С плеч девственных и бедер белоснежных
Кровавый прах своих забав мятежных.
Жили цветы и травы,
Жили леса однажды, благосклонны
К роду людскому были тучи, ветры,
Титаново светило: и ночами,
Минуя дол и склоны
Холмов и не сводя очей пытливых
С тебя, Киприды свет, звезда нагая,
Задумчивая, ангела дороги
В тебе, подругу смертных видел странник.
И если, бросив город, и тревоги,
Гнев и обиды злые,
К морщинистым стволам в лесах глубоких
Он прижимался грудью,
То ощущал: в безжизненные вены
Живое пламя входит, дышат листья:
Дрожит в объятьях Дафна,
Филида стонет, дочери Климены
Злосчастного оплакивают брата,
Что солнце ввергнул в Эридан когда-то.
Лишь вас, глухие скалы,
Людского горя не смутили звуки,
Когда в пещерах, переходах гулких
Не ветры затевали перекличку,
Но, не стерпев разлуки,
Эхо скиталась призраком унылым.
Любовь и рок несчастную из тела
Изгнали хрупкого, и та по гротам,
Среди камней холодных, молчаливых,
Печалям нашим древним и заботам
Мучительным предавшись,
Вверяла небу их, и твой прискорбный
Не утаила жребий,
Певец пернатый, что в лесу кудрявом
Год возрождающийся воспеваешь
И, обращаясь к небесам высоким,
И темным, и молчащим, о кровавом
Деянии скорбишь, о мести дикой,
О дне, померкшем в ярости великой.
И всё же с нашим родом
Твой род не схож. Изысканные трели
Творит не скорбь. И твой безвинный голос
Долине уж не так, как прежде дорог.
С тех пор, как опустели
Дворцы Олимпа; и грома слепые,
В горах и хмурых облаках блуждая,
Порок и добродетель без разбора
В холодный трепет вводят; и чужою
Земля нам стала, к нам остывши скоро
И бросив нас во мраке, –
Ты гибельным страстям, ты бедам буйным
Людским внемли, Природа
Рассеянная; древней искрой снова
Мой дух зажги, если еще живешь ты
И если где-то – в небесах, на светлой
Земле, среди пространства ли морского –
Есть та, что с нами в наших бедах рядом
Не помыслами, но хотя бы взглядом.
К своей донне
В видении далеком
Тебя любовь являет мне иль прячет
Твой лик, иль в снах измучит ненароком
Мне сердце дивный призрак,
Или в полях мелькнет, там где природы
Прозрачным смехом день счастливо начат.
Быть может детство мира
Ты украшала, а теперь меж нами
Витаешь тенью быстрой, что Зефира
И то бесплотней, иль судьба скупая
Хранит тебя, потомкам сберегая?
Живой тебя увидеть
Мне не сулили боги,
Разве тогда, когда тоской объятый
Один по неизведанной дороге
В предел иной придет мой дух. В начале
Моих неясных дней – в людской пустыне
Ища тропу, тебя я провожатой
Избрал. Но на земле ничто сравниться
С тобой не может. Есть лицом – богини,
И голосом, и жестом. Но напрасно
Их совершенство. Ты одна прекрасна.
Если б средь стольких бедствий,
Что веку человеческому роком
Назначены, тебя живой, такою,
Как видит мысль моя, мог встретить кто-то –
Жизнь стала бы ему счастливым сроком.
Как в юности, так и теперь к полету
За доблестью высокой и к забвенью
Слез позвала б твоя любовь. В страданьях
Нам небо не послало утешенья.
И лишь с тобой была б тропа земная
Подобной светлым переходам рая.
В долинах, где заводит
Песнь сеятель усталый,
Где я брожу, мучительно прощаясь
С ошибкой юной, что навек уходит,
И средь холмов, где плачу, возвращаясь
К потерянным желаньям и к погибшей
Надежде дней моих, – ты в мыслях снова
Встаешь, и я дрожу. О, если б мог я
В век темный среди воздуха больного
Сберечь твой образ – всё, что мне осталось,
Когда тебя жизнь выдать отказалась.
Если и ты – из вечных
Идей, которым высший разум не дал
Быть в форму ощутимую одетой
И средь обличий бренных
Нести страданья темной жизни этой,
Если иной планете в высях мира
Дано принять тебя средь всех вселенных,
(Там, где горит звезда нежнее Солнца
И пьешь дыханье лучшего эфира) –
Отсюда, где смертельно лет мельканье,
Прими любви неведомой посланье.
К Сильвии
О Сильвия, ты помнишь
Начало этой жизни мимолетной?
