Лейтенант Уайт побледнел. В его мозгу сверкнула догадка, что это маркиз отослал дух Летящей Стрелы в Счастливые Охотничьи Угодья. Но зачем?.. К чему ему все это?.. Впрочем, почему бы ему не помочь Мийача, которые, по его собственным словам в одном разговоре, "самые отважные и благородные дикари в прериях Америки"… Ладно, при первой возможности стоит заглянуть в его седельные сумки…
- Вот в чем дело, - протянул майор. - Действительно, ерунда… А вы, отец, как нельзя кстати пожаловали ко мне в гости. Нужны переводчики, и вы, я знаю, неплохо владеете языком лакота. - Он взглянул на вождей. - Здесь вот Вихрь и Красная Антилопа. Вчера у переселенцев пропала корова. А они так сумели замести следы, что просто беда. Скажите вождям, что сейчас и здесь я жду от них признания в совершении кражи. Пусть назовут виновников, иначе пострадают все Мийача.
Старик подошел к индейцам и поочередно пожал им руки. Лейтенанту показалось, что маркиз с Татекахомни обменялись особенно теплым взором. Повернувшись к присутствующим и кивнув на Вихря, старик воодушевленно произнес:
- Настоящий атлет этот Мийача! Какие плечи и фигура! Достойный Носитель Рубахи, главный воин, по-нашему.
- Да будет вам, отец, любоваться дикарем! - с ноткой раздражения в голосе сказал майор. - Лучше переведите.
Из уст маркиза полилась гортанная речь оглала. Вожди, как и прежде, отрицательно качали головами, говоря односложные слова. Маркиз похлопал вождей по плечу и подошел к майору.
- Они сказали, Эндрю, что не пойманный - не вор, и это, на мой взгляд, очевидная истина.
- Будь они прокляты, умники! - рявкнул младший Трабл. - Скажите им, чтобы проваливали в свой лагерь… Погодите! Они слишком легко отделаются. Мой приказ: переместить стоянку с берега ручья на открытое место. Пусть пожарятся на пекле, чтобы вышла дурь из голов. И еще: с сегодняшнего дня их пайки урезаются вдвое. А если кто-нибудь из них отважится поохотиться, то я не буду сидеть сложа руки и приму самые крутые меры.
- Эндрю, это уж слишком, - попытался урезонить маркиз сына.
- Отец, я вас уважаю и люблю, но попрошу не заступаться за дикарей. Начальник здесь я.
- Никто не спорит, сынок, никто не спорит. Только как бы чего не вышло.
- В смысле?
- Мийача - гордые люди, и издеваться над собой они вряд ли позволят.
- Передайте мои слова вождям, отец, и на этом все.
Маркиз пожал плечами и поговорил с индейцами. Татокалаша стал еще унылей, Татекахомни же, бросив на командира форта полный достоинства взгляд, что-то ровно произнес.
- Что он сказал? - спросил майор.
Подождав, пока индейцы скрылись за дверью, маркиз ответил:
- Татекахомни сказал: когда-нибудь Длинный Нож пожалеет, что в его груди бьется безжалостное сердце.
Майор Трабл ничего на это не ответил. Подняв с пола чернильницу и поставив ее на стол, он с непроницаемым лицом уселся в свое любимое кресло, глядя на высокие пики гряды. Биг Хорн.
ГЛАВА 3
Лейтенант Уайт вернулся домой после того, как Мийача под его присмотром перенесли стоянку на выжженную солнцем прерию. Он выпил прохладительного напитка, взял с полки томик Монтеня и улегся на кровать. Его всегда тянуло почитать что-нибудь из Монтеня. Этот средневековый философ знал толк в жизни как никто другой, и окунуться в его простые и в то же время мудрые мысли было чистым удовольствием. Лейтенант принялся за чтение, но вскоре поймал себя на мысли, что думает о другом. Он отложил томик в сторону и, засунув руки за голову, уставил взгляд в потолок… Итак, маркиз Трабл соврал. Кровь на его одежде принадлежала Летящей Стреле, а не тетереву. Никакими птицами в седельных сумках и не пахло.
Вспомнив о просмотре сумок, лейтенант смутился. Лошадь маркиза стояла у канцелярии, и тайной проверки не получилось. Маркизу удалось увидеть все из окна.
