Пой, соловей! Заливайся навзрыд,
нежный певец, замурованный в роще!
Видишь, пространство меж нами сквозит
все нестерпимей, больнее и жестче.Легкая лодка скользит по реке,
старую улицу ливни умыли.
Горько вы плакали там, вдалеке,
стало быть, сладко меня позабыли.Тенью луга затянулись на треть,
солнце садится, до завтра сгорая.
И хорошо мне на это смотреть
из моего отдаленного рая.2005
Вагон Сумасшедших
Дороги, вагоны, мосты, купола,
вокзалов промозглая сырость.
И жизнь настоящая вкратце прошла,
а вся остальная – приснилась.Из тамбура в черное поле взгляни:
лишенные смысла и слова, бегут,
отстают постовые огни
оседлого счастья чужого.Клокочет, свистит по путям бытия
бессонный вагон сумасшедших -
бездомных, железных, таких же, как я,
– последний рубеж перешедших.Спеши настрадаться, натешиться всласть,
катись в этой доле былинной,
где русская почва распалась,
снялась и мчится куда-то лавиной.И лишь фотографий беззвучный
напев к живой возвращает печали,
и город случайный, навек замерев,
стоит за твоими плечами.2005
Общее солнце
К нам из полярной синевы
приходит северное лето.
Клонилась в сторону Москвы
травы безмолвной эстафета.И мне никто не запретит
под ветром встать на ровном месте:
он через сутки долетит
до ваших окон и предместий.Быстрей доходят поезда,
быстрей промчится жизнь земная.
Но пусть никто и никогда
об этом даже не узнает.И уповать уже смешно,
когда остаток жизни тает,
что солнце светит нам одно
и общий ветер пролетает.Среди полей, стогов, сорок
не помышляю я о чуде
и жду, когда нас общий Бог
по справедливости рассудит -как он не раз уже судил:
рукой неслышной, запредельной
по дальним далям разводил
и приучал к судьбе отдельной.2005
Поэт Фоменко
Свершилась поколений пересменка,
круги дождя распались на воде.
И часто снится мне поэт Фоменко,
который долго жил в Караганде.Потом он в Шахматове пил жестоко,
сторожки темной обживал углы.
Он выходил во двор – и образ Блока
ему являлся из вечерней мглы.И Блок смотрел с безмолвной укоризной
секунды три из пелены дождя,
и растворялся в небе над Отчизной,
в ее туман легко переходя.Леса теряли желтое убранство,
клонились долу желтые цветы,
и было ливнем занято пространство,
в которое рискнул вернуться ты.Срывай, поэт, листы бездомных лилий,
глуши вино в попутных поездах!
Нам негде жить: мы слишком долго жили
в Караганде и прочих городах.Оглянешься на темное, пустое,
за что тебе полвека зачтено, -
и думаешь, что дальше жить не стоит.
Быть иль не быть! – теперь уж все равно.Не тяжело в бесчувствии глубоком
доматывать уже недолгий срок.
Твоя судьба могла бы стать уроком,
но никому не нужен твой урок.2005
Дудка
Как из космической мне синевы
виден далекий степной горизонт!
Кверху он выкинет дудку травы,
белый распустит ликующий зонт.Как хорошо этой смелой траве
в росах расти и ночами белеть,
жить в естестве, умирать в естестве
и никогда ни о чем не жалеть!Не поминала, чего не сбылось,
и не просила, чего не достать,
белая дудка, вселенская ось,
сил неразгаданных легкая стать.Возле тебя проступают сады,
ягод лукошки ведут хоровод,
носят крестьяне в корзинах плоды,
всякая овощь привольно растет.Тут же и он, арендатор земли,
пылью облеплен, ветрами потерт,
лодку берет и застрял на мели:
рыбу ловить удосужился, черт!Тут и кума принялась горевать,
перебирая в подоле грибы:
"Не было счастья – и дальше: плевать,
некуда, девки, бежать от судьбы!"Что ж ты, судьба, не лиха, не мила,
дурой растешь, никого не кляня!
Что ж ты, родная, не мимо прошла -
в белую дудку втянула меня!2006
Лесной царь
Я буду скакать по холмам,
по темной вечерней дороге,
где тени, восстав из лесов,
клубятся в тоске и тревоге.Гори же, прощальный закат,
не меркни, полоска живая!
Вершины вонзились в тебя,
по капле всю кровь выпивая.Услышат ли топот копыт
в далеком оставленном стане,
где белая церковь стоит
по горло в вечернем тумане?И скоро ее навсегда
ночная завеса закроет.