Как красота сияла
В глазах твоих смеющихся и скрытных,
Как весело и тихо преступила
Ты юности порог?
Тогда звучали в доме
И улочках окрестных
Задумчивые песни
Твои, ты улыбалась, вышивая,
И будущее счастье
Себе в цветных туманах представляла.
Плыл ароматом май – и ты его
Встречая, провожала.
А я, от штудий – легких ли, серьезных –
Что в пору ту мой занимали ум,
Невольно отвлекаясь,
С балкона дома отчего следил
За гибким голосом твоим и быстрой
Рукою, что сновала по холсту;
И неба красоту,
Тропинки золотые и деревья,
Полоску моря, гору, что за ней,
Вбирал в себя – не описать словами
Той радости моей.
О мысли молодые,
Надежды наши все и упованья,
О Сильвия! Какие
Нам снились сны! И жизнь сама мечтой
Казалась. Вспоминаю –
И сердце вдруг сжимается тоской.
Природа, о Природа,
Зачем ты обещаешь,
Коль не даешь, зачем детей своих
Балуешь – и бросаешь?
Ты прежде, чем к зиме иссохли травы,
Недугом тайным сражена, увяла,
Цветок нежнейший; своего расцвета
Не дождалась, не знала
Еще волнений никаких, и взоры,
Пленительно-пугливы,
И кудри, что задорно так вились,
Похвал от сверстников не дождались.
А в скорости погибла и надежда
Прекрасная моя – и мне судьба
В поре блаженной отказала. Как же
Ты миновала скоро,
Мечта, подруга юных дней (о, дни
Наивные мои!)
Так вот он, этот мир! Так вот они –
Любовь и радость, и труды, и дали
Манящие… Ты не забыла, как
С тобой вдвоем летали?
И вот удел живущих на земле!
Едва лишь ветер яви
Дохнул, и отошла – еще рукою
На смерти лес и голую могилу
Издалека указывала мне.
Подражание
– Бедный листок дубовый,
Вдаль от родимой ветки
С ветром летишь куда ты?
– С ветки сорвав меня, ветр суровый
В поле повлек сначала;
Долго гнал по равнине,
В горы вознес, к одинокой вершине…
Так и скитаюсь вечно:
Где-то закончу мои скитанья?
Верно, где всё живое,
Где найдутся, конечно,
Лавра лист и златое
Розы дыханье.
Воспоминания
О вы, Медведицы далекой звезды,
Не думал, что однажды буду снова
Вас созерцать над дорогим мне садом,
Из окон дома, где мелькнуло детство
И радостям моим пришел конец.
О сколько образов и тайн прекрасных
В моем уме рождали вы! Тогда
Я, на дернине сидя, мог весь вечер
Глаз с неба не сводить и слушать песни
Лягушек в отдаленье. Светлячок
Блуждал по клумбам, изгородям; ветер
Носил дыхание аллей и рощ,
И кипарисы шелестели. Рядом,
В отцовском доме, тихий разговор
Звучал, труды неспешные текли.
Как мысль была просторна и блаженны
Мечты, когда я видел это море
Далекое и голубые горы,
Как я мечтал в один прекрасный день
Их перейти и тайные миры
И счастье тайное свое творил,
Не ведая о роке (сколько раз
Я эту жизнь мучительно-пустую
Потом на смерть готов был обменять!)
О знать бы мне, что молодость моя
Пройдет и канет в этом диком месте,
Средь грубой черни, для которой знанье
И вежество – пустейший звук иль повод
Для смеха и издевки. И не зависть
Причиной ненависти их – мой дар
Для них ничто – но им претит, что я
Живу в себе (хоть, кажется, стараюсь,
Чтоб это было незаметно). Здесь
Проходят годы, здесь я заперт, брошен
Без жизни, без любви; и средь толпы,
Напоминающей тупое стадо,
Что смотрит косо, забываю сам
О милосердии и начинаю
Их ненавидеть. Дорогое время
Летит – дороже почестей и славы,
И света, и дыхания – тебя
Теряю я – бесцельно, бесполезно,
В бездушном этом месте и несчастном,
О скудных лет единственный цветок!
Доносит ветер звон колоколов
На старой колокольне; вспоминаю,
Как, маленький, оставлен в темной спальне,
Я, мучим страхами, не спал и ждал
Утешных этих звуков, предвещавших
Приход рассвета. Здесь, куда ни гляну,
Что ни услышу, всё во мне рождает
Мгновенный отклик и воспоминанье
Сладчайшее. Но – горький привкус яви:
Тщета и невозвратность, пустота.
И говорю: я пережил себя.
