3
Дескать, нет у пираха понятие чистого цвета -
есть сравненье: вроде небо гранита или граната.
Ах, чего не бывает в блокнотик мастера Эверетта,
в интересный блокнотик мастера Эверетта!
Дескать, нет у пираха число, не ведётся счёта,
и совсем не подробна судьба и не знает дата -
говорится в блокнотик мастера Эверетта,
в интересный блокнотик мастера Эверетта.
Никуда не течет Маиси спелого лета,
у звезда ни движенья вперёд, ни назад возврата -
жизнь застыла в блокнотик мастера Эверетта,
в интересный блокнотик мастера Эверетта!
Нету Бог, и пуста верёвочка амулета -
есть одна сердечная смута, вечная смута,
да сплошная работа в блокнотик мастера Эверетта,
в интересный блокнотик мастера Эверетта!
И нигде везде ни ровесника, ни собрата -
всё затянуто без разбора в одно болото:
в безразмерный блокнотик мастера Эверетта,
в интересный блокнотик мастера Эверетта.4
Растение дорастает до самое небо,
и там расцветает цветок: это мило и любо
бабочке с крылышко мёда и крылышко воска…
экая неподвижная вертихвостка!
Ах говорит во времени нету места.
Время – оно кустарник, растущий густо.
Ах отрясает время, словно репейник,
Ах – это наш учитель и наш ребёнок.
День состоит из праха и снова праха.
Племя стоит у речка и слушает Аха.
Аха перебивает горластый кочет.
Племя смеётся над кочет и горько плачет.
А ведь только подумать: всё всегда под рукою,
только отдаться неистовому покою,
только застыть у набитой до край корзины
с потусторонний взгляд наевшейся обезьяны!..
Солнце садится, и смеркается сердце:
сердце младенца смеркается в сердце старца.
Нету у нас судьба… ни серпа, ни снопа нет.
Ночь наступает. Она всегда наступает.5
В местное небо не ходят смотреть на звезда.
В местное небо подстреливают еда.
Поэтому местное небо ведёт себя строго,
и в местное небо нет Бога,
и нету подмога, нету правильным никакая подмога.
Но – Бога высокая, справедливая Бога,
появись из воздух сахарного тростника,
протяни над Маиси большая рука
и громко скажи я люблю это племя,
это племя, это короткое пламя
на окраина мира: как хорошо горит
и как хорошо говорит!
Высокая Бога, справедливая Бога,
далеко пролегает твоя дорога,
но взгляни на пламя и иди сюда
и возьми с тобой много еда.6
Гость приходит за гость – и товар на товар отоваривает.
Можно дать ему пёрышко, зуб, наконечник стрела.
Жалко, гость никогда не правильно разговаривает,
разговор у гость не имеет крыла.
Гость не хочет обмен ящик мыло на круглое пёрышко,
и не хочет обмен весёлый напиток на зуб,
и стоишь рядом с гость – и споришься,
споришься, споришься…
Но неправильный гость обычно жаден и глуп.
Что ж, неправильный гость…
всё бывает заветное и не заветное -
и заветное всегда помещается в горсти.
Но хороший зуб не любое теряет животное,
и хорошее пёрышко совсем не легко найти.
Вот и жалко заветное доставать и обменивать
на совсем не заветное, но привлекательное на вид.
А неправильный гость вороват и любит обманывать -
и задаром заветное получить норовит.
Ну и пусть получает себе – и не стоит досадовать -
зуб, и пёрышко, и наконечник стрела:
тяжко с гость разговор говорить и беседа беседовать,
разговор у гость не имеет крыла.7
Птица летит далеко, правильный знает.
Рыба плывёт далеко, правильный знает.
Правильный только не знает край этой птицы.
Правильный только не знает край этой рыбы.
Правильный, он всегда остаётся на месте -
место у правильный мбло, но место хватает.
Место хватает стрела лететь вслед за птица.
