Анфиса. А по-моему, даже и не талантливо, а только…
Федор Иванович(смеётся). А только? Договаривайте. Знаете: это скверное свойство - не договаривать или сказать все - и не уходить.
Мгновение они меряются взорами; затем Анфиса гневно хватает за руку покорного судейского.
Анфиса. Идёмте!
Занавес
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
Душный июньский вечер. Гостиная в доме Костомаровых. Все четыре окна настежь, за окнами непроглядная темень. Улица, на которой стоит дом Костомаровых, окраинная, малоезжая; и в этот чёрный душный вечер она пустынна и нема. Только у ворот тихо беседует отдыхающая прислуга, да изредка под окном прозвучат чьи-то неторопливые шаг. Темно и душно и в гостиной. Горит лишь одна лампа с красным матерчатым абажуром; вокруг лампы на диване и креслах сидят старики Аносовы и Александра Павловна. На подоконнике одного из раскрытых окон сидит Анфиса; её совсем почти не видно, и только, когда она говорит, начинает смутно белеть её лицо в чёрной рамке ночи, чёрного платья и чёрных волос.
Александра Павловна(говорит устало и немного расслабленно). И уж какое лето грозовое: все грозы да грозы, а по деревням пожары. Третьего дня в Кочетовке девочку молнией убило.
Аносов. На все Божья воля.
Аносова(пристально смотрит на неяркий огонь лампы). Уж на что бы, казалось, проще: лампа горит, а вот но могу глаз отвести, да и только. До того измаялась я в темноте, что моченьки моей не стало, будто теперь только узнала я, какая-такая есть тёмная ночь.
Аносов. Керосин нужно поберечь. Вон птицы без всяких ламп живут и не жалуются.
Аносова. Да уж и жалеем! Целое лето так-то вот перед тёмным окном сидим да горькие думы свои думаем. Все копеечку бережёт старик-то наш.
Аносов. Не ропщи!
Аносова. Да я не ропщу. А вот только намедни, сижу я так-то у окна да и осуждаю нашу управу! И чего бы думаю, у нашего дома фонарь ей не поставить: глядела я на него, и все как будто свет в очах. А то поставили углом, - кому он там нужен!
Аносов. Стало быть, нужен. Тебе одной, думаешь, свет приятен - эка!
Аносова. Думаю это я и осуждаю, а вдруг, глядь, какой-то прохожий, дай Бог ему здоровья, спичкой чиркнул, папиросу, должно быть, зажигал. И уж до того приятно это показалось, и уж так-то я этому огонёчку обрадовалась: не забыл, думаю, Господь, о завтрашнем дне напоминает.
Аносов. Так-то лучше! Вот погоди, старуха, скоро именинница будешь, так целый коробок спичек подарю, такой фейерверк устроишь, как на пожарном гуляньи, в саду.
Александра Павловна. Почаще бы к нам ходили, мамаша, а то не дозовешься.
Аносова. Да, попробуй поговори-ка с ним.
Аносов. Нет, дочка, ты уж лучше не приглашай. У тебя своя жизнь, молодая, весёлая, беззаботная, а у нас своя - стариковская, и зачем же мы будем докучать тебе нашим видом печальным? Вид у нас очень печальный, Сашенька. Как Божьей милостью затонули мои три баржи безвозмездно и попал я в несостоятельные должники…
Аносова. Ты, Сашенька, тогда ещё в девицах ходила, и вот уж чего не помню: кончила уже тогда гимназию или ещё училась?
Александра Павловна. Да в ту же весну и кончила. Как же вы не помните, мамаша?
Аносова. Перепуталось все. И себя-то уж плохо помним.
Аносов. И с тех пор берегу я каждую копейку, чтобы удовлетворить моих господ кредиторов. Конечно, мог бы я и не платить - полгорода надо мною смеётся: вот, говорят, старый дурак, себя кровей лишает, добрым людям брюхо растит. Даже господа кредиторы и те удивляются, как я им каждое первое число то пятёрочку, а то, Бог даст, и десяточку приношу. Да плюньте вы, говорят, Пал Палыч, мы уж про всякие ваши долги забыли, но, однако, я не позволяю и только тихим голосом говорю: дозвольте расписочку в получении.
Александра Павловна. Федя и то говорит: давно бы вам перестать, папаша, - смешно, право!
Аносов. Нет, не смешно. Но обстоятельства в том, что я люблю справедливость. Кого Бог покарал? Меня, Павла Павлова, сына Аносова. Так кому ж отдуваться? Мне, Павлу Павлову, сыну Аносову. Для кажного человека - вслушайся, Анфиса, и ты в мои слова, ибо говорю я от чистого сердца и духа моего…
Анфиса(тихо). Я слушаю.
Аносов. Для кажного человека есть своя справедливость. есть она не только для господина губернатора, но даже, вслушайтесь, и для самого министра земледелия и промышленности. И ежели уж хороший пёс, и тот свои обязанности понимает, никогда куска без дозволения не возьмёт, так что же я, купец, хуже собаки, что ли?
Аносова. Зато Павла Павловича весь город уважает.
Аносов. Что город. Меня вся губерния уважает. Мужики на базаре и те меня заприметили и весьма кланяются, Аносова. Ну, ещё бы, мужики.
