Всё же, несмотря на глубину снега, можно было прокрасться благополучно. Самым досадным было бы получить пулю от какого-нибудь напуганного пехотинца, приставленного для охраны маленькой станции.
Перес с облегчением слез с Малыша Кентаки. Они победили! Мысль об этом пронзила как электрический разряд. Они прорвались сквозь враждебных воинов Неистовой Лошади. Они превозмогли стужу. Они одолели и индейцев, и буран.
На вид Перес не был симпатичным человеком, но ухмылка, прорезавшая промёрзшее лицо при виде брода Мьюлшоу, светилась настоящим счастьем. За этим бродом был и огонь, и пища, и тёплая постель для него, горячие отруби и уютное стойло для огромного коня, внутри которого всё дрожало от напряжения. Но ещё важнее, что за этим бродом находился телеграф, способный отправить известие о беде, постигшей форт Фарни, стоявшим в готовности войскам в форте Лоринг - несомненно, уже уведомленным донесением Бэйли и О’Коннора. Войска пройдут сквозь снег по тракту Вирджиния-Сити, чтобы достичь осаждённого гарнизона полковника Фентона как раз накануне того, как там иссякнут топливо, порох и воля к сопротивлению. Подмога из форта Лоринг означала решающее слово в споре жизни и смерти для странной рыжекудрой девушки, чьи страстные обещания он увозил с собой.
Пока Перес брёл, спотыкаясь, вниз к броду, он думал только о Луре Коллинз. Радость, какую подарила ему эта девушка, и теперь ещё переполняла его, да что там… Да рядом с тем счастьем и этот заледенелый пень, в какой превратилась его левая нога, казался мелким неудобством, занемевшие на морозе руки и лицо - простыми шрамами, которые выносят с усмешкой и пожиманием плеч. Она будет его женщиной. Она обещала ему это при расставании. Только это и значило что-то теперь - это, да тот невероятный факт, что она была белой женщиной!
Позади скаута плёлся наполовину ослепший от усталости Малыш Кентаки. Раз он упал на колени и сполз бы наземь, но человек тут же оказался рядом, поддерживая голову, цокая языком, приговаривая что-то на немыслимом наречии: "Х’гун, Х’гун. Пошли, Малыш. Хопо. Хукахей. Оваммеке ваш-те. Мы уже прибыли, мой славный. Ну же. Малыш. Вставай. Хун-хун-хе! Легче, легче…" Большой конь поднялся тогда, затем двинулся вперёд, положив голову на плечо человека, с блуждающим взглядом, высунув язык, бессильно повисший между жёлтыми зубами.
Они перебрались через ручей и уже поднимались на тот берег. Они победили - человек и лошадь. Волчья ухмылка Переса так и не сходила с его лица. Малыш Кентаки почуял торжество в душе человека и пошёл бодрее.
Впереди на тропе возник небольшой холмик снега. В усталости, нехотя обходя его, скаут споткнулся и упал ничком на второй холмик, скрытый за первым. С притуплённым любопытством Малыш Кентаки потянулся вниз, чтобы обнюхать препятствие, помешавшее всаднику. Его чёрная морда, свободно отбрасывая корку снега, застыла. Затем тонкие ноздри расширились, по мере того как учуяли запах. Встав на дыбы, жеребец отшатнулся прочь от неподвижного белого холмика, блуждая глазами, пригнув уши.
Перес поднялся из снега вовремя, чтобы заметить испуг коня; он потянулся, чтобы расчистить снег на том месте, какое обнюхивало животное.
Узкие глаза скаута слегка округлились. Бэйли по прозвищу Грязнуля Чарли никогда не казался ему приятным на вид человеком. И всё же теперь, глядя на него в задумчивости, Перес решил, что он выглядел с волосами на голове лучше, чем без них.
Осматривать первый холмик теперь уже не было нужды, но скаут сделал это со всей тщательностью. Бивер О’Коннор выглядел не лучше Бэйли, поскольку его "причёска" была ещё грубее. Работу сделали либо в спешке, либо в темноте, размышлял Перес, ибо изрядная прядь песочного цвета волос осталась на черепе, ухарски свисая поверх его широко раскрытого левого глаза.