Место хватает гарпун нестись вслед за рыба.
Место хватает браслет бренчать на запястье,
длинные бусы блестеть на короткая шея,
место хватает плакать и место смеяться,
место хватает делать и место думать.
Это такое правильное приволье,
это такая правильная свобода:
место хватает оставаться на месте,
место хватает не искушать сердце.
Находки на ютских дорогах
"Тут стрекоза жила неподалёку…"
Тут стрекоза жила неподалёку
и бабочка жила неподалёку -
и их дома сбегали прямо в реку,
и пела свои песенки вода.
А я… а я не жил тут никогда:
я не умею жить неподалёку -
я только подалёку, вот беда.
Такой уж я нелепый мотылёк:
ко мне ужасно трудно добираться,
а доберёшься – время собираться
в обратный путь, и он всегда далёк.
К тому же слишком много подоплёк,
мешающих мне быть гостеприимным, -
пристрастие моё к снегам и ливням
и к прочим беспорядкам бытия…
И, между прочим, я – совсем не я,
а шутка Вашей памяти, ошибка,
на мне тогда была другая шапка,
но я – не я, и шапка не моя.
Забудьте, не ходите по местам,
где я люблю слоняться нелюдимо:
здесь места нет гостям и новостям,
здесь слишком быстро всё проходит мимо,
и я не здесь – я даже и не там,
где дом, и дым, и нет огня без дыма.
"Пара вздохов, да пол-облачка пыли…"
Пара вздохов, да пол-облачка пыли,
да высокого неба благодать -
мы копили ничего не скопили,
а того, что скопили, – не видать:
херувимские крылышки улыбки,
над бескровным трепетавшие ртом,
мы копили в ореховой скорлупке…
ах, наверное, копили не там!
Потряси-ка всё то, что мы копили, -
может, что и зазвенит наугад:
золотые копеечки капели
там на донышке где-нибудь лежат,
да счастливым шепотком дольче вита
отзовётся – случайно, сгоряча!
Положи себе в копилочку света,
августовского света два луча.
"Ты только в город не ходи…"
Ты только в город не ходи -
ходи, голубчик, в рай,
в петлю и в дедушкин сарай,
а в город не ходи.
И ничего, что – в двух шагах,
да хоть бы и в одном,
застрянешь, знаешь, на торгах -
не на торгах, так на бегах,
а нет – у чёрта на рогах:
зерном, звеном, бревном.
Смотри, какой зелёный лес,
какой высокий плёс,
и нет тебе тут ни колёс,
ни слёз, ни марсельез,
а там у них всегда мятеж,
галдёж, грабёж, делёж…
Вон, ублака себе отрежь
да и на хлеб намажь -
чем вся их суета сует,
чем мыкаться между карет,
и королей, и свит,
питайся песней, как Давид…
но что ж там так светло горит,
смертельно так горит?
Майнц
Чем свет очнуться на перроне
под колокол и крик вороний,
ожить растением озимым,
ветрами согнутым дугой,
и долго-долго заниматься
игрушкой маленького Майнца -
его глазурью, и изюмом,
и шоколадом, и нугой.Пить кофе прихотливой варки,
считая брусья на фахверке,
заглядывающем в окошки
с проулка в палец шириной,
и баловаться завитками
бра, отражённого в стакане,
и мелкие цеплять в лукошке
орешки цапкой кружевной.Кидать в фонтанчики монеты,
совсем не вспоминать пенаты
и вообще не думать, кто ты,
и на скамейке задремать -
и видеть сон, хороший, щедрый,
про заметённый сладкой пудрой,
про белолицый, златокудрый
всё тот же Майнц,
и Майнц,
и Майнц…
"Распрекрасный такой план…"
Распрекрасный такой план
на две жизни вперёд:
съесть пол-яблока и банан,
или наоборот,
где-то тут начало строки -
бросить взгляд,
пропустить (отклонить) звонки,
если позвонят,
в чистку сдать рукав пиджака,
остальное – в расход,
проиграть себе в дурака
или наоборот,
начитаться старых газет -
развязав тесьму,
опоздать нанести визит -
и забыть кому,
сосчитать наличность седин
за последний год,
перемножить один и один
или наоборот -
и подумать, Господь прости:
я тут не ко двору -
поживу часов до пяти,
а там и умру.
