Для них – не стоящим вниманья пустяком:
он жив? он мертв? он здесь? он далеко?
На гору Мория он не полезет сам.
Отчет о том, как прожил годы,
в клочки! И по ветру – и отлетают к небесам -
порхать над родиной чужой свободы.
VI
Когда бы ты меня не удержал,
то я бы путь спокойно продолжал
по направлению (в конце концов, что может здесь
произойти?)…
Шел, чтобы к вечеру границу перейти.Вергилия не пригласивши конвоиром,
авось и потерялся бы в ночи;
далеко-далеко за этим миром
под псевдонимом… И – ищи-свищи…Айда в Возможное! Оно открыто.
Без тяжести в ногах, недвижности гранита -
пойдем вслед дню, сошедшему во тьму.
Пойдем! Без всяческих "зачем?" и "почему?".Пусть нет благословения тебе,
но нету и проклятья на судьбе!
Здесь в моде песенка, мотив ее хорош,
а в ней рифмуется и стоит медный грош:
амур-тужур, дружок, амур-тужур…Ворота распахнутся, задрожат!
Войдем. Одна средь многих – госпожа
стоит в толпе, одна освещена
она багровым отсветом печей,
в которых этой Ночью-Всех-Ночей
пекут хлебы Таинственных Вещей.
VII
Ибо там,
там привратник спал у порога
и поэтому – нараспашку
были ворота.
За железными створами их -
дорога
в города и ночи
иного рода.Именно там, где сияют люстры,
мелькают рожи -
там безымянный этот архипелаг
и расположен,
там – в зияньи меж местом и временем.
И книга у края стола.Но тоже не любопытствуй, прохожий!
Остановиться -
и книга захлопнется
на самой нужной странице:
книга закрыта…
Рука сжата в кулак.
Именно отсюда и исходят
самые совершенные
легенды о грехах наших
и прегрешениях,
увлекательнее которых нет на земле…Рука, так и не прикоснувшись к ним,
отдернется.
И бессильно уляжется на столе.
VIII
Святая Земля. Караванный "Путь голода",
марева вид:
мóрок Имáры
за озерами зноя стоит.Тень мою топчут мои же сандалии. Полдень.
Соленый поход до Эйн-Трейбы – следы…
Обморок под хихиканье горькой воды.
IX
Исходная позиция. Позиция наступления.
Ночь:
полу-жизнь, полу-моление.Там -
благостью осененные,
избранники, посвященные,
праведники
славного города
славы-и-справедливости -
славное,
праведное население.Там -
солнце Гивона!
луна Аялона!
источники трепета, величия духа
повсеместные проявления…Исходная позиция. Позиция наступления.
Одичавшее солнце. Оскал
черепа, доставшегося по наследству
воронью и пустыни лютым пустым пескам,
а также торжественным годовщинам,
перипетиям, следствиям и причинам
(и явленьям реальности – но слегка).Свет на человека! И на
глаза зажмуренные!
А затем
весь свет – на будущее. Освещена
долина сухих костей.За ней – мозаичный храмовый фриз,
лестница: вверх – вниз -
и – наискосок
носились ангелы вверх и вниз
и с веселием пели…
И никакого спасенья
ни от них, ни от их голосов.
X
Черный рояль умирает степенно
среди нот своих и бемолей,
черный рояль издыхает.
И – желтый врубается верхний свет.
Свет на лужах краденой,
а значит, сладкой
воды – играет.
Желтый свет на клятвах тех,
кто забивает гол в свои же ворота,
желтый свет на мечтателях и на любовниках – свет.
XI
Нынче пустые стоят баррикады.
Никто не стреляет.
Слякоть. Дождь и туман.Героику
мы отложим до завтрашнего утра.
Сегодня ночью
никаких протестов писать не буду.
Пусть их!.. Не обнажу клинка.Сегодня судьба -
ослепленный Самсон
чудовищными плечами
не обрушит капища колоннаду,
и никакой Амос -
во тьме и буре -
не высадит раму окна отеля,
чтобы проклясть
справляющих праздник в дымной ночи Бет-Эля.