- Никудышная работа, - заметил Перес с отвращением. - Скорее всего шайены, - проворчал он, подходя к Малышу Кентаки. - Они словно не могут взять в толк, что скальп сначала надо отрезать, прежде чем его можно снять. Хау, Малыш. Ваш-те, ваш-те. Легче, легче.
Скаут уже знал, что обнаружит впереди на снегу. И через несколько минут он стоял, разглядывая обгоревшие развалины станции Мьюлшоу. Сгоревшие тела четырёх солдат лежали, скрючившись, изуродованные. Левые руки всех троих были отрезаны пониже локтя, выдавая личности участников набега, - это были шайены, как и полагал Перес.
- Маленький Волк и его парни, если не ошибаюсь, - произнёс скаут вслух. - Интересно, почему они не тронули четвёртого?
Перевернув труп пехотинца носком сапога, он понял, в чём дело. На шее мертвеца висел серебряный крест, тонкая цепочка которого тускло посвечивала в уходящем свете.
- Ай-яй! - воскликнул Перес. - Точно, Маленький Волк.
Отрубать левую руку - одну кисть или по локоть - было отличительным признаком племени шайенов, которого не следовало смешивать с обычаем их родичей сиу - перерезать горло от позвонка до позвонка. По этим признакам здесь, на мёртвых телах Мьюлшоу-Крик, Перес различал личность убийц так же безошибочно, как если бы был свидетелем резни. Таким же образом мог он догадаться и о личности их предводителя - по почтению, оказанному солдату-католику. Все степные индейцы побаивались человека, носившего крест, хотя никто из них не почитал его так неуклонно, как Маленький Волк. Он был, вероятно, самым жестоким мясником среди Режущих Руки, но его личным талисманом был крест, и потому он никогда не выходил на военную тропу без знаменитого серебряного креста длиной в целый фут - креста, который был его излюбленным амулетом.
- Надеюсь, вы, ребята, уже кончили дрыгаться, прежде чем потеряли свои пальцы, - проговорил Перес, быстро отворачиваясь от хижины. Сделав это, он обнаружил, что Малыш Кентаки всё ещё с любопытством поглядывает на неподвижно распростёртые тела. - Я говорил, что тебе придётся привыкать к телам на снегу, ты, трусливый вороний корм. Двинули. Пора испаряться отсюда, прежде чем шайены не отправили нас боевым топором в дорогу по тому же билету, что и этих ребят.
Прежде чем сделать паузу, Перес оставил пять миль между собой и станцией. Он вёл Малыша Кентаки весь этот путь в поводу, невзирая на опасность индейского нападения и на взрывную мощь бурана. Дело было не в чувстве жалости к измождённому коню. Он шёл пешком потому, что знал - лошади удастся восстановить дыхание только после пятимильной прогулки шагом. И знал, что в лошади был его единственный шанс проделать оставшиеся тридцать пять миль до форта Лоринг. Без Малыша Кентаки, который доставит его туда, Перес останется лежать точно таким же белым холмиком на тропе в форт Лоринг.
Выгул отнял час ценного времени, но по истечении его конь перестал всхлипывать, вдыхая воздух, а отмёрзшая левая нога скаута ожила по крайней мере по колено.
Он скормил коню остатки галет, влив половину оставшегося виски коню в горло вслед за бисквитом. Прикончив флягу сам, он расседлал коня, сняв седло, патроны, парфлеши, карабин Даффи, собственные кольты. Всё это он быстро спрятал, пометив место, до скорого возвращения.
Оставив только винчестер с обоймой пуль внутри, он вскочил на коня, пустив его по тропе самой быстрой побежкой, на которую были способны налитые свинцом ноги жеребца. Малыш Кентаки ответил ему всеми остатками сил своего большого породистого тела, но, всё же тронувшись в путь, он шёл неровно. Ощущая перебои в биении его большого сердца и неровный трепет лёгких у себя под ногами, Перес знал, что едет уже на мёртвом коне.
Всадник не оставляет тени во время бурана, но, когда Перес пустился в путь, одолевая эти последние мили по тракту на Вирджинию-Сити, за ним следовали неотступно не одна, а тридцать одна тень.
