– Помяни мое слово, Паладий, – шепнул другу Асканий, – в Медиолане готовится мятеж.
– Против кого? – удивился стоик.
– Против императора Гонория, – зло прошипел обеспокоенный куриал.
Паладий в ответ на пророчество старого друга только плечами пожал. Впрочем, глухота поклонника Сенеки имела под собой очень серьезную основу. Супруга Паладия матрона Стефания, женщина разумная и благочестивая, чем-то приглянулась Галле Плацидии, и та включила ее в свою свиту. В связи с этим перед куриалом города Арля замаячили блестящие перспективы. Трибун Аэций уже пообещал выхлопотать Паладию место в схоле нотариев при императоре Константине. Конечно, Аэций всего лишь мальчишка, но в могуществе его отца, сиятельного Сара, многие, в том числе и Асканий, уже имели возможность убедиться. Тем более что Плацидия обласкала не только Стефанию, но и ее родственника Бонифация. Этот беспутный юнец приехал в Арль, дабы навестить свою сестру. Свет еще не видел столь удачной поездки. Смазливый Бонифаций был в мгновение ока произведен в трибуны и определен в охранную схолу префекта Константина.
– А за какие заслуги, позвольте вас спросить?
Асканий не сразу заметил, что задал свой вопрос вслух. Паладий, с которым куриал по необходимости делил комнату во дворце сенатора Пордаки, удивленно покосился на соседа. Город Медиолан был переполнен гостями, и если бы не любезность того же Аэция, то Асканию и Паладию пришлось бы ночевать на улице. Комната, судя по всему, предназначалась для прислуги и особой роскошью не блистала. Тем не менее два далеко не молодых человека могли довольно сносно провести здесь ночь.
– Ты это о чем, светлейший Асканий?
Ответить куриал не успел. Со двора послышался шум. Причем этот шум все усиливался. Слышны были крики людей и ржание коней. Похоже, во дворец сенатора Пордаки явился гость очень высокого ранга, не побоявшийся потревожить в столь неурочный час покой новобрачных.
– Император Гонорий, – дуэтом догадались куриалы и мигом подхватились со своих мест.
В палаццо сенатора Пордаки было светло как днем. А двор был буквально забит вооруженными всадниками, судя по всему, гвардейцами охранной схолы. Асканий и Паладий, стоя у окна, с интересом наблюдали, как распахнулась дверца кареты и на каменные плиты ступила нога, обутая в красный сапог. Император Гонорий, судя по его поведению, был вне себя от гнева. И если бы не поддержка полноватого человека средних лет, подхватившего его под руку, непременно бы растянулся на мраморных ступеньках крыльца.
– Магистр двора сиятельный Олимпий, – сразу же опознал Паладий расторопного помощника императора.
– Почему меня не встречают?! – донесся до ушей куриалов визгливый голос Гонория.
Паладий и Асканий переглянулись и бросились к лестнице, ведущей на первый этаж. Им почему-то показалось, что свой вопрос разгневанный император обращает именно к ним. К счастью, они вовремя опамятовались и замерли именно в том месте, где и надлежало находиться скромным и благочестивым людям во время встречи высоких особ. То есть в самом углу атриума, в тени статуй, которыми сенатор Пордака, судя по всему, тайный язычник, украсил свой дворец.
Магистр Сар, успевший облачится в тогу, являл собой пример истинного римлянина, сурового и надменного. Гонорий, ожидавший, видимо, паники в стане врага, застыл в растерянности.
– Дукс Аквитании, высокородный Тудор, – представил своего единственного спутника магистр Сар. – Он и его люди обеспечивают безопасность императорской четы в Медиолане.
– Какой императорской четы? – ошарашенно переспросил Гонорий.
– Я имею в виду божественного Константина и сиятельную Галлу Плацидию. Сегодня утром епископ Амвросий обвенчал их в храме Святого Петра.