"Неудобно, конечно, - размышлял Уайт, - шарить в чужих вещах… Но, черт возьми, я должен был убедиться!.. Убедиться?.. Ну, убедился. И что с того? Потешил свою проницательность, и только. Что двигало стариком, когда он замыслил убийство, мне никогда не узнать. Есть какие - то предположения, но слишком они нелепы и расплывчаты…"
Лейтенант вздрогнул. Ему показалось, что в домике он не один. И действительно, повернув голову, он увидел старшего Трабла. Маркиз стоял у изголовья кровати и слегка улыбался.
- Вы всегда появляетесь словно фантом, сэр! - воскликнул лейтенант, присаживаясь на кровати.
- Уж извиняйте, мистер Уайт. Это получается само собой. Привычка, знаете ли… Что это у вас?
Старик взял в руки томик Монтеня и пролистал его.
- У вас хороший вкус, - произнес он, кивая головой. - И я любил в молодости черпать мудрость у Монтеня. Доходчивый и умный философ.
- Главы о добродетели и смерти, по-моему, самые сильные, - заметил Уайт.
- Не скрою, и я так считаю, - сказал маркиз. - Хотя, остальные им мало в чем уступают.
- Да, конечно, сэр, - согласился Уайт и, встав с кровати, пригласил старика к столу.
Они некоторое время сидели в молчании, попивая холодный лимонад. В то время как лейтенант в смущении ерзал на стуле, маркиз хладнокровно отпивал глоток за глотком, не сводя глаз с хозяина жилища.
- Пора объясниться, мистер Уайт, - наконец произнес Трабл. - Надеюсь, легче будет и вам, и мне… Это я прикончил арикара. Мой сын слишком строг к Мийача. Прибыв в их лагерь и узнав, что происходит, я отправился к тому месту в березняке, где были припрятаны шкура и кости. Солдаты меня не пугали. Было бы смешно ожидать от них какого - либо результата в этом деле. Арикара - вот кого стоило опасаться. Я и прирезал его, когда он приблизился к месту захоронения. Это было легко сделать при моем умении двигаться бесшумно. Прежде чем он успел что - либо понять, его собственный нож уже проник в его внутренности… Вот и весь мой рассказ, мистер Уайт. Увидев, что вы проявили интерес к содержимому моих седельных сумок, я не мог поступить иначе, как признаться… А Мийача даже и не крали коровы. Она просто заблудилась.
Волнение лейтенанта к концу рассказа маркиза улеглось. Он и раньше уважал старика Трабла, теперь же выходило, что им впору было восхищаться. Защищать гонимых индейцев всегда было неблагодарным занятием, чреватым всякими негативными последствиями.
- Но зачем вам это нужно, сэр? - задал он тот вопрос, который никак не давал ему покоя. - К чему было рисковать жизнью из-за Мийача?
Старик повертел стакан в руке и поглядел отсутствующим взглядом на молодого человека. Этот взгляд был устремлен в прошлое.
- Когда-то один Мийача выручил меня из настоящей беды, - баритон маркиза звучал как-то особенно тепло. - Давно это было, но долги надо платить. Вы меня понимаете?
- Разумеется, сэр. Теперь мне все ясно.
- И что вы в таком случае предпримете?
- Ничего.
- Ничего?
- Я сам не хотел, чтобы Мийача как-то пострадали
Старик удивленно вскинул густые брови.
- И это говорит военный, который месяцами гонялся за Прерийными Волками!
Лейтенант, вздохнув, широко развел руками.
- Так оно и есть. Гонялся, когда Мийача держали Топор Войны. Теперь они сложили оружие, и мне их немного жаль.
Маркиз привстал из-за стола и крепко пожал руку лейтенанту.
- Вы порядочный человек, мистер Уайт. Большая редкость встретить среди военных подобное снисхождение к краснокожим.
- Может быть, я и снисходителен. Но вы, сэр, поразили меня своей решительностью.
- Меня не обременяют погоны, мистер Уайт. Сложнее сочувствовать индейцам вам, а не мне.
Они помолчали. Снаружи слышно было, как капитан Уинтон раздает громкие приказы. Этот офицер, как и командир форта, был ярым ненавистником краснокожих.
