Генделев: Стихи. Проза. Поэтика. Текстология (сборник) - Михаил Генделев 6 стр.


Да здравствует мыло душистое
И веревка пушистая!

XIV

Над лысым черепом любви
Соорудим из пальцев "V".

За туалетом

Клебаны и тетя

(басня)

Клебаны, жадные до плоти,
Могилу раскопали тети
И мясо хладное во рву,
Урча и сплевывая, рвут,
Качают грязные тюрбаны.
Ну что ж! на то они клебаны.

Диана и Вакх

Ебаться, право, сущая безделка.
Но раз, сойдясь на олимпийский двор,
Вакх и Диана, импотент и целка,
вступили в спор.

Рек Вакх: Что импотент, так с отрочества пьяный -
под кайфом не до вас, до баб!
– Я девочка, – ответствует Диана, -
поскольку хер ваш слаб!

Едва не развалив Юпитера чертоги,
кляла Прыщавая похмельного Скопца.
Мораль: увы, увы! людя́м подобны боги,
когда туманен хер, а плева из свинца.

"Пока Кондом изобретал гондон…"

Пока Кондом изобретал гондон,
Нимало не дремала мать-природа.
Вот так родился пламенный Дантон,
Трибун и вождь французского народа.

"Когда сижу один я при луне…"

Когда сижу один я при луне,
Задумаюсь, бывает, на минутку.
"Клуазоне, – шепчу, – клуазоне",
А медсестра уже уносит утку.

Переводы

Иегуда Галеви

(ок. 1075–1141)

"Душа на Востоке…"

1 Душа на Востоке, а тело – где Запад кровав.
В чаше изгнания – вина не слаще отрав.
Что мой обет – если Эдома род
Сел над Сионом, а надо мной – араб?
5 Я бы Испанию в пыль постелил за само
Счастье увидеть руины Храмовых врат!

Иегуда аль-Харизи

(ок. 1165–1234)

Из книги "Тахкемони"

1…а поэт был рабби Шломо-катан -
такой, что с ним рядом никто не стал -
(со времен, когда жил Эвер Ави Йоктан) -
семенили те, с кем он рядом шел, -
5 так велик был этот "Меньшой"!

Он до горних высей взошел ремесла,
ведь его Поэзия родила
на колена Мудрости, и сплела
чтоб – "он вышел первым". И – не отменить! -
10 первородства багряную нить.

Он был Мастером средь подмастерьев стиха;
Рядом с ним они по ветру шелуха,
да и Вдохновенье само
они крали, подделывая клеймо
15 того, "кто был помазан Господом перед народом его",
Песне Песней – он равен – Шломо!

Разве сильный поэт, в свой высокий час -
и прочтет его – а для смертных, нас -
его Поэзия – чудо.
20 И "надо подняться на небеса, чтоб нам ее снять оттуда".

В молитвах из-под его руки
грозной мощью веет от каждой строки,
в Судный день – с вечера до утра -
мы внимаем Поэзии – нард и шафран
25 в оправе сапфира его пера!

Колоннада разума он – а стих
его – рабби царей земных!

Шломо ибн-Гвироль

(ок. 1021/22 – ок. 1053–1058)

От переводчика

Шломо ибн-Гвироль (он же Габироль, Гевироль, Авицеброн, Авицеброль et cetera) родился в Малаге предположительно в 1021 г. Прожив около 30 лет, он умер неизвестно где.

Жизнь этого гениального еврея была кратка, блистательна и трагична. Крохи свидетельств его неболтливых соседей по веку и вкрапления автобиографического характера в трудах самого Гвироля сообщают нам, отдаленным потомкам его современников, самую малость: был он тяжко болен, нуждался, был нелюбим, был непонят и отличался скверным характером (о чем эти современники, конечно, не умолчали). И уже никакие порывы исторических открытий, никакие филологические бури не сдуют тумана недостоверности и загадочности, окутавшего эту невероятную фигуру смутно различимых веков, Средних только по названью.

