- Глупости ты говоришь, - буркнул Зебулон, но в душе порадовался невольно. - И что же… я тебе и вправду рассказывал про это представление? Эх, Сэм, была там одна девчонка, в красном платье с блестками - ты такой в жизни не видел!
Внезапно до них донеслись чьи-то торопливые шаги - это прибежал Зик; глаза у него были широко раскрыты и горели от возбуждения.
- Па!.. там что-то на реке! Вроде бы я слышал, как весло плеснуло!
В это время к воде направлялся Брутус Харви с ведром в руке. Он свернул в сторону и вышел на плот, чтобы лучше видеть реку - туда не доходили отблески костров.
- Никакой честный человек не станет путешествовать по реке в ночную пору, - решительно заявил Зебулон и пошел за винтовкой.
- Я вижу всего одного человека, - сказал Брутус негромко, так, чтобы только им было слышно.
Сэм схватил свою винтовку и скользнул в темноту. Дикий край уже понемногу накладывал на них свой отпечаток, и к ним возвращались самые древние инстинкты, дремавшие столько времени, - в том числе стремление прятаться в темноте, пока противник не выйдет на видное место.
Подошел от своего костра Харви с другим сыном - Колином, и Сэм с одобрением отметил их спокойствие и уверенность.
- Мне говорили, это обычный трюк речных пиратов - залягут на дно лодки, чтоб видно не было, - сказал Харви, - а как приблизятся - тут на тебя и выскакивают.
Брутус поставил ведро, перебежал, пригнувшись, под укрытие шалаша, построенного на плоту, и вытащил из-за пояса огромный револьвер.
Тем временем из темноты выплыло каноэ. Гребец сидел на корме. Все остальное пространство лодки было закрыто сшитой из оленьих кож попоной, под которой громоздился объемистый груз.
- Плывет медленно, - шепнул Зебулон старому Харви. - Там могут быть спрятаны люди, запросто. - А потом, шагнув на освещенное место, Прескотт сказал громко: - Подплывайте медленно и спокойно, незнакомец, и держите руки на виду!
Лайнус Ролингз сделал последний гребок, и дальше каноэ плыло по инерции. Он видел на заднем плане стоящих женщин, а в тени под ближайшим деревом заметил отблеск света на ружейном стволе. Другой человек, едва заметный, прятался, присев на корточки, на ближнем плоту. Только эти двое действовали так, как должен действовать в подобных случаях мужчина.
"Фермеры, - подумал он. Если они собрались на запад, то наверняка потеряют волосы. Кроме, может, этих двоих."
- Попридержите свои пушки, - сказал он как бы между прочим. - Меня зовут Лайнус Ролингз, я голодный, как волк и мирный, как старая тетушка Элис.
Харви спустился к воде и подозрительно глянул на тюки под оленьими кожами.
- Что это у вас тут?
- Бобровые шкурки. - Однако, когда Харви шагнул ближе, чтобы получше разглядеть груз, Лайнус повторил, но теперь более низким и холодным голосом: - Я сказал: бобровые шкурки!..
Харви колебался - он все еще не избавился от подозрений, но и угрозу в тоне Ролингза хорошо расслышал.
- Что это вы такой обидчивый… - раздраженно сказал он.
- На западе, - отвечал Лайнус, - слово человека не подвергают сомнению. - Увидев в глазах Харви недоверие и понимая, что это новичок в здешних местах, он добавил более дружелюбным тоном: - Там, к западу от здешних мест, у нас маловато законников и нотариусов, так что если человек дает вам слово, вы ему верите. А если оказывается, что слово человека ненадежно, то этот человек - конченый… ему никто не станет доверять, никаким бизнесом он заниматься не сможет, нигде… Поэтому, - продолжал Лайнус, продвинув каноэ вдоль плота и выходя на берег, - если назовешь человека лжецом, то без стрельбы не обойдется.
Он привязал каноэ, а когда выпрямился, то увидел, что рядом со вторым мужчиной стоит девушка. Она была тоненькая, но этак красиво округленная, и осанка такая… уверенная, гордая - это ему понравилось… она напоминала молодую олениху на краю поляны.