Восходит на небо луна
и низко висит над горою.Скачи же, мой преданный конь,
по родине, как по чужбине!
Исчадия ночи и зла
тебя не сгубили доныне.Во мраке дорогу торя,
лети над родной стороною!
Дыханье Лесного царя
все ближе у нас за спиною.Родимый, давай, поспешай!
Заклятье мне веки сковало.
Держись! В нашей жизни с тобой
еще не такое бывало.Вперед, златогривый, вперед!
Удача тебя не обманет:
тебе же и солнце взойдет,
тебе же и утро настанет.2007
II
1990–1998
* * *
Затеряна в кругу светил
твоя заветная звезда
и неземным потоком сил
упорно движима всегда.Никем не предугадан час,
когда взойдет она в зенит.
Тебя, быть может, только раз
она лучами осенит.И будет дом, и снег в окне,
и печь затопится в дому,
покуда стрелки на стене
не принуждают ни к чему.Как бы невидимой рукой
от сердца камень отвели -
стоит торжественный покой
столпом от неба до земли.Живи в предчувствии чудес
и разбазаривай в гульбе
бесценный миг, когда с небес
бросают лестницу тебе!Но в час, беспечно спишь когда,
созвездья свой продолжат ход,
и, дрогнув, сдвинется звезда,
и над тобой беда взойдет.1990
* * *
Скачет телега по стылой стерне,
стоя отец погоняет коня.
Мама в слезах наклонилась ко мне
– это в больницу увозят меня.Черные ветки по-над головой,
с ними луна затевает игру.
Грех вам! Ребенок-то еле живой -
Милая мамочка, я не умру.Как вам досталось, родные мои:
холод, болезни детей, нищета.
Только и было, что ноша семьи,
только и было – и жизнь прожита!Это древнейших времен ремесло -
дыры латать у скупого огня -
к вам от родителей ваших пришло,
а через вас просочилось в меня.Тяжкой усталости, долгих невзгод
сколько скопилось? За сколько веков?
Вены откроешь – и в землю уйдет
черная кровь, безнадежная кровь.Легче ль тебе, что ты в землю зарыт?
Все ли с собою унес ты на дно?
Холод. И небо над нами стоит
так же, как вечно стояло оно.1990
* * *
Я прошу тебя, побудь со мной.
Эта ночь полна апрельской влаги,
и ни зги не видно за стеной,
где шумят и рушатся овраги.Я налью холодного вина.
Я не виновата, что от роду
и моя душа темным-темна,
как долина в полночь ледохода.Я уже не сделаюсь пьяней
и не о душе своей заплачу -
о тебе, которому по ней
пробираться надо наудачу.Я давно уже узнала: да,
ты упрям, не любишь отступаться.
Для тебя и это не беда -
в ледяной купели искупаться.Если так, то выпей и побудь,
посидим и помолчим немного.
У меня один остался путь -
неостановимая дорога.И на то мне вещий голос дан,
чтоб тебе молчать со мной отныне,
как молчит несомый в океан
черный волк, оставшийся на льдине.1990
* * *
Даже там, в темноте, через толщу земли
мы весну различать научились.
Наши деды детьми в катакомбы ушли,
внуки их в катакомбах родились.И вовеки наш род не винил никого
и, надменный, не плакался, мучась.
Нас всегда было мало. Не только родство
нас связало, но общая участь.И деля ежедневное бремя труда,
мы друг друга без слов понимали.
Сколько стоят огонь или хлеб и вода
в подземелье! Когда бы вы знали!Ничего мы не создали. Не умереть -
это все, что смогли мы. Наука
нам давалась: беречь, и дыханием греть,
и спасать, и держаться друг друга.О сестра! Нам доступны веселье и смех.
День настанет – и праздник удастся.
Но не пустим чужих. Мы закрыты для всех,
неделимая черная каста.Мы сильны. Наши очи привыкли во мгле.
Но из недр выходя безоглядно,
мы совсем не умеем ступать по земле
и в смятенье уходим обратно.1990
* * *
В темноте недвижимых ветвей,
в пустоте подлунной тишины
начинает песню соловей,
сам себе не знающий цены.Тесный сад над ним переплетен,
душным воздухом оцеплен сад.
Пой, родимый, пой! Ты полонен.
Ты, как сердце бедное, зажат.Пой. Ты к месту своему прирос,
маленькое око не узрит,
как бездонный мир на сотню верст
переполненный тобой стоит.Он в слезах расплавлен и слиян
с жалким склепом своего певца,
и в один великий океан,
восхищенный, весь перелился.О, так лучше! Вечно, вечно пой,
наглухо упрятанный во тьме
вечный узник, вечный крепостной
с вечной темой о своей тюрьме.