Одиссей
Возвратясь, он на месте родного города обнаружил волны,
залив, дельфинов. Водоросли прибоем качались мерно.
Солнце зависло над краем неба."Ошибки всегда повторяются дважды", – сказал Одиссей
и вернулся
назад к перепутью, чтобы точно узнать дорогу
к родному городу, который волнами никак уж не был.Усталый, он брел в гуле толпы, как в тоскливом привычном
кошмаре,
толпы, чей греческий был ему малопонятен – запас
словарный,
который он взял с собой как запас провианта, высох,
порастерялся…На мгновенье ему показалось, что он очнулся от сна:
новые равнодушные люди
не узнавали его и даже не удивлялись.Он их расспрашивал (слов не хватало) – знаками!
Встречные честно
и бестолково пытались понять его. Отчужденно
пурпур все лиловел и лиловел, выцветая на горизонте.Вышли взрослые, развели окружавшую стайку
детей по домам. В домах загорались окна.
Одно за другим. Загорелись все. Стемнело.Упала роса и запуталась в его космах.
Пришел ветер – поцеловал его в губы.
Пришла вода – ступни омыть ему, как старая Эвриклея,
но не узнала шрама и поспешила дальше – журчать по склону,
вниз, как свойственно всякой воде, стекая.
Жертвенник
Горелые стволы, окал камней и пламя
тем, кто прошли проклятыми полями.Кто скажет: "Цикламен"?
Я вызываю "Цикламен"!
Я повторяю: ""Медь" в квадрат двенадцать!"Немного – пять… ну, три минуты "меди"
в квадрат двенадцать… по дороге к "Габриэле"!
…туда, где догорает "Габриэла".Кто ляжет и заснет в дороге к "Габриэле"?
Кто будет двигаться по гребню силуэтом?
Неуязвимый, словно ангел,
как ангел, продолжающий подъем, и только
просящий "золота" – прикрытья до вершины.Еще немного и вдали отсюда
зарыдают.
Скверный правитель
Мы лицезрели тебя,
стоящего во весь рост в боевой колеснице.
Тогда стоял ты
(как ты хотел и как ты просил),
стоял ты против народа Арама.
Ты оставался с нами ради
поднятия боевого духа в сражении
при высотах Гилада.
Устали мы сильно тогда, но верили:
ты продолжаешь быть с нами,
ты – наш предводитель.
Издали ты был как живой.
Допустим, великим праведником ты не был
и сделал много "неугодного пред очами Господа", но,
в общем, ты был не из худших царей.
Прискорбно, что не сам ты, а те, кто достойней тебя,
о тебе оставили запись.
А это – свято. И это уже навсегда. Пропащее дело -
никаких апелляций.
И как ни "трудно быть мэром Иерусалима",
несравненно труднее
быть государем Шомрона.
Особенно в те времена, когда делятся все
на праведников и злодеев.
А когда ты взял из Сидона
(по политическим, ясное дело, соображениям)
дочь Этбаала, красивую и жестокую стерву,
то окончательно спутал дела в Шомроне,
поскольку с приданым твоей дражайшей супруги
в ход пошли привозные
(в придачу к местным, которых и так хватало),
в ход пошли привозные баалы, иноземные, совсем уж
мерзкие боги.
Понятно, тебе это было поставлено в счет…Но твои покаяния обошлись нам дороже твоих
прегрешений:
ночь за ночью
ты слонялся один. И в ответ на твои вздохи раскаянья -
молчание.
И оно, молчание, нам слышалось вздохом.
В конце безмолвия – вздох.
Опять же – пророк Илия. Тебе с ним не повезло -
он был твоей неотступною тенью.Но не было Илии с тобою в сражении при Каркаре
(о нем, между прочим, жестоком сраженьи, -
ни строки, ни полстрочки во всех Книгах Царств;
очевидно,
потому, что ты победил при Каркаре).