- Мне никогда не доводилось видеть бобровый мех, мистер Ролингз, - сказала Ева. - Вы не могли бы показать мне одну из ваших шкурок?
- Ну-у, мэм, в таком случае…
Он встал на колени на краю плота, отвязал сыромятные ремешки, которые держали попону из оленьих кож, и вытащил из-под нее бобровую шкурку. Мех был густой, коричневый, блестящий. Когда Лайнус выпрямился и протянул шкурку Еве, она в первый раз поняла, какой он высокий.
В его лице просвечивал добродушный, слегка подтрунивающий юморок - и это ей сразу понравилось, но была в нем и какая-то хладнокровная, спокойная сила-такой она раньше не видела ни в ком.
- Какой мягкий, - сказала Ева, - вот уж действительно мягкий!..
- Это первосортная шкурка.
- А мы боялись, что вы окажетесь пиратом, - сказал Харви. - Нам про них столько наговорили…
- Проходите, поужинаем, - добавил Прескотт, - да и познакомимся. Нам будет здорово интересно послушать рассказы про западный край.
Ева протянула шкурку Лайнусу, но он мягко оттолкнул ее обратно.
- Это подарок. Оставьте ее себе, мэм.
Слишком ошеломленная, чтобы поблагодарить его, она стояла, прижимая мех к щеке, и смотрела, как он идет к костру рядом с ее отцом - высокий, сухой…
Рядом появилась Лилит.
- Здорово! - прошептала она. - Ты времени даром не теряешь! Это что, тот самый охотник, из-за которого у тебя мозги набекрень? Только сдается мне, на Востоке его ждут жена и шестеро детишек.
Сэм вернулся из-под дерева и подошел к костру. Лайнус поднял на него глаза.
- Из тебя выйдет толк. Осторожность всегда окупается.
Сэм покраснел - смущенно и гордо.
- Мистер, отличная у вас винтовка… Вы добирались до гор с сияющими… снежными вершинами?
- Я там жил. Я четырнадцать лет, как из дому.
Он сел, скрестив ноги по-турецки, чуть в стороне от костра и взял тарелку, которую подала ему Ребекка Прескотт. Затем пришли все Харви, принесли свои кастрюли, чайники и поставили их к огню.
- Как там земля, на западе, - спросил Харви, - хороша она для фермерства?
- Ну, я в этом не разбираюсь, но, полагаю, некоторые места хороши. Сложность в том, что люди на востоке двести лет учились, как осваивать лесистые места, а когда увидели равнинные степи, тут же объявили их пустыней. А на самом деле - ничего подобного. Просто там жить по-другому надо, вот и все.
Он очистил тарелку и с удовольствием принял добавку. Лилит взяла аккордеон и начала играть "Хочу быть одиноким". Играла она потихоньку, чтобы не мешать разговору.
- Вы припозднились в дороге, - заметил Харви.
- Не терпится добраться до Питтсбурга. Много лет уже не видел большого города, охота малость погулять.
- А эти горы, там, далеко, они что, и вправду такие высокие, как говорят? - спросил Сэм.
- Ну, насчет этого… - Лайнус задумчиво сдвинул брови и очистил тарелку, - если по чести… точно не могу сказать. Мы с Джимом Бриджером вдвоем… полезли мы, значит, как-то на махонький такой пригорочек, так, вроде как подножие горы. Тогда только-только июнь начинался. Где-то около середины июля мы уже подобрались довольно близко к настоящим горам - как вдруг встречаем парня с красивыми белыми крыльями и с арфой в руках. "Джим, - говорю я Бриджеру, - что-то мне не нравится, как этот парень на нас глядит". Посмотрел Джим - и отвечает: "Да и мне тоже". Ну, мы тут же развернулись на месте - и задали драпака… так что я и по сей день не могу точно сказать, какой высоты эти горы.
Наступило молчание. Зебулон откашлялся, прочищая горло, но, прежде чем он успел что-то произнести, Ребекка сказала:
- Ну, Зебулон, а ты помолчи. Хватит в компании и одного брехуна.