Смерть, которую он звал, ждал и называл Свободой, смерть встретил он в изгнанье, в каковое – после продолжительной, но тем не менее ожесточенной травли (по популярному обвинению в чернокнижии) – отправили Гвироля его почитатели – еврейская община Сарагосы. Заметим, что изгнанье в те бурные и малоблагосклонные к поэту и еврею времена – изгнанье из гетто – и было равнозначно смертному приговору. Болезнь же, при которой недуги Иова поминались с завистью, и золотая экзема славы настигли Гвироля раньше: еще при жизни поэта его стихи были канонизированы и включены в синагогальные литургии.

Все это – смерть, слава, аскеза и ересь, и еще, конечно же, исключительные достоинства его разнообразных, но, к несчастью, далеко не полностью дошедших до нас трудов – придало его биографии черты эксцентричности, полулегендарности и неизмеримо печальной банальности высокой поэтической судьбы.

На обожженных черепках всех трех культур и религий читаем мы дактилоскопию его покрытых струпьями пальцев. Как Соломон Авицеброн, он основал демоно– и ангелологию, на его авторитет ссылаются чуть ли не все позднейшие богословы и схоласты. Его читал Фома Аквинский. Его учение о Воле штудирует Джордано Бруно. Сулейман Ибн-Джебэриль – имя в ряду выдающихся имен арабской философии, пережившей свой полдень в мавританской Испании. Для нас он, Шломо ибн-Гвироль, астральный путешественник, философ и грамматик, "алмаз в ожерелье на шее Мудрости", величайший поэт еврейского Средневековья.

Европейское Средневековье герметично и труднопроницаемо, и в скорлупе его, в собственной и еще более твердой оболочке – Средневековье еврейское. И в этой двойной скорлупе, двойной раковине, двойном, если угодно, саркофаге – в броне непереводимости гения и одиночества – Гвироль.

И все же мы взяли на себя смелость предложить читающей по-русски аудитории опыт поэтического перевода <…>, ибо, рассудили мы: даже если тень крыла великого поэта, да что тень! – хоть шум пера одного достигнет слуха непросвещенного читателя – мы сочтем нашу нескромную миссию выполненной. А ежели непредвзятого нашего с Гвиролем читателя раздражает или смущает по отношению к тексту слово "перевод" (и впрямь изрядно скомпрометированное некоторыми нашими предшественниками) – что ж, мы согласны считать наш опыт лишь документом, записью некоего культурного переживания, какое перенесли мы при встрече с Шломо ибн-Гвиролем. Он же Ибн-Габироль. Он же Авицеброль.

"Молний пером, ливней тушь расплескав…"

1 Молний пером, ливней тушь расплескав,
осень писала, туч откинув рукав,
письмо по саду небес, и немыслим сам
был сад лазури и пурпура в небесах.
5 Тогда земля, небесный ревнуя сад,
расшила звездáми покровы дерев и трав.

"Лишь потому наш род – ожившее ребро…"

1 Лишь потому наш род – ожившее ребро -
к вершинам Мудрости взошел высоко столь,
что человек – душа и, тело вкруг надев,
он телу – колеса предназначает роль.

"Господь, грехи мои без потерь…"

1 Господь, грехи мои без потерь
несу к Тебе – меру им отмерь,
и в милости им отпущенье дай -
ведь кто я? – Пепел и прах теперь!
5 А если гибель ко мне в пути,
Господь, захлопни пред нею дверь,
за муки смертные – смерть прости,
ведь смерть я принял уже, поверь.

"Я – страждущий Амнон, пусть приведут Тамар…"

1 Я – страждущий Амнон, пусть приведут Тамар:
я в плен попал страстей, в тенета женских чар.
Эгей, скорей друзей гоните что есть духа
бежать и привести такою мне Тамар:
5 в венце, стан обернув в златую паутину,
в руке бокал вина – лозы веселый дар -
пусть напоить войдет, я ей скажу: утешь!
Огонь коробит плоть – о, потуши пожар!