"Не сменять ли мои арии…"
Не сменять ли мои арии,
серенады и рапсодии,
и рулады золотые
на высокие теории
о счастливом плодородии
хоть вот где… хоть вот в пустыне?
Я люблю их по-отечески,
но не жалую практически,
ибо я такая птица -
пой на солнечном наречии
вместо чтобы, там, как прочие,
размножаться и плодиться.
Пой себе в узорном тереме,
на резной пиликай скрипочке -
так-то звонче, так-то лучше!Я женюсь на этом дереве.
Я женюсь на этой тропочке.
Я женюсь на этой туче.
"Уже столько воды утекло – помилуй нас, Боже…"
Уже столько воды утекло – помилуй нас, Боже.
А она всё течёт и течёт – вольну ей, беглянке…
Уже всякое русло мало, бескрайнее – тоже,
и давно уже наперечёт бутылки и склянки.Скоро, видимо, нам принесут последнюю ёмкость -
осторожной рукою подав стеклянный напёрсток:
это даже уже не сосуд, но тонкость и ломкость -
его в шутку сваял стеклодув из бабочек пёстрых.Ах, всего на глоток на один, на несколько капель
тот напёрсток рассчитан, дружок, – на стопку, на рюмку:
это будет твой валокордин, пока ещё скальпель
не наведался и не обжёг сердечную сумку.Пёстрых бабочек хватит, дружок, хотя б изначально,
было б цело крыло и стекло – и не оскудело,
а вот что обмелеет река – ужасно печально,
но ведь столько воды утекло… понятное дело.
Повторение
Отпустить на волю прыть,
возвратиться в прежний рай,
забывая повторить
"никогда не повторяй".
Мать учения сидит
на скамеечке в слезах
и азы свои твердит,
спотыкаясь на азах.
А вокруг летают бури
в белом головном уборе,
а вокруг летают вихри,
и у них все щёки в охре,
а вокруг летают дети
с погремушками во рту,
не летайте, посидите,
не старейте на лету.
Но они летят, как боги,
между синих облаков,
превращаясь по дороге
в толпы милых стариков,
чтоб набравши неба в грудь,
прыгнуть с неба в каравай
и забыть проговорить
на лету "не забывай".
Заводная лошадка
А вон лошадка зб пять крон:
она видна со всех сторон
и хороша со всех сторон
неотразимо!
Она пришла из дальних стран,
на ней седло, как царский трон,
она стоит возле витрин,
где магазины.Она со сбруей золотой,
она, конечно, для детей -
и из моих перипетий
меня не вынет.
На ней, когда тебе лет пять,
весьма приятно поскакать
сквозь детство, через тишь да гладь,
верхом – навылет!Но у меня с собой пять крон,
и надо мною небосклон,
и мне отнюдь не возбранён
парадный выезд -
и нету ни души окрест,
и сам я не из этих мест…
авось, свинья меня не съест
и Бог не выдаст.Да и никто мне не судья,
за исключением дождя,
поскачем, с места не сходя -
всей жизни мимо -
весёлой белкой в колесе!
Мой Росинант, ты весь в росе,
мой Росинант, мы дети все,
когда одни мы.
"Только пара сандалий осталась от этих стихов…"
Только пара сандалий осталась от этих стихов -
пара старых сандалий,
пара грустных созданий,
пара, в общем, таких пустяков.
А куда я по снегу ходил – да какая кому,
к чёрту, разница, мы же сейчас вообще не об этом!