Лайнус передал свою тарелку Ребекке, она, не спрашивая, наполнила ее снова, и Лайнус сказал:
- Спасибо, мэм. Здорово вкусно.
- А что вы еще сказать можете? - отрывисто бросила она. - Вы ведь уже две тарелки умяли.
- Конечно, нажираться на пустой желудок - вредно для здоровья, мэм, только я не могу припомнить, чтоб когда-нибудь ел чего вкуснее.
Зебулон поднялся на ноги.
- Спать пора… мы утром поднимемся рано. Позавтракаете с нами, мистер Ролингз?
- Спасибо, мистер Прескотт, но временами я с постели подхватываюсь, будто силой что поднимает, и тут же в дорогу. К восходу солнца уже могу быть черт знает где… Так что спокойной ночи.
Лайнус Ролингз взял винтовку и пошел прочь от костра. Отойдя немного, оглянулся, чтобы запомнить, как что расположено в лагере. Неохотно признал, что эти новички разбили лагерь разумно, а когда заметил, что Сэм Прескотт устраивается сторожить, повернулся и пошел к своему каноэ.
Его внимание привлекло какое-то движение под деревом, он присмотрелся и увидел, что это Ева Прескотт- опустившись на колени, она расправляла одеяла, постепенные поверх куч и аккуратно нарезанных веток. В тусклом свете, доходящем от костра, можно было разглядеть на одеялах индейский рисунок.
- Кажется, это мои одеяла.
- Ваши.
- Тогда я малость не понял. Это кому будет постель?
- Вам.
- И вы все эти ветки нарезали?
- Хватит их? - обеспокоенно спросила она. - Мне раньше не приходилось делать подстилку из веток…
- Вы все хорошо сделали. - Он посмотрел на нее с сомнением. - Но зачем? Зачем вы это сделали? Уж не думаете ли вы, что должны со мной расплатиться за ту бобровую шкурку?
Она поднялась на ноги легко и изящно, не хуже любой индейской девушки.
- Это не очень… не особенно вежливо спрашивать у девушки, зачем она что-то делает.
- Манеры у меня не особенно тонкие, мэм. Мне уж довольно давно не приходилось про них вспоминать. - Он аккуратно положил винтовку на ветки - так, чтобы она была под рукой. - Спасибо вам, мэм, и доброй ночи.
Она не двинулась с места.
- Скажите, индейские девушки - красивые?
- Некоторые - да… некоторые - не очень… Ну, это зависит от того, как давно ты в последний раз видел белых девушек. А они, сдается мне, становятся чем дальше, тем красивее.
- И давно вы в последний раз видели белую девушку?
Лайнус держался настороженно. Слишком опытный он был траппер, чтоб не чуять опасность…
- Что-то я не пойму, мэм, куда вы клоните… а время уже позднее. Ваш папаша может…
- Скажите, я, на ваш вкус, красивая?
- Не слишком ли вы быстро погоняете, мэм? Я имею в виду… ладно, вы здорово красивая девушка даже для человека, который никуда не уезжал. Вас бы признали красивой где хочешь… только, сдается мне, разговор у нас сворачивает на больно уж вязкую почву.
- Вы плывете вверх по реке, а я - вниз. У нас не так много времени, чтобы получить ответы на все вопросы.
- А вы уверены - твердо уверены, что хотите получить эти ответы?
А она ведь гордая, - внезапно понял он, - страшно гордая. Не похоже это на неё - вот так разговаривать с мужчиной… что ж, голова на плечах у нее есть, и смелости хватает…
И славная она… Он до сих пор не набрался духу поглядеть на нее толком - сам-то он был не особенно смел с девушками, и знал из долгого опыта, что проезжему человеку не годится слишком внимательно разглядывать чужих женщин. Он неловко переступил с ноги на ногу. Уж слишком сразу это на него свалилось, а он не привык в таких делах торопиться с решениями. Будь это бизон, или там пума… или любой краснокожий… но это была цивилизованная белая девушка, да еще и очень красивая…
- Вы уверены, мэм? - повторил он.
- Да.