Пятью милями позади, на станции Мьюлшоу, шайен по имени Маленький Волк неподвижно стоял с боевым отрядом, разглядывая свежие следы человека и лошади. Оставшаяся северная стена конюшни сохранила следы от скрывавшего всё бурана. Они вели на юг по тракту Вирджиния-Сити, исчезая в глубоком снегу.
Присев на корточки перед ними, трогая пальцами и нюхая впадины, внимательно прищурив глаза, скорчился умудрённый воин. То был сущий карлик, не выше холки малого пони, Тонкаша - Красная Мышь - лучший из шайенских следопытов.
- Акичита? - лаем раздался вопрос Маленького Волка.
- Нет. Не солдат, - маленький человечек дёрнул плечом. - Белый скаут.
- Давно?
Опять высохший воин дёрнул плечом.
- Кто может сказать? След остывший.
- Запах есть?
- Немного.
- Значит, сегодня? Он прошёл здесь сегодня?
- О, сегодня точно.
- Если его лошадь устала, мы можем его поймать?
- Почему нет?
- Тонкаша сказал: "Почему нет", - отозвался Маленький Волк, обращаясь к ожидавшим воинам. - Пошли. Пошли за ним.
В течение секунды возле обгорелых стен станции Мьюлшоу снова никого не было.
Зимний бал для младших офицеров был событием, отметившим пик светского сезона в форте Лоринг, допустим избитое выражение, но ведь то был заурядный бал.
Форт Лоринг вырос. Он не был уже аванпостом на опасной Границе, не был пристанищем для горстки измотанных солдат, отражающих тысячи враждебных индейцев, роившихся на старом пути, вдоль тракта Талисман. Конечно, Красное Облако, Неистовая Лошадь и Сидящий Бык - всё это были знакомые имена. Конечно, обозы поселенцев, пытаясь подняться по закрытым для них порогам реки Паудер, по-прежнему садились на "краснокожие" подводные камни, ограждающие её протоки. Но не в форте Лоринг. То было далеко, за целые дни пути, где-то на этой безумной Северной Тропе. Кажется, её называют трактом на Вирджинию-Сити? Что-то вроде этого. Ну, неважно. То было за пределами форта Лоринг - за миллионы миль - ну, в общем, за двести двадцать шесть. Какая разница.
Сейчас, в одиннадцать тридцать ночи, 24 декабря, величайшим событием был бал младших офицеров. Всё шло превосходно. Огни, смех, шампанское, танцы; статные мужчины в форме, красивые женщины, аромат духов в воздухе. Вся радостная атрибутика гарнизонного бала в Сочельник сверкала и отдавалась эхом в мерцающих окнах. Что до того, что за окнами завывал жесточайший за последние десять лет буран, врываясь в ровные усилия военного оркестра? Ведь был Сочельник!
За двести тридцать шесть миль к северу Сочельник пришёл и в другой гарнизон. Там тоже были огни - мерцание одинокой печки в опустевшей ротной кухне. Там были и женщины, но они не блистали красотой и не танцевали. Они сидели сжавшись, неподвижные, словно глиняные куклы, ожидая в недрах порохового погреба боевого клича, который означал бы, что индейцы прорвались за ограду, и послужил бы сигналом для взрыва, который разнесёт брёвна погреба в мельчайшие щепки.
Там были мужчины в форме, но не блещущие выправкой, и они не смеялись. Они "откапывались". Они отбрасывали снег, засыпавший снаружи брёвна ограды, чтобы не дать притаившимся сиу ворваться внутрь поверху, по кромке растущих сугробов. Откапывались с молитвами и проклятиями. С проклятиями, потому что никто из них не нашёл в себе смелости отправиться за помощью в форт Лоринг; потому что эта Коллинз выпустила вон своего чернобородого любовника; потому что из всех мужчин, способных остаться в живых, единственный шанс на это принадлежал человеку, который завёл майора Стейси в гибельную ловушку и довёл их до нынешнего безнадёжного положения. С молитвами о том, чтобы Господь в эту ночь рождения своего единственного Сына возлюбленного избавил бы их от краснокожей опасности, что нависла там, за пеленой бурана.