Информацию о кампании мы черпаем из ассирийских
архивов…Похоже, ты при Каркаре
оказался совсем недурным воякой. Иначе фигура
умолчания в Книге попросту необъяснима.Но на кой ты отстроил Иерихон (трудами Ахиэля
из Бет-Эля)?
С чего вдруг? Иерихон! Ни больше ни меньше…
Почему не вспомнил седого проклятия? Память отшибло?А теперь, как в дурной бесконечности, снова и снова
перед нами встают из-под глинобитных фундаментов
лица Сегуба и Авирама!А войны меж тем тянулись. Страшные войны
и страшные годы.
Длились и для героев тоже.
И при всякой из них ты не уклонялся, а воевал -
не только на пересеченной местности, но и на равнинах.
И Бен-Хадад был научен тобою тому, что наш Господь -
Бог не только горы, но и равнины тоже.
Да! Ты завоевал сердце базаров Дамаска,
не последней, надо сказать, столицы,
но – не искупил… Тем не менее – не искупил.Хотя била во искупление смерти Навота
кровь из пробитой твоей аорты – как предсказал Илия.
Кровь Навота из щелей доспехов твоих лилась,
когда ты притворялся живым – и живым казался,
особенно при последних лучах угасающей и угасшей
вечерней зари на высотах Гилада.О, Ахав! Мой мертвый царь.
Альбом
Мать матери моей. Не знал живой.
И – умирала молодою.
А от чего? Что было с ней? Ответ
всегда звучал, как голос под водою.
И – матери моей (глаза – не скажешь) – очи!
Отчизна всех грустящих всей земли!
Любимица семьи… Как пурпур, кровоточит
рот – рана рта… Ракитника угли.
Лицо отца. Анфас. На фоне дома.
Усы, каскетка. Молодого
лицо солдата, возвращенного живым.
По пояс снег. Российский город. Голод
в России мечется, как волк, по мостовым.
Открытка: Репин. Лютый лик царя Ивана.
И – сын убитый возле ног. И – кровь,
залившая всю марку,
и марку, и наклейки, и альбом.
Лицо подростка. Кровь – как под гипнозом, как
на месмерическом сеансе.
Брат. Фотография. Мундир -
парадная морская форма, "Navy" – выпуск.
Открытка. Когда был в Александрии,
зашел в "Корабль" (название борделя).
Багровый будуар. Коробка "Клеопатры".
Английский бриолин, презервативы "Olla"
и вафельное полотенце… Тетки
лицо. Нет, лик – настолько тонкой кожей
черты обтянуты и заострились. Рак.
Курильщица. Диагноз: тумор легких.
И умерла в девицах. Тело,
не испытавшее иных прикосновений,
кроме белья прикосновений и, пожалуй,
еще рук матери. Ни разу. Никогда.
Портрет красавицы-невесты. Давней
моей "принцессы", как шептали за глаза.
Вуаль приподнята! Стакан раздавлен!
Сияет кожа плеч. И бабушка в слезах.
Кое-что личное
Пускай на этот раз не обо мне здесь речь.
Чего там! И игра не стоит свеч.Кто может добровольно расколоться,
признаться в том, что плачет в нем, – не даст улик
во имя собственной персоны благородства…Я слышал мнение отнюдь не дурака:
"Взгляни на малых сих – утешишься слегка!"Писать о памяти? Чтобы в последних откровеньях
Мелодия души была обнажена?Но стоишь, как лагерь собственного ополченья
на собственных границах и рассылаешь патрули.Один… два… три… – обратный счет. Вот так клочки надежд и ожиданий
жгут, словно письма перед боем, когда победа не предрешена…
Один, без ангела – но кто не одинок?
А в лучшем случае (и шанс один на сто) надеяться на то,
что ты жену или тебя – жена сумеет оградить -
согласно пакту о совместной обороне -
от надвигающейся темноты.