- Вы бы рассказали мне, сэр, о том, как вам помогли Мийача, - неожиданно попросил лейтенант.
Маркиз достал трубку, набил ее табаком и, раскурив, принялся за неторопливый рассказ:
- В начале 50 - х я вместе с другими горцами продолжал ловить бобров. Их к тому времени почти уже не оставалось, но мы упорно искали бобровые плотины. Скорее всего потому, что нам нравилась подобная жизнь. Тому, кто ловил когда-нибудь бобров, понятно, о чем я говорю. Не важна была прибыль, важно было то, что ты сливался с яркой природой Скалистых гор, жил подобно орлу, который не ведает преград.
И вот однажды зимой вышло так, что я отбился от своих друзей-компаньонов и заблудился. Было это где-то в верхнем течении Северного Платта. Погода стояла ужасная. Ледяные ветры сменялись трескучими морозами, от которых пальцы примерзали к железу. Долго я плутал, надрывая криками легкие, пока не понял, что все напрасно. Положение усугублялось отсутствием у меня каких-либо приспособлений для разжигания огня. Сначала я запаниковал, потом наступила какая-то прострация. Чтобы не замерзнуть, я был в постоянном движении - просто шел куда глаза глядят. И тогда появился медведь. Огромный гризли вылез из свей берлоги, чтобы поставить точку в моей бродяжьей жизни. Он не раздумывая бросился на меня и выбил из рук Шарпе. Я выхватил Боуи. Я кричал от боли, которую причиняли мне его страшные когти и зубы, и без конца вгонял в его нутро острый нож. Перед тем как потерять сознание, я услышал выстрелы.
Очнулся я спустя много суток в жилище Хункпатилов вождя Человека - Боящегося - Своих - Лошадей. В те годы он был верховным предводителем всех оглала. А убил медведя и выходил меня Четан Мани, Шагающий Сокол, младший вождь Хункпатилов. Даже в ту раннюю пору белому человеку трудно было рассчитывать на помощь индейца, но мне повезло. Четан Мани не испытывал к белым неприязни потому, что и сам когда-то получил помощь от траппера.
Той зимой, как всегда, кланы оглала - Кийюкса, Собственно Оглала, Важажа, Миниша, Плохие Лица, Короткие Волосы и Красные Палатки - стояли лагерями по всей округе от соединения рукавов Платта до Скалистых гор. Стоянка Хункпатилов, на мое счастье, располагалась невдалеке от тех мест, где я заблудился.
Выздоравливал я долго. Но благодаря усилиям Четана Мани и его ближних я в конце концов выкарабкался.
Другие индейцы относились ко мне терпимо, если не сказать безразлично. Они считали, что белый ловец бобров находится под покровительством Шагающего Сокола и не имеет к ним никакого отношения.
Именно тогда я впервые увидел влиятельных вождей оглала, которые впоследствии стали знаменитыми на весь Запад и у всех на слуху. Они приезжали в лагерь Хункпатилов с визитами дружбы. Плохая Рана, Убийца Пауни, Свисток и Маленькая Рана представляли тех оглала, которые после 1854 года ушли на новые кочевья в Северном Канзасе и приняли имя южных оглала. Их еще называли Народом Бычьего Медведя - по прозвищу великого вождя, приведшего первых оглала из страны Черных Холмов к Северному Платту. Преимущественно южные Оглала состояли из двух старинных кланов - Кийюкса и Собственно Оглала.
Красное Облако, Большая Дорога, Маленький Ястреб были вождями клана Итешича - Плохие Лица. Оюкхепе, Сброшенных, представлял влиятельный Красный Пес. Эти два клана вместе с Хункпатилами потом откочевали к северо-западу, к истокам Шайенн - Ривер, и стали называться Народом Дыма - по имени одного из великих вождей оглала.
Я пробыл у Хункпатилов до первых летних дней и уехал от них с признательностью в сердце.
Маркиз умолк. Взгляд его светло-голубых глаз был где-то далеко-далеко. Трубка еле тлела, а затем погасла.
- Спасибо за рассказ, сэр, - поблагодарил лейтенанта Трабла. - Только вот еще что: Татекахомни - это не сын ли Четана Мани?
Маркиз встрепенулся. Трубка выскочила из его пальцев и упала на стол.