1990
* * *
И когда, уходя, ты взглянул назад
и простился с тем, что навек любил -
в белом инее был неподвижный сад,
и не дрогнул сад, словно нежив был.Он глядел вослед поверх бледных сел,
ледяной цветок, голубой кристалл.
И на всем пути тем же цветом цвел
всякий куст – и сердце тебе пронзал.В белом поле врыт твой нетленный сад,
ни весны, ни лета не будет в нем.
Может, он, настрадавшись, на небо взят -
но и здесь студеным стоит столпом.И в морозный день с голубых небес
тихо иней падет на тебя,
бедняк, как прощальный дар, запоздалый жест,
хрупкий знак родства и прощенья знак.1990
* * *
К заветному дому, к железной скобе у ворот -
рукою подать: по траве переправиться вброд.Есть вечная радость – упрямство стеблей укрощать,
последней, ничтожной преграды напор ощущать.Цепляйтесь за полы и путайте ноги скорей
в бессильной попытке меня удержать у дверей!Вот так я смеялась. И гул изошел из земли,
и я оступилась, и травы меня оплели.Неслышно качаясь, дышала в лицо белена,
и явь принимала обличье тяжелого сна:как будто я – дерево в паре шагов до ворот,
я ветви тяну – но никто меня в доме не ждет;и сруб почернел, и крыльцо зарастает травой,
и только столетья плывут над моей головой.1990
* * *
По-над берегом, над половодьем
липы второпях зазеленели,
и широким маятником ходят
праздничные легкие качели.Пляшет свадьба, но не слышу гула,
ни напева-посвиста, ни слова,
словно я когда-то утонула
и смотрю на все со дна речного.Что ты, птичка, вьешься над волною?
Что жалеешь обо мне, ракита?
Ледяной стеклянною стеною
я от боли и тоски укрыта.И никто не сможет, как бывало,
оттолкнуть меня или обидеть.
Не сама ли я порой мечтала
умереть, но из могилы – видеть!Видеть – да. Но не качели эти
в их размахе вольном и счастливом,
и не то, как налетает ветер
в белый сад, парящий над обрывом.1990
* * *
Когда в осенней тишине
дорога мерзлая лежит,
и месяц светит в вышине,
и лес для холода открыт,и для кочующих гусей
открыто за морем окно,
и назначенье жизни всей
тобой уже предрешено -тогда спокойна и светла
простая истина утрат: рука,
что все тебе дала,
однажды все возьмет назад.1990
* * *
Мимо стен, где виноградник
их обвил, храня,
ранним утром белый всадник
выведет коня.В чисто поле унесется,
предвкушая бой.
Белый плащ за ним совьется
по ветру трубой.Под копыта непокорный
валится бурьян:
мчит навстречу всадник черный
из далеких стран.Как сшибутся на разгоне -
Боже сохрани!
Но сперва погибнут кони,
а потом – они.К ночи выпрямятся травы,
набирая цвет.
Кто был правый, кто неправый -
травам дела нет.Серый всадник мертвых тронет
и, покуда ночь,
в общей яме похоронит
и уедет прочь.Он уедет тихим шагом,
будет темнота.
И в часовне за оврагом
скрипнут ворота.И за каменной стеною
вспыхнут две свечи,
и оконце слюдяное
выплывет в ночи.1990
* * *
Кто обманом, злом, кто честным трудом
полагаем жить, отведя беду.
Но случится час – и сгорит твой дом,
и повалит смерч дерева в саду.И своей судьбы ни один народ
не предрек еще, да и как предречь?
Мировых стихий самовластный ход
в недоступной нам вышине течет.И когда к рассудку доверья нет,
у пучины гибельной на краю
сердце ищет глупых земных примет -
и по ним читает судьбу свою.1990
* * *
Года проходят в суете и скверне.
Но посмотри на небо в час заката:
все так же тих и светел мир вечерний,
и чист, и целомудрен, как когда-то.Как будто не его травили дымом,
в природе неделимое разруша.
О, в естестве своем непостижимом
зачем царишь, зачем тревожишь душу?Ужель еще не поздно ей терзаться
в лучах неопороченного света,
что и она могла б такой остаться,
когда бы знала, что возможно это!1990
* * *
Поле безлюдное, полдень и зной,
тихие, чуткие шелесты ржи.
Чудится: в поле, где нет ни души,
кто-то присутствует рядом со мной.Словно бы тонкий навес из стекла
в небе незримо откинут, и вот о
бъединился с землей небосвод
или протока меж ними прошла.Наглухо замкнутый купол разъят.