- Быть одной в ночное время… в лесу, и вообще… это не самое безопасное место для девушки. Есть в лесах что-то такое, мэм… они пробуждают в мужчине… стремление…
- В женщине тоже.
Он снова переступил с ноги на ногу. Ситуация ускользала у него из рук. Он был готов, как любой другой мужчина, но… она ведь порядочная девушка, да и родня ее тут же рядом…
- Я пришел из далеких мест, мэм, и ухожу дальше. Вряд ли вы еще когда меня увидите.
- Пожалуй, да. - Она посмотрела прямо ему в глаза. - Мне грустно будет, если так случится.
И тогда он взял ее за плечи и привлек к себе. Она подчинилась охотно, хоть и как-то скованно, и он понял, что это для нее что-то особенное, необычайное. Он обнял ее, прижал к груди и поцеловал. Он целовал ее крепко, с каждой секундой в нем нарастало желание - но целовал он ее не крепче, чем она его.
Она отступила на шаг, пытаясь перевести дыхание.
- Господи Боже, вот это да!
Лайнус с удивлением заметил, что и у него дыхание слегка нарушено, и это его обеспокоило.
- Мэм… похоже, т а к вам раньше не приходилось целоваться.
- У меня… никогда раньше не было постоянного парня, чтоб так целовать меня.
Он неловко покосился на костер - ему почти хотелось, чтобы отец начал искать ее и пришел сюда. Лайнус Ролигз никогда не задумывался особенно над словами "постоянный парень", и теперь они возродили в нем старые опасения - он нутром чуял опасность, угрозу для своей свободы.
- Послушайте, мэм, я хочу, чтоб вы одного не забывали: я уплываю вверх по реке, вы - вниз.
- И раньше бывало, что возлюбленные разлучались - но они встречались вновь.
Так они теперь уже возлюбленные?! Лайнус колебался в нерешительности, не зная, что сказать. Он чувствовал, что надо развернуться на месте и удирать во все лопатки… как последнему трусу. Бросить эту постель, свои одеяла… даже винтовку, если на то пошло.
- Мэм…
- Ева…
- Ева, я старый грешник. Закоренелый, черный грешник. И в Питтсбург я еду, чтобы грешить снова. Жду не дождусь, пока попаду туда. Ты пойми, скорее всего, весь первый месяц я буду пьяный в дым, не смогу вспомнить шлюшку, с которой развлекался, или человека, которого порезал просто так, потому что У него морда противная - а уж тебя и подавно не вспомню.
В глубине души Ева знала твердо, что это - ее мужчина. Как-то девушки умеют это определять. И сейчас она сражалась за того, кто ей нужен, о ком она всегда мечтала. Она вовсе не была уверена, что пустила в ход именно то оружие, что нужно, у нее не было опыта, который бы помог ей, но она знала, что должна выиграть свою битву здесь и сейчас.
"Я поступаю бесстыдно", - подумала она, но ей припомнились слова одной женщины: мужчина женится по случайности, женщина выходит замуж по своему плану; каждый мужчина в душе бродяга, странник, и не захочет по доброй воле расстаться со своей свободой, с правом бродяжничать.
Каждой женщине нужен дом, защита для себя и для детей, которых она выносит… поэтому, когда встречаются мужчина и женщина, всегда идет эта битва, не столько за то, чтобы завоевать мужчину, сколько за то, чтобы удержать его, когда он уже завоеван. А у нее на это не было ни недель, ни дней, ни даже часов… у нее были только минуты.
- Лайнус, скажи мне… ты еще чувствуешь на губах этот поцелуй? Или это только у меня так? Хочешь ты забыть его? Хочешь ты уйти прочь?
