холост-неженат.
А тебе, Добрынюшка, за сорок пошло!
Я тебя, Добрынюшка, сын мой, оженю:
Я тебе, Добрынюшка, невесту найду!
Ты теперь во славе молодец, в чести!
Ай да ты, Добрынюшка, послушай меня:
Ты обходи подальше улицу,
Ты объезжай ту Чёрную!
Там живёт Маринка Кандаловна,
Там зла колдунья-волшебница.
Там эта Маринка тебя завлечёт;
Там эта Маринка тебя изведёт,
Со свету белого она сживёт!"

Вышел тут славный Добрыня на двор.
Думушку задумал он крепкую,
Крепкую думу неотвязную:
"Эта Маринка погубительница -
Дюка погубила-отравила она...
Мне обегать её, волшебницу, --
Это идет не к лицу молодцу!
Еду я на улицу Чёрную!
Там её, волшебницу, боем убью!
Там её, змеевку, с земли сотру!"

Матушки Добрынюшка ослушался.
Скоро Никитьевич коня седлал.
Быстро удалый со двора скакал.
Выехал на улицу на Чёрную.
Все терема, все дома оглядел -
Видит в окошечке Маринку он!
Тут со коня Добрыня спешился.
Вынул Никитьевич свой лук тугой.
Выстрелил в Маринку-чародейницу.
Выломал оконницу стекольчатую.
Вышиб причалины серебряные.
Только Маринку стрела не взяла.
Только бесовку не тронула.

Вышла Маринка, чертыхается;
Лихо на Добрынюшку ругается:
"Что за невежа на двор наезжал?
Что за невежа в окно стрелял?
Выломал оконницу стекольную;
Вышиб причалины серебряные;
Выбил глядельце зеркальное!"

Глянула Маринка на Добрынюшку
Чёрным взором своим колдовским...
Кудри у Маринки чёрные.
Плечи у Маринки белые.
Кудри по плечам рассыпаются,
Очи прямо в сердце вонзаются...
Думал Добрыня лук поднять.
Загадал Добрыня стрелу достать -
Выстрелить во чародейницу.
Только исчезала сила в руках!
Только застоялась мысль в голове!
Только расслабели ноги резвые!
Вдруг против воли он сел на коня,
С улицы Чёрной прочь повернул!

Тут-то Маринка повыскочила,
Быстро из терема повыбежала.
Понахватала беремя дров,
Дровец сухих-белодубовых.
Кинулась ведьмуха на следы:
Ох, на следы на Добрынины.
Вырезала горячие...
Клеткой поленья складывала,
Поразожгла огнём палящим их;
Бросила в пламень Добрынины следы;
Их она бросала, заговаривала:
"Сколько тут жарко дрова горят,
Столько бы горел и Добрыня по мне!
Столь бы по Маринке Никитич сгорал!
Сколько тут сохнут следы в огне,
Столько бы сох и Добрыня по мне!"

Взяло Добрынюшку лихое взятьё -
Сердце зарезало пуще ножа,
Днём-то Добрыня ни хлеб не ест!
Ночью-то Добрыня ни сном не спит!
Тянет Добрынюшку на улицу,
Тянет его всё на Чёрную.
Взял тут Добрынюшка коня седлал.
Стрел себе во колчан запасал.
Меч да копьё - все оружье собрал.
Едет он на улицу на Чёрную!

Глянула Маринка, увидела;
Лихо злоехидина хихикнула;
Высунулась в окошечко вся -
Ну в одной рубашке и без пояса.
Манит Добрынюшку заманивает.
Молодца себе заговаривает.
А про себя думу думает:
"Вот теперь Добрыня в моих руках!
Вот я теперь его не выпущу:
Клячей оберну водовозною -
Буду на молодце воду возить!
Сделаю вороной пустопёрою -
Будет Добрынюшка падаль клевать!
Оберну Никитьевича туром гнедым -
Пусть его, Добрыню, охотник убьёт!"

Назад Дальше