Поле ржаное и лес на краю,
как бы познавшие ценность свою,
сильно и вольно в пространстве стоят.Жизнь моя, наскоро ты прожита,
что ж ты молчала, что ты – благодать?
Где ты? Но купол замкнулся опять,
поле безлюдно и вечность пуста.1990
* * *
Грозный ветер! Летя по равнинам пустым
и полынную сушь теребя,
понимаешь ли ты, что никем не любим?
Восхваляя, боятся тебя.Оттого ли, что в холод надмирных высот,
где твоя возникает стезя,
не поднялся никто? Там никто не живет,
и понять твою душу нельзя.Оттого ли еще, что в гордыне своей
непомерен, игрушкой избрав
неподъемные массы великих морей,
исполинские крепи дубрав?Что ж, найди в себе силы скитаться один,
накопитель своих неудач,
сам учитель себе, сам себе господин,
сам себе утешитель и врач.И везде тебе путь! Никому не понять,
отчего ты всечасно хотел
ледяную свободу свою поменять
на людской приземленный удел.1990
* * *
В чистом поле – одна белынь,
и метет из последних сил.
Что ни выйду – шуршит полынь:
"Он забыл тебя, он забыл".Прояснится. И в синей мгле
иней выпишет на стекле:
"Он забыл тебя, он забыл,
словно нет тебя на земле".Вечный ковш взойдет, звездокрыл:
"Он забыл тебя, он забыл".Шумный, дальний, надзвездный стан,
где смеются и жгут костры,
отнят ты, потому что дан
был легко и лишь до поры.Что ж! Пирующим в небесах
дела нет до моей беды.
Но поставлено мной в сенцах
ледяное ведро воды.И отрадно мне зачерпнуть
из него, проломивши лед, и отпить.
И в лицо плеснуть.
И припомнить, что все пройдет.1990
Свадебная фотография
Им досталось местечко в углу фотографии.
Городские-то гости – те мигом настроились,
а они, простота, все топтались да ахали,
лишь в последний момент где-то сбоку пристроились.Так и вышли навеки – во всей своей серости,
городским по плечо, что туземцы тунгусские.
И лицом-то, лицом получились как неруси.
Почему это так, уж они ли не русские!Ведь живой ты на свете: работаешь, маешься,
а на фото – как пень заскорузлый осиновый.
Чай, за всю свою жизнь раза два и снимаешься
– лишь на свадьбах, и то: на своей да на сыновой.Гости спали еще, и не выпито горькое,
но собрала мешки, потянулась на родину
впопыхах и в потемках по чуждому городу
вся родня жениха – мать и тетка Володины.И молчали они всю дорогу, уставшие,
две родимых сестры, на двоих одно дитятко
возрастившие и, как могли, воспитавшие:
не пропал в городах и женился, глядите-ко!А они горожанам глаза не мозолили
и не станут мозолить, как нонече водится.
Лишь бы имечко внуку придумать позволили,
где уж нянчить! Об этом мечтать не приходится.Может, в гости приедут? Живи, коль поглянется!
Пусть когда-то потом, ну понятно, не сразу ведь...
Хорошо хоть, что фото со свадьбы останется:
будут внуку колхозных-то бабок показывать!Ну а дома бутылку они распечатали,
за Володюшку выпили, песня запелася:
"Во чужи-то меня, во чужи люди сватали,
во чужи люди сватали, я отвертелася".1991
* * *
Отважный воитель с подругой простится
и до свету выйдет в поход
туда, где бессмертная дивная птица
в закованной клетке живет.За ширью полей, за крутыми хребтами,
у злых иноверцев в плену
ее оплели золотыми прутами
и в башне содержат одну.Туда не доносятся стон лихолетья
и уличных толп нищета,
но с вещим бесстрастьем однажды в столетье
она отворяет уста.И свод оглашается криком гортанным,
пророчащим смерть и беду,
и падают с бархатных стен ятаганы,
и конь обрывает узду.Огни постовые горят у острога,
во мраке не спят сторожа.
Ты молод, воитель. Тебе и дорога,
покуда решимость свежа.Вернешься с добычей к родному привалу,
прославишь отеческий стан.
Но катится следом, подобная валу,
кровавая месть басурман.И пепел покроет родные пределы,
и очи ослепнут от слез.
Глянь, доблестный витязь, чего ты наделал,
кого из чужбины привез!Ни пламя, ни ужасы сечи священной
на птицу не бросят следа.
И клетку разбили! Но, верная плену,
она не летит никуда.