Гонорий оглянулся назад, где застыли в растерянности его чиновники. Судя по всему, император поторопился. На его месте Асканий не стал бы соваться в Медиолан со столь малой свитой. Но императорам вообще свойственно переоценивать свои силы и влияние на ход событий, и божественный Гонорий не был в этом ряду исключением. Олимпий сделал два шага вперед и что-то прошептал на ухо императору. Что именно он сказал Гонорию, куриалы не расслышали, но магистр Сар обладал более изощренным слухом. Во всяком случае, он не замедлил прояснить ситуацию:
– В городе находятся две тысячи клибонариев и четыре тысячи конных готов. Десять тысяч готских пехотинцев разбили лагерь под стенами Медиолана. Я думаю, этого вполне достаточно, чтобы обеспечить безопасность обоих императоров, как Гонория, так и Константина, а потому нет необходимости, сиятельный Олимпий, стягивать сюда дополнительные легионы.
Гонорий, надо отдать ему должное, быстро сообразил, чем грозит ему не к месту проявленное упрямство. В конце концов, он стал бы далеко не первым императором, отстраненным от власти в результате заговора. А магистр конницы Сар был не тем человеком, которого можно смутить громким окриком. Не говоря уже о новоявленном дуксе Тудоре и его готах. Эти с большим удовольствием отправили бы на тот свет и самого императора, и всю его свиту.
– Ну что же, – сказал божественный Гонорий с елейной улыбкой на устах, – я буду рад обнять не только сестру, но и своего обретенного брата и соправителя, божественного Константина. Магистр Сар и дукс Тудор проводят меня к нему.
Божественный Гонорий выдержал свою роль до конца и уже утром следующего дня при большом стечении народа объявил своим братом и соправителем мужа сиятельной Галлы Плацидии Константина. После чего благополучно убыл из гостеприимного Медиолана в сумрачную Ровену.
– Да здравствует император Константин! – рявкнули обрадованные медиоланцы, и куриалам Асканию и Паладию ничего другого не оставалось, как разделить их верноподданнический восторг.
Глава 4 Возвращение Матроны
Рекс Валия не оправдал надежд благородной римской матроны. Он не просто проиграл решающую битву князю Верену, но и пал в ней, сложив голову на чужой и в общем-то ненужной ему земле. Бог Тор слишком рано призвал своего избранника в небесную дружину, и тот не оставил на грешной земле потомства. Готы, уцелевшие в битве, ушли через Пиренеи в Аквитанию под крылышко дукса Тудора, а благородную Пульхерию они бросили, как ненужную ветошь, под ноги торжествующим победителям. Почти год Пульхерия служила подстилкой свевам князя Яромира, кочуя из одной телеги в другую. Беременность избавила ее от жалкой участи потаскухи, но не подарила свободы. Каким-то чудом ей удалось пристроиться в прачки к рексу Яромиру и обрести наконец свой угол в его обширном дворце. Кому принадлежал этот дворец прежде, Пульхерия не знала. Не знала она и название города, в который забросила ее судьба. Слышала только, что он находится в Галисии, бывшей провинции империи, где ныне всем распоряжались свевы. Со временем Пульхерия научилась понимать чужой язык и даже говорить на нем. Впрочем, большой радости это ей не принесло. Жены варваров презирали римскую матрону, не удостаивая ее разговором, а сами свевы если и окликали голоногую прачку, то только затем, чтобы помять в уголке. Пульхерии казалось, что бог отвернулся от нее и что ей до конца дней придется влачить жалкую участь рабыни, но она ошиблась в своих мрачных предположениях. Судьба вдруг улыбнулась ей толстыми губами князя Верена. Зачем он приехал в усадьбу князя Яромира, затурканная прачка так и не поняла. Но это именно он приказал вытащить ее за ноги из-под телеги, где она ублажала очередного ухажера. Гусирексу было уже далеко за пятьдесят, его иссеченное морщинами и шрамами лицо внушало страх. К тому же он хромал, что еще более увеличивало его сходство с демоном. Но более всего поразили Пульхерию его глаза, строгие и властные, от которых нельзя было скрыться.
– Ты римлянка? – спросил он у Пульхерии. – И у тебя есть сын?
– Да, – отозвалась матрона, и этот ответ круто изменил ее судьбу.