А за шесть миль к северу от форта Лоринг человек, которого они проклинали, и спаситель, о котором они молились, ехал верхом на умиравшей лошади вдоль обледенелой реки Северная Платт. Пять миль. Четыре. Три. Две. Одна. И вот наконец бледные-бледные сквозь прорезавшуюся брешь в буране забрезжили огоньки форта Лоринг.
Полночь - двенадцать ноль-ноль. Смена партнёров. Полковник Джеральд Бойнтон только что сплясал мазурку с очаровательной женой капитана Суиннертона. Весь зал в восторге аплодировал им.
И тут на свет ламп, в тепло и аплодисменты явилась фигура пришельца из другого мира.
Двое протестующих сержантов преградили ему путь, когда он входил. Он отшвырнул их прочь, словно разъярённый медведь. На середину, в опустевший круг пространства, шёл он, ковыляя, спотыкаясь; чудовищная фигура без шапки, в мохнатой шубе из волчьих шкур; замёрзший, рождённый бураном призрак. От сбитого в лёд снега на его бороде до снежных сугробов на подбитых бизоньей кожей сапогах - нечеловеческое, фантастическое наваждение.
Женщины отпрянули, затаив дыхание; мужчины застыли в нерешительности и удивлении.
Фигура в центре танцевального круга застыла, шатаясь, руки бесцельно шарили, словно две огромные парализованные дубины, длинное лицо напоминало череп, поворачиваясь вправо и влево, чёрные от мороза губы бесшумно шевелились.
Одинокий голос нарушил молчание.
- Бедняга ослеп. Он ничего не видит!
Тут мужчины рванулись вперёд, окружив Переса.
- Господи! - выдохнул молодой лейтенантик, отдёргивая руки от шубы скаута, - одежда замёрзла на нём!
- Оставьте одежду как есть. Принесите одеял и посадите его вот здесь на стуле у камина. - Приказы полковника Бойнтона звучали отрывисто. Капитан с мрачным лицом вложил флягу в руку начальника.
- Быстрее, влейте в него виски, сэр. Этот человек умирает. Где майор Джонстон?
Гарнизонный врач пробился вперёд.
- Здесь, - отвечал он, быстро склонившись над распростёртым человеком. - Оставьте его там, где он сейчас. Не придвигайте к печи. Если он оттает слишком быстро, потеряет лицо целиком. Дайте мне эту флягу.
Все молча столпились вокруг.
- Кофе! Чёрного, горячего. И быстрее!
Глотнув виски и вскоре затем обжигающе горячего кофе, Перес очнулся. Глаза его раскрылись, в них появился слабый блеск. Растресканные губы зашевелились.
- Кто-нибудь позаботьтесь о лошади там, снаружи…
- Дайте мне ещё раз флягу, - приказал майор Джонстон тихо.
Один из сержантов, что вошли вслед за Пересом, медленно вымолвил, пока врач вливал ещё виски в горло скаута:
- Конь мёртв, мистер. Он пал прямо там, где вы оставили его, за этой дверью.
Лицо Переса покривила гримаса, он сплюнул на пол виски пополам с кровью.
- Прочь, оставьте меня. Всё в норме. А теперь слушайте… - Слова с остановками пробивались сквозь губы, синие от стужи. - Форт Фарни в осаде. Две тысячи индейцев. Сиу, шайены. Неистовая Лошадь. Они вырезали Стейси и с ним восемьдесят человек. Засада. Гребень Скво-Пайн.
- Господи Боже, - в тоне Бойнтона звучало недоверие. - Когда?
- Три дня назад.
- Три дня! Вы проскакали от Фарни сюда за три дня? В такой буран?
- Я здесь, - возразил Перес мрачно.
- А посылали ли телеграмму из Мьюлшоу? - послышался вопрос капитана с фляжкой.
- Её перехватил Маленький Волк. Вырезал всех.
- Фляжку! - рявкнул майор Джонстон. - Он снова отходит.
- Никуда я не отхожу, - скрипнул зубами Перес, - а вот вам, полковник, надо бы кое-куда идти, да поскорее. Там осталось дров всего на неделю. Когда они кончатся и буран занесёт их, сиу всех возьмут. Может, до тех пор вам удастся опередить Ташунку ради вашего друга Фентона.
- Но послушайте, я не смогу довести колонну до Фарни в недельный срок!