"Жестока боль, плоть мою круша…"

11 Жестока боль, плоть мою круша.
Изошел я, жизнь мне нехороша -
где душе сокрыться, в какой тиши,
где отдохновенье найдет душа.
55 Дабы дух казнился и чахла плоть,
подошли втроем, как для дележа:
Грех, Недуг, Одиночество – кто их рук -
кто кольца их рук не бежал, дрожа?
Океан я им? Я морской им змей?
10 Кость моя им медь, железо ножа?
По чьему ж наследству меня гнетут
эти трое, алчущие платежа?
Почему ж за грех я один терплю,
А с других не взыщешь Ты ни гроша?
15 Вот мой труд, смотри! Вот страданье мое -
Ведь – орел плененный моя душа,
ведь я раб Твой, мне отпущенья нет,
век живу я – волей Твоей дыша.

Ночная буря

1 Тот я, кто, меч нацепив на бедро,
в рог протрубил, что принял зарок, -
он не из тех, кто с пути своего
отвернет, малодушия не поборов,
5 ибо мудрость звездой путеводной избрал,
юн когда еще был и младобород,
что с того, что дел его выжег сад -
вор времен, жесточе всех воров.

И тогда б он выстоял, кабы дней,
10 дней ублюдки не заступили дорог,
что ведут к началу Зла и Добра,
к основанью, Разум, твоих даров.
Только помни: могилы не переступив,
сокровенных достигнуть нельзя миров.

15 Серебро лишь мысли блеснет впотьмах,
как заря приходит взыскать оброк.
Жив? – В погоню мысли встань в стременах,
день покуда топчется у ворот,
ибо дух мой – времени не слабей,
20 и пока в седле я – храню зарок!
Но всегда настигнет, о други, нас
в роковой наш час беспощадный рок.

В эту ночь невинна небес ладонь,
Ясный луч луны навестил мой кров,
25 пробудил от снов и повел вперед
по дороге, выстланной серебром,
и за свет его я болел, как тот
патриарх, чей первенец нездоров.

Тотчас ветр двинул армады туч -
30 На луну навел парусов их рой,
застил лунный свет, скрыл дождем косым,
пеленою лег, как на лик покров,
точно месяц этот уже мертвец,
облака – могила, могильный ров:
35 Бен-Беор, тучи плачут над телом твоим -
Так Арам рыдал, ибо мертв пророк.

Полночь вышла в латах чугунной тьмы -
но молниеносно пробита бронь!
И кривлялись молнии в высоте -
40 над бессильем тьмы издевался гром -
нетопырь летит так крыла воздев -
мышь летучая – тьму гоня ворон.

В кулаке Господнем моя душа -
положил свободе Господь порог,
45 дух мой взял в железа – пускай в ночи
пробудится дух, как в плену герой,
чтоб не звал, о други, я лунный свет,
что пожрал затменья бездонный рот,
или, свет ревнуя к душе моей,
50 мрак – свет лунный спрятал под свой покров,
чтоб я в новолунье не ликовал,
как от ласки царской – холопский сброд!

Ты в поход, вояка, – так в прах копье.
Ты в побег – паденья тебе урок.
55 Хоть в Сиянья Храме от своры бед
попроси приюта – настигнет рок.

Уходя из Сарагосы

Это одно из его прекрасных и длинных стихотворений, которое он произнес, покидая (навсегда) Сарагосу.

Арабская надпись, предваряющая это стихотворение в сохранившемся списке "Дивана" Шломо ибн-Гвироля

1 Язык к гортани прилип – ни
звука горлу – хрипы одни,

и – сердцекруженье – то боль
и горе зажали в клешни,

5 к очам моим поднялись
и стали бессонны они.

Так доколь уповать? Доколь
полыхать вам, гнева огни?

кому излиться, кому
10 рассказать, как несносны дни!

К кому припасть мне – утешь!
руку помощи протяни!

Я бы сердце свое пред ним
расплескал – а расплесни

15 Боль – да и отойдет душа
от горестей чертовни.

О, утешь! разве стон души
не покроет штормов грызни.

И – что сердце? – размякнет лал,
20 в мой позор его окуни.