Гусирекс то ли выкупил Пульхерию, то ли просто прихватил ее с собой, никого не спрашивая. Но, так или иначе, она вдруг превратилась из рабыни в знатную даму. Сначала Пульхерия полагала, что могущественный князь Верен взял ее в наложницы, и уже готова была отдаться ему со всем пылом благородной души. Однако вскоре выяснилось, что Гусирекс остался равнодушным к ее истрепанной под телегами красоте. Пульхерию отправили в глухое место, огороженное высокой стеной, где она впервые услышала имя богини Лады. В этой крепости не было мужчин, ее охраняли женщины, облаченные в доспехи. Крепость была невелика и очень похожа на христианские монастыри, разбросанные вокруг Рима. Не исключено, что до прихода вандалов здесь жили монашки, но им пришлось уступить свою обитель непрошеным гостьям. Поначалу Пульхерия испугалась, что коварный Гусирекс заточил ее в этих стенах на всю оставшуюся жизнь. Однако ведунья Милорада, главная жрица языческого храма, очень быстро развеяла все ее страхи и сомнения. Милорада была рослой, красивой женщиной примерно одних с Пульхерией лет, русоволосой, с голубыми властными глазами, очень, к слову, похожими на глаза князя Верена.
– Богине Ладе было угодно видеть тебя в этих стенах, – торжественно произнесла Милорада. – Готова ли ты служить ей?
– Готова, – не задумываясь произнесла Пульхерия.
– В таком случае оставайся с нами, сестра. Ведунья Любава проводит тебя.
Именно от Любавы, стройной полногрудой девушки лет семнадцати, Пульхерия узнала, что Милорада – родная дочь Гусирекса. И что храм Лады возник на чужой вандалам земле не без участия князя Верена.
– Я должна отречься от Христа? – испуганно спросила у Любавы Пульхерия.
– Нет, – удивленно покосилась на нее молодая ведунья. – Христос – ярман, и если ведунья Лады пожелает, она вправе следовать его заветам. Но служить она должна Великой Матери всех богов.
– А что будет с моим сыном?
– Мальчики могут оставаться в храме Лады до пяти лет. Думаю, ты покинешь нас значительно раньше. Ибо тебе уготована великая стезя, если ты, конечно, сумеешь пройти все положенные испытания.
Испытаний Пульхерия не боялась. За последний год она пережила столько, что любой другой женщине хватило бы на долгую жизнь. Пульхерии выделили большую комнату, обставленную с претензией на роскошь, и двух служанок, наверное местных уроженок. Во всяком случае, языка варваров они не понимали, зато неплохо говорили на латыни.
– Ведуньи Лады могут спать на голой земле, – сказала Любава, – но зачем осложнять себе жизнь, когда в этом нет никакой необходимости. Как зовут твоего малыша?
– Пока никак, – слегка смутилась Пульхерия.
– Это к лучшему, – улыбнулась Любава. – Возможно, богиня Лада сама даст ему имя, и с этого мгновения и до самой смерти он будет находиться под ее покровительством. Это великая честь, Пульхерия, оказываемая только сыновьям вождей.
Пульхерии и раньше приходилось участвовать в обрядах и мистериях в честь языческих богов, правда, это были готские боги. Но культ Лады сильно отличался от культов Одина и Тора, это она поняла почти сразу, но не спешила высказывать свои мысли по этому поводу вслух. Ведунья Милорада оценила сдержанность Пульхерии:
– Я знаю все о твоей прошлой жизни, матрона. Но познать прошлое способны многие, а вот увидеть будущее могут только избранные. Ты хотела бы знать, какая судьба ждет твоего сына?
– Да, – твердо сказала Пульхерия, переборов сомнения и страхи.
В обряде прорицания будущего она не участвовала. Ее статус был еще недостаточно высок, чтобы общаться с богиней. А о том, что ей надлежало знать, Пульхерии рассказала сама ведунья Милорада:
– Имя этого мальчика Ратмир, и отныне он не только твой сын, но и сын богини. Ратмира ждет великая судьба. Она вознесет его выше князей и императоров. Так решила богиня Лада, и никто не сможет оспорить ее приговор, ни люди, ни боги.