Hôtel de Madrid
…Не ищите меня!
Моя кровь все еще в ночи лабиринтах мечется!
Сердце – соло (тамтам тоски, партия для ударных) рокочет и -
красная, м-да!.. – в цветочек кровать,
удваивающая одиночество.
Преступление – лежать на ней одному.
Но ни ангела, ни серафима, ни посыльного.
Ни к телефону: "Вас, господин Гури…"
А там, скажем, дама, которая, скажем, красива,
которой больно и горько в полночь, когда меня нет, скажем,
подле…Но – поздно!
Все. Абзац! Делать нечего. Пять сигарет "Житан" -
на "до" и "после".
И виски, подлое, кончилось (или – "подлый"?).
Все! Все закрыто. Дождь. И ветер. И лужи по… м-да!
Недостает черной птички Эдгара Аллана По. И -
чтобы долбанула клювом в окно! И тогда уж – полный…
Ну конечно:
давняя склонность моя к преувеличениям.
Поздно. Позднее позднего.Скрипит паркет. Журналы, проспектики:
юная Жанна Моро во "Влюбленных". В общем,
на западном фронте моем без перемен
сегодняшней ночью -
ни то ни се, сальто в воздухе,
сотрясение воздуха,
кувырки.Дуэт в соседнем номере навзрыд рыдает,
так и скончаешься скрипам в такт,
как в пресловутых подвалах, к слову сказать, инквизиции,
как раз к двенадцати баллам этой импровизации
по шкале Рихтера (для этой пары счастливцев там).
Жан-Батист Мольер
(1622–1673)
Тартюф, или Обманщик
Вольный перевод Михаила Генделева
Действующие лица
Г-жа Пернель, мать Оргона.
Оргон, муж Эльмиры.
Эльмира, жена Оргона.
Дамис, сын Оргона.
Мариана, дочь Оргона, влюбленная в Валера.
Клеант, шурин Оргона.
Дорина, горничная Марианы.
Флипотка, служанка госпожи Пернель.
Действие происходит в Париже, в доме Оргона.
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Явление первое
Г-жа Пернель, Эльмира, Мариана, Дамис, Клеант, Дорина, Флипотка
Г-жа Пернель
Домой, Флипотка! Больше – ни ногой!Эльмира
Не напрягайтесь, мама!.. Вы – наш гость… и дорогой.Г-жа Пернель
От фальши, сладкая невестка, вянут уши.
Во как наелась вашего радушья!Эльмира
С чего же покидает нас особо
нам всем небезразличная особа?Г-жа Пернель
Был дом – глаза бы не глядели – стал притон.
Здесь был приличный дом – и рухнул дом!
При том, что никому до этого нет дела.
Нет! Я пошла, пока не заболела.
Мое здесь слово – тьфу! Все поперек!
Здесь каждый обязательно орет,
язвит, употребляет выраженья,
и к старшим никакого уваженья.
И нет почтения достойной доле вдовьей к!
Это не дом, а сумасшедший домик!Дорина
Пардон прошу, мадам…Г-жа Пернель
О? Кстати – милочка! Огромны
твои таланты: ровно два их – то есть, ровно:
Огромный любопытный нос, ему под пару – ротик.
Разинешь – и с души воротит.Дамис
Бабуль…Г-жа Пернель
Вот кто здесь намбер уан -
внучек. Законченный, как классицизм, болван.
Его родителя предупреждала,
какое счастье на него упало,
когда явлением на свет ты всех потряс.
Молчи и слушай старших, лоботряс!Мариана
Я думаю…Г-жа Пернель
…Ну наконец-то! Полсловца
проблеяла смиренная овца…
Предупреждаю: в тихом омуте подчас
Такие черти водятся…Дорина ( в сторону )
Атас!Эльмира
Маман, маман…Г-жа Пернель
Ну вот что веско
я заявляю вам, любезная невестка:
пора обдумать ваше поведенье.