- Что?.. Да, конечно, сын Шагающего Сокола.
Он встал, взял со стола трубку и направился к выходу.
- А что с Четаном Мани, - остановил его лейтенант, - он жив?
- Его давно уже нет, - со вздохом ответил маркиз. - Он скончался от ран, полученных в битве с генералом Харни при Блю Уотер Крик… Небольшая просьба, мистер Уайт.
- Да, сэр?
- Я не хотел бы, чтобы мой сын узнал, что я жил когда-то с индейцами.
- Как вам будет угодно, сэр, - выпалил Уайт и в недоумении пожал плечами, когда старший Трабл закрыл за собой дверь.
ГЛАВА 4
Спустя несколько дней случилось то, что и должно было произойти. Пятеро Мийача во главе с Татекахомни тайно выехали на охоту. Их видели далеко в прерии солдаты конного патруля.
Майор Трабл выслушал донесение, и злорадство разлилось по всему его обрюзгшему лицу. "Ну что ж, я их предупреждал, - думал он. - Я просил их не делать этого. Теперь они у меня попляшут! Я прикажу отхлестать их плетками, а потом засажу в тюрьму на хлеб и воду… Безмозглая, вырождающаяся раса! Только и способны, что кочевать да снимать скальпы… Необходимо срочно сочинить рапорт полковнику Майлзу в форт Кью. Так, лучше будет, если я заявлю, что несколько Мийача во главе с Вихрем пытались сбежать. Это как раз то, что нужно. Если до Медвежьего Плаща дойдет, что для Мийача сокращены пайки и им не разрешено охотиться, то меня ждут неприятности… Ох уж этот мне Майлз и ему подобные миротворцы! Приходится действовать с оглядкой."
Майор испытывал нешуточный трепет перед полковником, который покрыл себя славой в войнах с различными индейскими племенами. Тот был строг, крут, но справедлив. Его гнева отчаянно боялись все, кому выпало служить под его началом. Он всегда предпочитал честную и открытую схватку всяким закулисным махинациям и обману.
"Теперь и у меня под боком появились сочувствующие, - продолжал размышлять Трабл, сидя с сигарой в кресле. - Ну, отец всегда почему-то был мягок с краснокожими… Неисправимый романтик и вечный скиталец!.. Но этот книгочей Уайт?! Видно, нахватался сентиментальности из книг и давай жалеть дикарей. Надо бы с ним построже. Н-да!.. А вдруг он осмелится сообщить Майлзу о моих перегибах?.. Черт, меня окружают пансионные девицы!.. Кроме Уинтона. Этот достаточно тверд и непреклонен."
Майор бросил взгляд на заветный шкафчик, в котором хранилось спиртное, но тут же отвел глаза. Давным-давно он дал себе зарок не прикасаться к виски в присутствии отца и свято исполнял его. Не собирался он менять привычек и на сей раз, хотя - чего уж там! - очень хотелось. Отец был поблизости, в соседней комнате.
- Позвать сюда Уинтона! - крикнул он дежурному сержанту.
Через минуту капитан был у него. Коренастый, большерукий, с близко посаженными черными глазами, он здорово походил на большую обезьяну. Схожесть только усиливалась, когда в улыбке обнажались его длинные желтые зубы.
- Как твой эскадрон "Б", капитан? - спросил Трабл.
- Лошади в порядке, солдаты сыты и довольны, сэр, - ответил Уинтон.
- Слышал об индейских охотниках?
- Так точно, сэр. Это уж слишком. Словно ваши приказы для них - пустой звук.
- Я намерен их как следует наказать.
- И правильно сделаете, сэр, - поддержал капитан, брызнув слюной. - Давно пора проучить язычников. Они заслуживают наказания уж только за то, что принимали участие в разгроме Кастера.
Майор вспомнил, что Уинтон служил у генерала Терри и видел усеянное трупами поле битвы при Литтл Биг Хорн.
- Вот какое дело, капитан, - сказал он - Тут надо действовать решительно. Возьми ребят из своего эскадрона, свяжи пятерых ослушников и доставь их ко мне. Я их должен увидеть в путах.
- Есть, сэр, - козырнул Уинтон и осклабился.
"Ну, настоящий примат, - подумал майор - хоть и исполнительный."