Мы о всяком таком… миновавшем, прожитом, пропетом,
о не видном уже в паровозном морозном дыму,
если вы понимаете, что я имею в виду, -
престарелую частность…
извините за честность
и за эту вот, как бы получше сказать, лабуду.
Всё никак не забуду… понятное дело, был снег:
снег всегда в таких случаях самое первое дело -
чтобы видели, стало быть, как тут судьба наследила,
кто сошёл с колеи, растерялся, расплакался, сник,
а кто, наоборот, эту снежность насквозь пропахав,
всё равно никогда не узнал, что такое усталость.
Только пара сандалий осталась от этих стихов -
и прекрасно, что так: у других и того не осталось.
"Кто-то ходит и трезвонит…"
Кто-то ходит и трезвонит,
чем – не разберу:
ничего тут твоего нет -
сам не ко двору!
Всё чужое, привозное
из других земель,
а тебя я знать не знаю…
Вот и разумей.Мимо пролетел червонец,
пробежал алтын.
Ничего тут ничьего нет -
никаких святынь.
Улыбается бесхозный,
праздный белый свет
и совсем не знает козней
честный небосвод.Ну а как ты есть пришелец,
так люби свой путь -
погуляй-ка, утешаясь
хоть вот… чем-нибудь:
ни поклажи, ни ночлега -
лёгкость бытия,
рукавичка из-под снега
шепчет: я твоя!
"Договорим до той черты…"
Договорим до той черты,
где только ты и нет меня,
где сожжены мои мосты
и даже дым давно улёгся,
до той черты, где все чисты
и где, спокойствие храня,
на мир взирают с высоты,
с которой видно только флоксы,
тюльпаны, лилии, сирень
и наподобие того,
весенней шляпки набекрень
возвышенное вольнодумство
и новых капель дребедень,
и новых истин шутовство,
и новый парус – новый день -
уже расправлен и надулся.Договорим до той поры,
где все мудры не по годам
и знают правила игры,
и больше уж не ошибутся,
до той поры, до той муры,
где за бесценок я отдам
мои воздушные шары
капитуляций, контрибуций…
А дальше чтобы ни шажка -
и постоим у бережка,
где жизнь казалась так тяжка,
ан – упорхнула по дороге,
и ни единого грешка
не записали облака
на счёт стального мотылька
и золотой его подруги.
Лодочка из Портофино
Лодочка из Портофино в тесной ёмкости графина -
под названьем Жозефина, с алым кантом на корме,
лодочка из Портофино,
поплывём с тобой в уме?Лодочка из Портофино, мы с тобою два дельфина,
два смиренные тайфуна, заключённые в тюрьме.
Лодочка из Портофино,
поплывём с тобой в уме?Лодочка из Портофино, мы с тобою два профана,
два несчастных инофона на далёкой Колыме.
Лодочка из Портофино,
поплывём с тобой в уме?Полно сетовать на участь: нам ведь свойственна живучесть,
нам ведь свойственна плавучесть, флот – он и в Китае флот,
надо просто участь вычесть:
вычесть участь – и вперёд!А в уме – там солнце светит, ночь луну по небу катит,
и на всех свободы хватит – что при свете, что во тьме.
И прекрасна, как эпитет,
жизнь, прожитая в уме.
"Теперь это, конечно, детали…"
Теперь это, конечно, детали,
детали и тили-тили,
сомнения – та ли, не та ли…
далёкие такие года,
далёкие такие метели!
И чего-то от меня Вы хотели -
чего от меня-то Вы хотели
в одном небывалом тогда?На Вас была глупая шляпа -
по-моему, чуть ли не из крепа,
и были Вы растрёпой растрёпа,
и шляпа Вам ужасно не шла.
И всё выходило нелепо:
ни слова весёлого трёпа,
разговор – как варёная репа,
в основном про чужие дела.Теперь-то, клянусь, я бы сразу
всё понял и вручил бы Вам розу,
и каждую ответную фразу
сделал точней и острей.