- Вам лучше всего попытаться, - скаут ловил ртом воздух, борясь с тенями, которые словно решились встать между ним и его слушателями. - Они продержатся до этого. Старик будет драться, и этот Хау… этот Хауэлл, - он встряхнул головой, заставляя себя говорить, - этот крепче прокипячённого сапога.
- Он снова в забытьи, полковник, - заметил врач ровно, когда голова несчастного откинулась. - Оставим его в покое.
- Нельзя ли его снова привести в чувство? - Вопрос командира выразил общее замешательство. - Мы ведь даже не знаем, как его имя и кто он такой.
Врач сердито взглянул на вопрошавшего, подумал было сказать что-то, но не стал; затем взял скаута за плечи.
- Ну же, друг, - мягко настаивал он, - придите в себя. Кто вы? Вы слышите меня? Кто вы?
Губы Переса с болью пошевелились.
- Джон Перес - белый скаут, 16-й пехотный полк.
- Ладно, - поднялся майор Джонстон. - Всё. Положите этого человека в постель - прямо здесь. Укутайте в одеяла. Никакого другого тепла. Пошлите кого-нибудь за моей сумкой. И расходитесь. Всё. Мне кажется, этот человек заслужил право умереть в мире.
Двое сержантов подняли скаута, лежавшего без сознания, осторожно, как дитя.
- Несите его, - приказал врач, проталкиваясь сквозь застоявшихся зевак.
Нервная молодая женщина отступила, пропуская мимо солдат с их достойной жалости ношей…
- Что за ужасного вида человек! - прошептала она возбуждённо своему мужу-лейтенанту. - Ни за что не поверить, а ведь он был белым человеком!
- На мой взгляд, чистый краснокожий, - заметил равнодушно молодой офицер.
Подобно Фентону, Бойнтон, по крайней мере, был компетентным человеком. Выйдя из форта Лоринг в два часа дня, он довёл свою колонну подкрепления по тракту Вирджиния-Сити до форта Уилл Фарни, уложившись в поразительный, пятидневный, срок. Фентон сидел без дров уже двадцать восемь часов, буран ослабевал, и сиу, не подозревая о наличии других войск ближе чем за двести тридцать шесть миль, неспешно продвигались, чтобы начать приятное занятие по сжиганию дотла фортификационного шедевра Фентона. Однако не успели они пройти в этом направлении дальше нескольких выстрелов, как явился следопыт от Маленького Волка с известием о приближении Бойнтона.
- Вождь с Орлами из форта Лоринг. Много солдат на конях. За одно солнце отсюда. Много также солдат, ходящих пешком. Сколько? Ах, да просто много. Правда, много. Волноваться больше не о чем - солдат много. Пошли. Пошли прочь отсюда.
Вслед стихающему топоту копыт этого посланца весь в мыле от быстрой езды прискакал индеец-оглала - от Американской Лошади.
- Идёт Орлиный Вождь. Конных солдат множество - что галок вокруг зелёно-пенной бизоньей лёжки. Ходящие пешком роятся, словно черви в желудке мёртвого пса. Их неисчислимо больше, чем просто много, коней и людей. Зрение шайена затмилось. Язык его скуп. Хопо. Хукахей. Пошли. Тотчас же!
Красное Облако знал правила военной игры слишком хорошо, чтобы не признать поражение, когда оно в упор глядит на тебя. Он увёл своих сиу, направившись назад, на Танг, часом позже после полученного от Американской Лошади известия. Чёрный Щит со своими минниконжу отправился следом. Белый Бык и его хункапапа, в свою очередь, также пустились в путь. Тупой Нож уже вывел своих шайенов на тропу, полагаясь на более раннее сообщение, пришедшее от Маленького Волка.
Ташунка Витко и его шесть сотен воинов-оглала из группы Плохие Лица остались одни и снялись с места лишь тогда, когда под утро на тридцатое число за шесть миль ниже по тракту на Вирджинию-Сити начали поблёскивать стволы карабинов кавалерии Бойнтона. Форт Уилл Фарни был спасён, но странный смуглокожий человек, принёсший ему спасение, лежал тихо на госпитальной койке в форте Лоринг, с бледным лицом, закрытыми глазами, с застывшим ртом. Если он дышал, покрывавшая его простыня не выдавала этого.