Пульхерия была потрясена. Жрецы как римских, так и готских богов предсказывали ей, что она родит императора. И называли имена великих вождей, которые станут отцом ребенка. А теперь выходит, что все они ошибались в толковании воли богов. Не от вождя она родила своего сына, а от простолюдина. И зачала она его не во время мистерии, под сенью столетних дубов, а в грязной канаве под улюлюканье многочисленных зрителей, ждущих своей очереди.
– Значит, так было угодно богине, – сказала Милорада, пристально глядя Пульхерии в глаза. – Великое рождается не только в пурпуре, но и в грязи. И боги не видят между ними большой разницы.
За два года, проведенных за стенами храма Лады, Пульхерия познала многое. Она прошла все испытания, к которым понуждала ее богиня, и обрела знания, доступные лишь избранным. Наградой за терпение для римской матроны стали знаки, оставленные по воле Лады на ее теле, и золотой перстень ведуньи высокого ранга, на котором искусной рукой была изображена прекрасная птица лебедь, символизирующая богиню.
– Я горд, что не ошибся в тебе, лада Пульхерия, – сказал князь Верен, когда облаченная в роскошные одежды матрона предстала перед ним. – Тебя приветствую не только я, но и весь круг Кия, к которому ты отныне принадлежишь.
У Гусирекса были на римскую матрону свои виды. Пульхерия поняла это давно и не очень удивилась, когда всесильный князь вандалов объявил ей, что она отправляется в Арль. Старый Верен не любил больших городов. Не исключено также, что он опасался наемных убийц. Во всяком случае, своей резиденцией он избрал горную крепость, оставив равнину на попечение своих сыновей. Быт в этой крепости отличался исключительной простотой, но отсутствие комфорта мало беспокоило Гусирекса. Этот человек упорно шел к цели, поставленной ему богами, и не собирался сворачивать с избранного пути.
– А почему именно в Арль? – спросила Пульхерия, рискуя вызвать гнев Верена.
Но, видимо, статус лады давал ей право на подобные вопросы, поскольку Гусирекс в ответ на сомнение, высказанное ею, даже глазом не моргнул:
– В Арле находится ставка префекта Галлии сиятельного Сара, ты ведь знакома с ним, лада?
– Этот человек мне многим обязан.
– Вот видишь, как все удачно складывается и для тебя и для меня, – усмехнулся Верен. – Ты скажешь Сару, что Ратмир – сын князя Яромира, наложницей которого ты была.
– А почему я покинула Яромира?
– Потому что Ратмиру грозила гибель от рук людей, не желавших, чтобы вождем свевов в будущем стал сын римлянки.
– И Сар мне поверит? – засомневалась Пульхерия.
– Поверит, когда увидит твой обоз.
– Какой обоз?
– Князь Яромир человек щедрый. – Лицо Гусирекса расплылось в улыбке. – Он не мог прогнать своего сына, пусть и рожденного от римлянки, голым и босым. Золота, которым он одарил вас перед расставанием, хватит и тебе, и Ратмиру на долгую счастливую жизнь.
– А что я должна делать в Риме?
– Не в Риме, а в Медиолане, – поправил Пульхерию князь Верен. – Ты должна завоевать доверие Галлы Плацидии и сделать все возможное и невозможное, чтобы ее сын Валентиниан стал императором Рима после смерти Гонория. Это пока все, лада. О дальнейшем тебе сообщат.
Сар был удивлен, увидев у ворот своей роскошной загородной виллы обоз в полсотни телег. Но еще больше его поразило, что хозяйкой этого обоза оказалась благородная Пульхерия, жена, а точнее, вдова недавно скончавшегося патрикия Аттала. По слухам, принесенными из Испании отступившими готами, Пульхерия погибла вместе с рексом Валией в битве с вандалами, разразившейся четыре года назад. Эта неудачная битва положила конец войне, которую римляне и готы вели против Гусирекса. Многие, в их числе и сам Сар, полагали, что Испания потеряна для империи надолго, если не навсегда. Но тем интереснее было услышать последние новости из вандальского стана, можно сказать, из первых рук.