- Что ж ты со мной делаешь? Я чувствую себя как человек, который повстречался с медведем гризли на узкой тропе… тут уж никак не сделаешь вид, что не заметил…
Он снова шагнул к ней, а она не сдвинулась с места - стояла, подняв лицо, спокойная, уверенная, гордая… и тряслась от страха…
Глава четвертая
За час до рассвета было тихо и холодно. Зебулон Прескотт осторожно выбрался из-под одеяла, так, чтобы не разбудить Ребекку. Он сделал это с ловкостью, выработанной за многие годы, потому что привычка вставать рано глубоко въелась в его натуру. А жене нужно отдыхать… путешествие для нее - тяжкий труд, как си ни пытается облегчить ей этот труд…
В штанах и нижней сорочке, со спущенными помочами он направился к реке с жестяным тазиком для умывания в руках. Оба плота были на месте, как и положено, но каноэ исчезло. Он прошел по плоту, наклонился, чтобы зачерпнуть тазиком воды, и замер - его поразила неожиданная мысль.
- Ева! - крикнул он и выпрямился. В голосе его смешались страх и изумление. Он посмотрел в сторону навеса, где спали девочки. - Ева?..
Из-под одеял вынырнули головы, Харви сел, глядя на него. Сэм выпростал ноги из постели и принялся натягивать сапоги.
Зебулон выронил тазик и кинулся на берег, к навесу. Его охватил страх. Но тут Лилит откинула кусок брезента, который служил занавеской.
- Что случилось, папа? Что-то не так?
- Можешь ты мне сказать, где твоя сестра? - спросил он, и в голосе его звучал нарастающий гнев.
Брезент снова откинулся, и наружу шагнула Ева, убирая назад волосы.
- Папа? Что случилось?
- Э-э… так ты все еще здесь! - сказал он запальчиво. - А я уж думал, ты уехала с этим… этим траппером!
Она посмотрела на реку. Место рядом с плотом было пусто. Каноэ исчезло. Лайнус уплыл…
- Я видел, что ты вертелась вокруг него, но сказал себе, что, по крайней мере, ты наконец обратила внимание на мужчину… пусть хоть такого тощака копченого… да разве это мужчина? Так, струйка дыма…
У нее на глаза навернулись слезы. Лайнус уплыл… "Я пыталась… что еще могла я поделать? Я хотела, чтобы он остался, я старалась удержать его рядом с собой…"
- Так ты по нем слезы проливаешь? Это что же должно означать? - у Прескотта вновь нарастали подозрения. Он схватил ее за плечо. - А, ну, говори, - почти кричал он, - что это значит?
- Ничего, па… Лайнус уплыл, вот и все…
- Когда ты легла спать?
- Рано было, - мигом соврала Лилит. - Я еще не спала,
Ева подняла голову.
- Нет, не рано. Я легла поздно.
- Дочка, - голос Прескотта звучал сурово. - Я задам тебе только один вопрос. Было что-нибудь такое, из-за чего мы с мамой должны тревожиться?
- Нет… нет, папа. Ничего такого не было.
Ева нырнула под навес, взяла тазик и пошла к реке вместе с Лилит. Под деревом, где она устроила для него ложе, остались только сложенные ветки. Одеяла исчезли.
- Лилит… смотри! - Ева обошла вокруг дерева и показала рукой. На стволе были глубоко вырезаны два сердца - совсем недавно. Их соединял глубокий разрез в коре. Лилит смотрела с интересом - и с завистью.
- Ты говоришь… ты хочешь сказать, что действительно заставила взрослого мужчину сделать это? И эти нелепые слова говорить ты его тоже заставила?
- Да… точь-в-точь как в книге. И, кажется, ему это понравилось.
- Ева Прескотт, ты врешь почище, чем твой папаша! Ты сама вырезала эти сердца!
- Не стану говорить, что мне не пришлось подлизаться, но все же он это сделал. Он сказал, что это случай серьезный, все равно что проходить речной порог без весла.
- Но это все-таки не удержало его рядом с тобой! Я так думаю, он согласился на все эти глупости, лишь бы поскорее от тебя отвязаться и удрать. Ты ж знаешь, какие они, эти бродяги… вовсе им не хочется оставаться на одном месте. Считай, тебе повезло, что он уплыл. Или ты хочешь бродить всю жизнь, как какая-нибудь скво? Как индейская женщина? Видать, к таким он только и привык.
- Я увижу его снова, - сказала Ева с глубокой убежденностью. - Я знаю это… и, во всяком случае, у него нет жены и шестерых детишек. Пока что нет!