По-твоему, жив я? – живя
средь быдла такого, что ни

в жизнь – правую не отличат
от левой своей пятерни?

25 Издох я? В пустыне? Ан нет!
Мой дом – яма, в нем хорони

того, кто юн, нищ, одинок,
без друга, да и без родни

(пожалуй, что Разум один -
30 кому прихожусь я сродни)…

Я слезы мешаю и кровь
с вином, – горше нет стряпни!

Друг, жажду тебя! но – глотком
предсмертным – утешат ли дни,

35 иль с грезой меня развела
рать ангелов в блеске брони!

Здесь всем я чужак, я живу
средь страусов, средь болтовни

жулья – я, чье сердце под стать
40 мудрейшим, я – и они!

Один – жлоб. Злой аспид – второй:
вот яд, мол: ну-ка лизни;

а третий – с честняги лицом -
агнец – влечет в западни.

45 Народ… чьих старейшин к стадам
и псами-то взять не рискни!

чьи морды пока не раскрась -
и не покраснеют они.

Гиганты – кто ж им по плечу,
50 гигантам… мушиной возни!

…Я притчу им – греком тотчас
ославят: "ты, мол, без фигни,

без зауми, бля, языком
чевой нам народным загни!"

55 Да я вас!.. О, мой язык,
трезубый, под дых их пырни!

Тетери; вам колокол мой
не звонче набата мотни!

По мерке ль вам? ну-ка, надвинь
60 ярмо мое – и потяни!

Что пасть разеваете? – дождь
от туч моих – на-кось, глотни!

от мирры, что облаком я
над миром пронес – на, дохни!

65 Нам с Разумом горе – с таким
соседушкой! Через плетни

за Богопознанье меня
зовут чернокнижником, пни.

С того-то и вою. Я сплю
70 во вретище, без простыни,

гнусь, словно тростник, пощусь
вторые и пятые дни.

Чего ж еще ждать от судьбы?
на что опереться рискни? -

75 Назад безутешный свой взор
из целой Вселенной верни:

власть Смерти с призывом Земли -
что будет сильнее? – сравни!

Прельстись только Явью – и
80 в себе ж себя похорони -

заплатишь главой не за грех -
за искус! за мысли одни!

Явь похвалит тебя – хвалу
Явь душу почтит если – ни!

85 мой Гений! призывы ее,
и чары ее – отряхни,

Звездам откажи, позовут
когда: в гости, мол, заверни…

Нет! Если жернов Земли
90 взвалил – его и тяни!

Что в этом миру мне, когда б
дух слепо не перли ступни!

Умру – и с Душою сольюсь,
ликуя в Престола тени;

955 мне ль плоти не презирать
за бренность покровов – взгляни:

как весел я в дни беды,
как плачу в победы дни;

и лишь отпадут когда
100 плоти моей ремни -

узнаю: за стоном – покой,
за гладом – тучные дни!

Но жив я пока – молю
как дед мой Шломо: "Осени,

105 Проникающий Бездны, – дай
Разум мне и Познанье – они

лишь и есть цена бытия
моего – лишь одни!"

Божественная мудрость

1 "Шторм души твоей! По ветру грохоты эха
дум твоих отослать? – иль душа человека

прошумит да погаснет – лишь жертвенный дым
будет к небу всходить до скончания века!

5 Или ты – вкруг Земли и светил колесо,
с дней Творенья досель не унявшее бега?

Океан ли сознанье твое, – где Земли
омывает опоры пучина без брега?

Но на что может сердце твое уповать,
10 если, глядя на Звезды, лишь киснешь от смеха!

Да очнись ты! вернись в разуменье – узри
великана – пигмеем, червём – человека.

Не гонись за химерою Разума – и
Явь постелит и ляжет с тобою, калека!"…

15 Состраданья к Душе моей, други, прошу.
Ее тяжкие муки несносны! А мне как

видеть: мужа разумного жаждет Душа -
как ей жажду унять из дырявого меха?

Даром я в поколеньях нашелся один -
20 истомленной Душе утешенье – из всех – а

если Явь, тварь земная, грешна предо мной -
плюнуть в рожу ей – только что сердцу утеха.