Но это всё, конечно, детали,
далёкие такие метели…
и тяжело писать на металле,
и состарился менестрель.
Званый ужин с колокольчиком
Его бы спрятать за обшлаг,
тот колокольчик, надоел, -
и вместе с вами есть шашлык,
который прежде не доел:
ведь так ведут себя, когда
все дамы и все господа
собрблись и сидят рядком
хоть и над тем же шашлыком!
Его бы спрятать от гостей,
тот колокольчик, он смешон,
он не содержит новостей,
он пустозвон, болтун, пижон -
с ним стыдно, он бросает тень
на твой ухоженный плетень,
его бренчание – латынь
для всех собравшихся, остынь.
Он всех смущает, он чужой -
и он для славок и чижей,
а среди вилок и ножей
ему не место, режь и жуй.
Но, шут в высоком колпаке,
ты с колокольчиком в руке
опять сидишь на публике,
опять сидишь на публике…
"Прислали ангела запасного…"
Прислали ангела запасного -
живи снова:
он может в изголовьи спать,
он может спеть
мелодию какую не такую -
хоть, например, живу-себе-ликую -
или подать весёлого вина,
а может сделать муху из слона,
слона твоей потери,
и проследить, чтоб дни твои летели
куда-нибудь на юг, на юг, на юг…
А что тебе давным-давно каюк,
он знать не хочет, ангел запасной -
воитель записной.
В то время как мой прежний был хранитель…
на жёрдочке сидел, висел на нити ль,
а всё чего-то там себе подумывал
и мало что предпринимал:
вот разве яблочком одаривал эдемовым
да сушку клал в карман -
на случай, если что… на всякий случай.
Такой обычный ангел – не могучий,
скорей, строчной, чем прописной,
не то что запасной.
Он снова прилетит – потом… весной.
"Опять божество… извините, не думали…"
Опять божество… извините, не думали -
не ждали, не чаяли, ан – как всегда:
унылая разность, весёлая сумма ли -
хитон, пара крыльев плюс-минус звезда.
И праведный лик, и высокие истины,
и кротость аскезы, и к ней две слезы,
а к ним – эти все осторожности гостьины,
с отказом от благ виноградной лозы…И, значит, ни в коем, пожалуйста, случае
с ума не сходить, не парить в облаках:
какое нам дело, что звёзды падучие -
другие! – себя не держали в руках,
на то и другие… А тут – всё как надо бы:
всерьёз, навсегда, до последней черты -
и райский возок, спотыкаясь о надолбы,
везёт нас наверх от земной суеты.Прощай, значит, жизнь! Уж отныне не хаживать
по лужам, а только бродить по лугам,
выказывать знаки вниманья, ухаживать,
смиренье блюсти, не мечтать о другом,
лелеять пергамент сухого отчётика:
мол, жил не греша – ничего сверх того…
Опять божество. А хотелось бы – чёртика.
Но – опять божество.
"Есть право пророчить и мышку ловить на мормышку…"
Есть право пророчить и мышку ловить на мормышку
компьютерной правды – во имя бессмертных идей…
но нет уже, видимо, права греметь в погремушку
и нет уже, видимо, права морочить людей.
Идёт пересмотр – и следствие губит причину,
и поздно шуметь, и упрямится старый верстак,
и есть уже вещи, которые мне не по чину,
их надо забыть и оставить на прежних местах.Но, чёрт побери, не получится басен из песен,
пойду и умру за покинутый всеми редут,
поскольку я, в общем, ничем никому не обязан -
вот разве чернилам, которые не предадут:
мы вместе струились, мы вместе стекали – стихали
и снова кричали, и брызгали синей слюной
затем, чтобы вместе потом становиться стихами
и переставать наконец быть и ими, и мной.Вот разве чернилам – за пристальность синего взгляда,
за то, что со мной они нянчились вечно… хотя
чернилам как раз ничего от меня и не надо:
испачкал все пальцы, иди отмывайся, дитя!