- Не вяжите индейцев, Уинтон, - вдруг раздался голос маркиза. Он стоял в дверях, нахмурив свое красивое орлиное лицо. - Не делайте этого.
Черные глаза капитана смотрели то на майора, то на его отца.
- Исполняйте, капитан! - крикнул майор.
Уинтона сдуло ветром. Слышались только его бегущие шаги.
- Сынок, я бы попросил тебя… - начал маркиз.
- А я, - перебил его майор, - еще раз попросил бы не вмешиваться, отец.
- Сынок, Мийача - люди гордые. Тебе нужно кровопролитие?
Младший Трабл хотел было снова осадить отца, но передумал. В его голове замаячил образ разгневанного Майлза.
- Вы полагаете, что те пятеро не дадут себя связать? - настороженно спросил он.
Несомненно.
- Верните капитана! - заорал майор.
Когда Уинтон вернулся, майор сказал ему:
- Не нужно веревок, Тэдди. Просто приведи непослушную пятерку в канцелярию.
И без того длинное лицо капитана вытянулось еще больше. Он с нескрываемым огорчением развернулся и медленно пошел исполнять приказание.
- Этот детина, сынок, может наворочать дел и не связывая индейцев, - проговорил маркиз, когда капитан вышел на плац. - Татекахомни и его воины знали, что идут против твоих приказов. Они будут настороже и вряд ли пойдут в форт.
- Я их заставлю! У меня здесь два боеспособных эскадрона.
- Не забывай, Мийача - это плоть от плоти воинственные оглала.
- Хорошо, - вздохнул майор. - Что вы предлагаете?
- Я должен поехать с солдатами и убедить военного вождя, что ты его на первый раз прощаешь.
- У меня и в мыслях не было прощать кучку грязных дикарей!
- Сынок, вспомни, что ты урезал им пайки и передвинул стоянку на солнцепек.
Майор долго раздумывал, затем произнес:
- Ладно, отец, поезжайте в индейский лагерь и скажите Татекахомни, что я хочу его видеть… Одного!
Четверть часа спустя маркиз ввел в канцелярию военного вождя Мийача. Лицо у индейца было, как обычно, непроницаемым, его серые большие глаза смотрели на командира форта совершенно спокойно.
Майор Трабл заметно нервничал. Видно, он еще не решил, как поступить с провинившимся язычником.
- Скажите ему, отец, - начал он, - что он нарушил мою волю.
Старик перевел. Индеец стал медленно говорить, в его голосе слышна была некоторая печаль. Когда он смолк, маркиз взял слово:
- Вождь сказал, что его люди недоедают. Ему больно на них смотреть. Того питания, какое выделяет Мийача Длинный Нож, хватает только на то, чтобы им не умереть с голоду. Он привел людей к форту с надеждой на лучшую для них долю, но эта надежда тает на глазах, как весенний снег на южных склонах Волчьих Гор. Их дух слабеет под безжалостным солнцем на открытой прерии. Они уже выглядят мертвецами.
- Отец, - произнес майор своим скрипучим недовольным голосом, - скажите ему, что я имею право заморить их голодом, если они осмеливаются красть скот у переселенцев и уезжать без разрешения на охоту. Тут им не лагерь для отдыха. Они военнопленные, искупающие вину за убийство белых на границе.
Старик, покачав головой, перевел.
Татекахомни возвысил голос:
- Я сдался не для того, чтобы искупать вину за белых пришельцев, попирающих все индейские законы. Мийача лучше умрут сражаясь, чем будут терпеть унижения.
Майор аж подпрыгнул в кресле при этих словах. Его лицо запылало багрянцем.
- Отец, вы - свидетель! Этот краснокожий хочет сражаться!.. Ну что ж, мы отобьем у него эту охоту… Сержант Дикон!
В канцелярию вбежал высокорослый кавалерист с длинными висячими усами.
- Что прикажете, сэр?
Глаза майора метали молнии.
- Затолкай дикаря в тюрьму!.. Сейчас же!
- Ты совершаешь ошибку, Эндрю, - попробовал образумить сына маркиз. - Ты наносишь Татекахомни жестокое оскорбление. Я обещал ему, что ты его простишь. Он погибнет за решеткой.