Вот галерея, что всегда к закату
Обращена, и росписи, и фрески
С ленивым стадом, с солнцем, восходящим
Над спящими лугами – сколько в них
Я находил очарований. Там
Мне спутницей фантазия была.
Я говорил с ней обо всём. И в этих
Старинных комнатах, едва туман
Рассеивался первыми лучами
И ветер принимался за окном
Петь песни новые, мой звонкий голос
Носился эхом радостным – так в детстве
Жизнь, полная суровых, горьких тайн,
Нам дивной сказкой предстает. Ее –
Нетронутую, цельную – ребенок
Боготворит как первую любовь,
Мир первозданный заново творя.
Мечты, надежды, милые обманы
Начальных дней моих! – Что б ни писал я,
К вам возвращаюсь. Убегает время.
Желанья, мысли – все уже не те,
Но не могу забыть вас. Честь и слава –
Пустые призраки; и наслажденье –
Иллюзия. Какой у жизни плод?
К бессмысленному горю всё ведется.
Да, дни мои пусты, существованье
Темно, но знаю: року не отнять
Что памятью хранимо. Всякий раз
Как вспоминаю вас, воображенья
Полеты первые, и эту жизнь
Окидываю взглядом, что низка,
Пуста, бессмысленна (одно в ней благо,
То, что дается в смерти) – сердце сразу
Сжимается тоской: с судьбой моей
Я до конца не в силах примириться.
Когда же к вожделенной этой смерти
Приближусь и к концу всех бед моих,
Когда земля обителью чужою
Предстанет и грядущее во тьме
Сокроется, я вспомню вас, святые
Виденья юности, в последний раз
Вздохну о жизни, что была напрасной,
И этот вздох мне сладкий миг последний
Отравит страшной горечью своей.
Познав желаний трепет и тоску –
Все юности порывы – я не раз
Смерть окликал. У дальнего ручья
Подолгу в одиночестве мечтал,
Чтоб в быстрых этих водах растворились
И упование, и боль. А позже,
Когда недуг меня свалил и жизнь
Была на волоске, как плакал я
Над юностью, что в силу не войдя,
Увяла скоро. И припоминаю,
Как, сидя на постели подле тусклой
Лампады, песнь прощальную слагал,
Взяв в слушатели тишину и ночь.
Кто юности приход не вспоминал
Со вздохом умиления! О дни
Ликующие, чудные, когда
Юнцу восторженному дарят девы
Улыбки первые, и всё вокруг
Как будто улыбается, а зависть
Еще молчит (быть может, не проснулась
Иль затаилась до поры); и мир
К нему благоволит, и все ошибки
Прощает, празднует его вступленье
В круг жизни и едва ль не господином
Своим зовет. Как молния мелькнут
Дни эти – и погаснут, чтоб смениться
Несчастьем: лучезарная пора
Слепым туманом станет, золотое
Умчится время, юность не вернется.
А ты, Нерина, разве я не слышу:
Здесь всё вздыхает о тебе – и разве
Из мыслей ты ушла моих? Ведь нет!
Смотрю, и о тебе напоминанья
Повсюду нахожу. Твой дом и сад
Тебя не видят, и в твоем окне,
Где звезд печальных отразился луч,
Темно и пусто. Где ты? Голос твой –
Как я бледнел при каждом новом звуке
Его. Иное время. Были дни
Твои, моя любовь. И миновали.
Среди холмов благоуханных этих
Бродить теперь другим. О как же быстро
Мелькнула жизнь твоя! Как сон. Походкой
Танцующей ты шла, из глаз твоих
Свет юности лучился. Погасила
Их смерть. Угасла ты! А в сердце та же
Горит любовь: иду ль на праздник или
На посиделки, мучаюсь: Нерине
Не веселиться. Никогда на люди
Не выйдешь; май наступит, зашумит,
С ветвями юноши придут под окна
Любимых звать – я говорю: к тебе,
Моя Нерина, больше не вернутся
Май и любовь. День ясный, брег цветущий,
Любая радость – говорю: Нерине
Отказано во всем – смотреть, дышать.
О, ты ушла! – мой вечный вздох. И будет
Всегда сопровождать меня – любое
Мое видение, все чувства, всё,
Что сердцу мило и полно печали,
Воспоминанье горькое – Нерина.
Ночная песнь пастуха, кочующего в Азии
Что делаешь ты там, моя луна,
В безмолвии пустынном?
Встаешь в ночи, одна,
Медлишь, свои пространства созерцая.
Еще ты не устала
Бродить среди равнин небесных вечных?
Ужель тебе всё мало
Скитаний бесконечных?
На жизнь твою похожа
Жизнь пастуха простая –
Встав рано, погоняя
Проснувшееся стадо,
Смотрит спокойно на ручьи, на травы;
Устав потом, приляжет на пригорке,
Иного и не надо.