Имеет место невозможное паденье
семейных нравов! Да-с! Когда была б сейчас
во здравье подлинная мать моих внучат -
она, покойница, конечно б, проследила
стиль воспитанья этого дебила
и нашей девственницы. И дала пример
высокой нравственности, скромности манер!
Взгляните на себя – ну кто ваша портниха?!Дорина ( в сторону )
А что? Вполне прикинута чувиха!Г-жа Пернель
Ведь сказано: не сотвори себе кумира
из кутюрье, что ободрал полмира.
Не может быть хорошая жена
за эти деньги так… обнажена!Клеант
Пардон, мадам…Г-жа Пернель
А – вы? Хоть вы и брат ее, Клеант,
И я безмерно уважаю ваш талант
почти немыслимый в отдельном человеке -
безостановочно и монотонно гнать телеги…
Ценю! Однако, будь своей невесткой,
так я бы вас с такою хлеборезкой,
с такою молотилкой – видит Бог! -
в свой дом не допустила на порог.Дамис
Любимчик ваш Тартюф – прохвост! Вот! зуб даю!Г-жа Пернель
Заткнись. Он праведник. На том стою
(то есть сижу!). Мальчишка, слова не скажи!
Тартюф нас учит не по лжи! Жить не по лжи!
И следует младому поколенью
внимать его благому наставленью.Дамис
Чтоб я заткнулся?! Чтоб молчал?! Чтоб я – Муму,
когда диктатор завелся в дому?
Когда диктатор, провокатор и тиран
заездил всю семью? Но пасаран!
"Жить не по лжи"?! Жить не по лжи?! -
Дышать по разрешению ханжи!
Нашелся цензор! Не в моей натуре
свободу слов меня – и подвергать цензуре.Дорина
Его послушать – проповедника – и ша!..
передник снять нельзя не согреша.
Нашелся зав. семьей! Глав. добродетель!
Он наш отец, мы его дети.Г-жа Пернель
Он просто выше вас!Дамис
Бабуль! Бабушке-старушке
Навешай, бабушка, лапшу, на бабушкины ушки.
Он "просто выше нас?" Да "просто" -
все, кроме папы, его держат за прохвоста.Дорина
Послушайте сюда. Мы все изумлены:
Приходит наглый тип со стороны
и – опаньки! – на наши грядки
рассаживает новые порядки.
Рвань, побирушка, дрянь, вонюч и бос
и вона – наш домашний босс.
Всех учит жить!..Г-жа Пернель
Язык попридержи!
Ведь это мощно – "жить"! И "не по лжи"!Дорина
Святой Тартюф, экскюз муа, за выраженье,
баальшой свя-а-той в ба-а-льшом воображенье.
Он праведен, примерен, прост
и лицемерен в полный рост.Г-жа Пернель
Ах, милочка, от резкой правды, вишь,
как черт от ладана бежишь.Дорина
Да? Ну, тогда скажите, почему
любой входящий в дом – в облом ему?
Негожи гости? Все? Повально? Ась?
Ему и Богу – с Богом он вась-вась.
Он здесь – Наместник – с понтом – Бога.
А между нами (между нами строго!) -
святейший – выговорить страшно – наш патрон
свидетелей боится он. С чего бы это он?
С чего бы это? А я вам скажу:
он спит и видит трахнуть госпожу!Г-жа Пернель
Захлопни рот! мозги тебе зачем?!
А для того тебе мозги, что прежде чем
сморозить глупость – мозг спроси,
обдумай глупость и – произноси…
Ведь почему Тартюф прикрыл визиты -
все ваши визитеры – паразиты!
Носильщики заразной клеветы.
Пусть дом на высоте, пусть нравы здесь чисты,
но все равно, голье и щеголье
полощет наше нижнее белье.
И пусть (допустим, верю) нет для сплетен
и ногтя повода – эффект великолепен -
какою б ни была семья,
но гости в дом – и ре-пу-та-ци-я…