– Обоз доверху набит золотом и серебром, – успел шепнуть отцу Аэций, распоряжавшийся во дворе.
Сар был потрясен. Он ожидал увидеть сломленную невзгодами женщину, а перед ним сидела богатая и довольная собой красавица с трехлетним ребенком на руках. Мальчика звали Ратмиром. Как сообщила удивленному префекту Пульхерия, Ратмир был сыном рекса свевов Яромира. Не скрыла она от старого знакомого и причину, заставившую ее покинуть Испанию и вернуться в Рим. Причину, в общем-то, очевидную, ибо конкуренты в борьбе за власть не нужны никому. Даже божественному Гонорию, не говоря уже о сыновьях варвара Яромира. Последняя фраза почти случайно сорвалась с языка Сара, но гостью она заинтересовала.
– Я слышала, что божественный Константин умер три года назад.
– Увы, – развел руками префект. – Счастье сиятельной Плацидии было непродолжительным. И все же она успела родить от Константина сына и дочь.
После смерти Константина положение Сара сильно пошатнулось. Он удержался в префектах Галлии только потому, что в окружении Гонория не нашлось человека, способного управлять этой во всех отношениях непростой провинцией. А Сар не только подавил восстание богоудов в Америке, но и сумел наладить отношения с франками, которые в последние годы перестали терзать набегами возрождающуюся к жизни империю. К сожалению, врагов у Сара было больше, чем друзей, и они вряд ли оставят богатого и удачливого патрикия в покое. Даже Галла Плацидия, всем вроде бы обязанная Сару, в последнее время косо посматривала на него, во всем потакая своему любовнику Бонифацию. Тому самому Бонифацию, которого Сар, можно сказать, собственной рукой загнал на ложе распутной Плацидии. А теперь этот обнаглевший юнец переметнулся на сторону Иовия и Олимпия и вместе с ними строит козни против своего благодетеля.
Трудно сказать, почему Сар так разоткровенничался с Пульхерией, но спохватился он только после того, как излил перед ней все свои печали. Префект никогда не был болтуном, наоборот, многие считали его скрытным человеком. Но, видимо, даже у самых стойких людей бывают минуты слабости.
– Если ты поможешь мне, сиятельный Сар, то я в долгу не останусь, – мягко улыбнулась Пульхерия. – Душу женщины может разгадать только женщина, а я давно и хорошо знаю Галлу Плацидию.
Пульхерия была матроной взбалмошной, но далеко не глупой. К тому же за годы, проведенные среди варваров, она набралась опыта, который можно было считать бесценным.
– Это правда, сиятельный Сар, – отозвалась Пульхерия на невысказанные мысли префекта. – Я умею очаровывать мужчин и смирять гордыню женщин.
– Уж не хочешь ли ты, матрона, испытать свое искусство на мне? – ласково улыбнулся гостье хозяин, оглядывая ее тело, слегка располневшее, но не потерявшее притягательности для мужского глаза.
– Только в том случае, если ты, сиятельный Сар, сам пожелаешь этого.
Префект Италии Иовий прихворнул в последние дни. Сказывался, видимо, возраст. К тому же он с трудом переносил влажный климат Ровены. Императору давно уже следовало перебраться в Рим или Медиолан, но Гонорий почему-то медлил, подвергая риску не только свою жизнь, но и здоровье высших сановников. Иовий возлежал у камина и рассеянно слушал доклад нотария Авита, только что вернувшегося из Медиолана. Светлейший Авит был человеком невысокого роста, пронырливым и далеко не глупым. По внешнему виду он напоминал мышонка, что многих вводило в заблуждение на его счет. Ибо "мышонок" обладал твердым характером и при удобном случае мог укусить пребольно.
– Какая Пульхерия? – вскинул Иовий удивленные глаза на Авита.
– Та самая, – улыбнулся нотарий. – Вдова покойного Аттала.
– И что императрица?
– Сиятельная Плацидия приняла Пульхерию как родную сестру.
– А куда смотрел комит Бонифаций? – вспылил Иовий.