Скажи, зачем нужна
Жизнь пастуха ему,
Тебе – твоя? Скажи, куда клони/ тся
Мой краткий путь,
Твой вечный, о луна?
Потом – старик седой,
Оборванный, босой,
С тяжелою охапкой за плечами,
Долинами, ручьями,
Колючею стерней, по острым кáмням,
И в бурю, и когда палима зноем
Земля, и когда стынет
В мороз – спешит он, стонет,
Перебираясь чрез ручьи, овраги;
Упал, поднялся, вновь спешит куда-то,
Ни отдохнув ни разу
И ноги в кровь разбив, и вот приходит
Туда, где все стремленья
И все пути кончаются однажды,
К огромной мрачной бездне. –
Туда и канет вдруг, познав забвенье.
Смотри, луна, – такая
Наша доля людская.
Вот человек родился –
И сразу смерть маячит на пороге,
И сразу начинает
Он маяться; и мать с отцом, в тревоге
Над ним склонясь, как могут, утешают.
И подрастет – они всё рядом с ним.
Всё те же – утешенья;
Крепиться и держаться,
С немилостивой жизнью примиряться –
Вот главный их родительский завет.
Но я спрошу, зачем
Производить на свет
И соболезновать – чтоб после тот,
Сам даровав кому-нибудь рожденье,
Вновь утешал?
Видишь, луна, – такая
Наша доля людская.
Но ты – иной породы,
Чем мы, и что тебе земли невзгоды?
Молчишь, скиталица, быть может, что-то
И знаешь о земном существованье –
О боли, о страданье
Людском, и что есть смерть, когда внезапно
Темнеет взор, и почва
Уходит из-под ног, и все что было
Любимо здесь, теряется во мраке?
Быть может, разумеешь
Вещей причины, знаешь, для чего
Рассветы и закаты,
К чему бег лет, безмолвный, бесконечный,
Зачем громов раскаты,
И смех весны влюбленной,
Жара зачем, какая зимам польза
От этих льдов? Склоненный,
Твой лик молчит и ничего не скажет
Простому пастуху. А я гляжу
На величавый ход твой
Над нескончаемой, немой долиной,
Что там вдали прильнула к небосклону,
Когда дорогой длинной
Меня и стадо провожаешь;
На звезды, и – вновь вопрошаю, нем:
Столько лампад – зачем?
Чем занят воздух, в чем значенье этой
Бездонной глубины, что за печаль
Огромная таится в ней? Кто – я?
Так размышляю сам с собой. Покои
Огромные – и без числа жильцов!
Как много у небес и у земли
Работы – непрерывное движенье
И снова возвращенье
На круг, туда, откуда начинали.
В чем смысл, зачем всё это –
Не постигаю. У тебя теперь,
Дева бессмертная, ищу ответа.
А мне простое знанье
Дано: коль где-то есть на свете благо –
В звезд неостывших круговерти вечной
Иль в жизни быстротечной –
Оно не для меня. Мне жизнь – страданье.
О стадо мирное, сколь ты блаженно:
Печальной доли ты своей не знаешь,
Ни горя, ни утраты
Не ведаешь, а если боль и страх
Почувствуешь, то скоро забываешь.
Есть травы, и ручей – с тебя довольно.
Почти весь год привольно
Пасешься тут. Что ж мне? В тени присяду –
И радоваться бы, найдя прохладу.
Нет, лишь сильней тогда моя тоска,
И словно бы заноза в сердце ноет –
Ничто теперь его не успокоит.
Чтоб я желал чего-то?
Нет, и для слез причины нет пока.
В чем видишь ты отраду,
Не знаю, и однако же твой род
Счастливей. Если б знал я, что ответишь,
Спросил бы у тебя: скажи, о стадо,
Ведь ты довольнее всего, когда
Лежишь, лениво погрузившись в дрему?
Но человек устроен по-другому.
Нас в праздности сильней гнетет бессилье.
Быть может, если б крылья
Имел я, чтоб летать за облака,
Счислять светила, с громом
Скитаться среди гор,
Мне было б легче, о благое стадо,
Да, легче, о невинная луна.
Иль может, я не прав,
Когда в земной юдоли
О чьей-то лучшей помышляю доле?
В хлеву, иль в колыбели
Родиться – нет различья никакого?
Печален здесь удел всего живого.
Субботний вечер в деревне
Садится солнце. Девушка с полей
Идет – травы/ охапка за плечами,
В руке – фиалки. Завтра уж цветами
Украсит платье, волосы. – Так ей
Велит обычай. Вот – лицом к закату –