Коли Яви глаза проморгали мой свет,
так – видать – слепоты ей достанет с успехом!

25 Но раскается Явь – я прощу, может стать,
не попомню наутро греха и огреха.

Время! прочь! и не трогай Разумных Земли,
разверни Колесо – вспять, земная телега!

Время! может быть, хватит тебе корчевать
30 слепо от клещевины до кедра побега?!

Лучше мусор душонок по ветру развей -
легче камни носить, чем сносить пустобреха!

Оскопи недоумков, нудящих мне вслед:
"Где он, Разум? где те, кто верны ему?" Эка!

35 Будь не сукой Вселенная, разве она
подпустила к себе бы недочеловеков?!

Нет! беструдно бы тлели они – а вокруг -
скотских радостей кейф, бессознания нега.

И от Солнечных Дев наплодили б они
40 сонмы выблядков Тьмы и невежества века.

Вам судачить о Разуме? вам ли рядить?
вам – трухе, сердцевине гнилого ореха?

Если Мудрость смешна вам – то как же вы ей!
Разум вас удостоит поднятия века?!

45 Мне распахнута Мудрость – цель ваших потуг.
С дохлым сердцем не можно коснуться Ковчега!

Мне ль покинуть ее? Сам Господь осенил
мой Завет с ней. Кто Господу будет помеха?

Мудрость бросит меня? Мать не бросит дитя!
50 Я – склонения дней ее смысл и утеха!

Я – алмаз в ожерелье на шее ее -
в ожерелье бесценном возможна ль прореха?!

Как вы скажете ей: "драгоценность сорви -
обнажи свое горло на черни потеху!"

55 Мудрость – Сердцу блаженство, чьи чисты струи,
в чье теченье войти, как в прозрачную реку.

Можно ль Душу затмить мне, как солнце зимой
застилается тучами, полными снега?!

Всякий миг этой жизни я Душу веду
60 в ее Дом за завесой туманного млека -

Ведь Душа поклялась не утихнуть – пока
Суть Его непостижна уму человека!

Уязвленная душа

1 Трепетом только и дышит строфа -
и только печалью радость жива,

и в праздник сердцá точат слезы свои
по душам, корчуемым как деревa.

5 "Друг! сыну ли десяти и шести
над собой поминaнья тянуть слова,

коли рденье отроческих ланит
и с маковым цветом сравнишь едва?"

Сердце – вот кто с младых ногтей
10 над Душой моею вершит права,

Честь и Разум под руку взяв свою,
а Душе на долю – алчбы лихва…

"Что ж яриться? на каждую из отрав
найдется целительная трава;

15 в слезах что прoку? к чему в беде
слезами политые рукава?"

А на что уповать? Он не близок, день,
когда лопнет страданий моих бичева,

и Гильaда бальзам не вкусивши – умрет,
20 тот, с Душою не имущей Естества.

Леви Ицхак из Бердичева

(ок. 1740–1810)

"Гутен морген, доброе утро, Господь Всемогущий…"

Гутен морген, доброе утро, Господь Всемогущий.
Я, Леви Ицхак, сын Сары из Бердичева,
пришел к Тебе, Господи, потребовать ответа:
Что Тебе от Израиля?
Зачем Ты взвалил себя на сынов Израилевых?
Все слова свои Ты обращаешь к сынам Израиля,
и все, что заповедал Ты, Ты приказал сынам Израиля!
Или нет других народов у Тебя?
Римляне, персияне, вавилоняне?
Что говорят германцы? Германцы говорят:
наш закон – превыше законов всех.
Римляне – что говорят они? Наше царство
над царствами всеми.
Но я, Леви Ицхак, сын Сары из Бердичева,
заявляю пред Тобою:
Да возвысится и да святится Имя Твое!
И не сдвинусь с того, где стою,
и стоять буду.
Конец настанет тьме рассеяния нашего -
и в конце рассеяния нашего
Да возвысится и да святится Имя Твое!

Иосиф Паперников

(1899–1993)

Назад Дальше