Аносов. А ты, старая, жалуешься. Керосину и в остроге достаточно, а вот чтобы без него светло было, так это, может, у нас только и есть. Ах, мало справедливых и на свете! И Господь Бог восчувствовал это, взял дочерей моих и устроил. Вот только тебя, Анфиса, мне очень жалко: и умная ты, и красивая ты, и очень справедливая - про тебя, Сашенька, голубчик, я этого не скажу, - а живёшь ты так, что ни Богу ты свеча, ни черту кочерга.
Анфиса. Живу, папаша, как умею. Сами знаете, что такое жизнь.
Аносов. Знаю, дочка, знаю. Ты не обижайся, мы с матерью очень уважаем тебя. Кто первый сказал тебе: брось этого стервеца, хоть он и чиновник министерства финансов?
Анфиса. Вы, папаша.
Аносов. Ну, вот то-то. А ты, Сашенька, вслушалась в мои слова?
Александра Павловна. Как же, вслушалась. Это вы верно сказали: Анфиса очень справедливая. Про себя я не говорю: что я такое? А она очень справедливая. Прямо сказать - другой такой женщины среди нас, может быть, и не найдётся.
Анфиса (весёлым голосом). Ну, оставь, Саша!.. Просто я… Ты сама такая хорошая…
Аносова. Да, занапрасно ты, старик, Сашеньку обидел твоею справедливостью. На что я добра, а Саша, так та просто до глупости.
Аносов. Ну, и слава Богу! Все, стало быть, хорошие люди оказались, один другого лучше. До того хорошие, что можно и по домам идти.
Александра Павловна. Посидите, рано ещё. Может, скоро и Федя из сада вернётся.
Анфиса. Он с Ниночкой поехал?
Александра Павловна. Да. Посидите, папаша, а то мне, право, скучно.
Аносов. Ничего, с сестрой посидишь, а нам и спать пора. А Федору Ивановичу передай ты, Сашенька, высокое почитание и скажи ему: день и ночь благодарим мы его со старухой за Ниночку, что приютил сироту. Потому что у таких родителей, как мы, несостоятельных должников, и дети сироты. Подарочек я ему один приготовил, мундштук пенковый приобрёл на толкучке. Очень занятной конструкции, с голой женщиною - старуха даже смотреть не хочет, хотя женщина при всем своём справедливом фасоне… Но об этом молчок.
Уходят, и Александра Павловна их провожает. Во время дальнейшего разговора в передней Анфиса быстро ходит по комнате и несколько раз хватается за голову.
Аносов. Ну, как, дочка?
Александра Павловна. Да уж седьмой месяц.
Аносов. Ну, и напьюсь же я у тебя на крестинах, дебош произведу. Да музыканта энтого пригласи, уж очень он весёлый человек. Как хватит!.. Постой, старуха, что это ты под тальму прячешь? Не воруй, городового позову.
Аносова(робко). Это мне… Саша свечку на всякий случай дала. Огарочек!
Аносов. Э, нет. Отдай назад. У неё там целые паникадила горят, а она - огарочек! Э-э-эх! Не коснулся, видно, Господь ещё женщины, и сколько ты её ни корми, а она все в лес смотрит.
Александра Павловна. Это я, папаша.
Аносов. Ну, и ты хороша. Огарочек… То есть из-за какого-нибудь огарочка она тебе…
Голоса смолкают. Александра Павловна возвращается.
Александра Павловна(смеётся). Вот история! Так рассердился старик, что даже прощаться не захотел, - грозит, что ходить не станет.
Анфиса. Я слышала.
Александра Павловна. А у мамаши в левой руке целковый зажат, всю дорогу теперь дрожать будет, как бы не попасться. (Ласково.) Что с тобой, Анфисушка, мрачная ты какая?
Анфиса. Так, голова немного болит.
Александра Павловна. Ой, смотри, боюсь я этой головной боли. А не поташнивает тебя?
Анфиса (весело). А отчего меня будет тошнить? Хотя, конечно, при мигрени…
Александра Павловна. Я и говорю, что при мигрени. Вот странная вещь: когда я Верочкой беременна была, так просто не знала, куда деваться от тошноты, а вот теперь как-то незаметно прошло. Отчего бы это?
Анфиса. Не знаю, право, я так давно беременна была, что уж все… перезабыла. Кажется, и меня тошнило.
Александра Павловна(смеётся). Ну, конечно, откуда тебе и знать? Живёшь ты, как честная вдова… А вот выдам тебя замуж, тогда опять вспомнишь. (Серьёзно.) И вот что, сестра, не забудь своего обещания.
Анфиса(тревожно). Какого?
Александра Павловна. Такого. Неужели позабыла? Ах, нехорошо, нехорошо, сестра, так я на тебя полагалась, так я тебе верила всегда - ведь я тебя чуть ли не святой считала, ей-Богу!
Анфиса. Да про что ты?
Александра Павловна(смеётся). А в крёстные матери-то. Помнишь, ты сказала: как только второй ребёнок родится, обязательно тебя, Саша, в крёстные матери позову.
Анфиса(смеётся). Разве обещала? Ну, тогда, правда, забыла совсем, ведь ты знаешь, как я далека от всего от этого.
Александра Павловна. Всякий знает.
Анфиса. Ты вот говоришь - замуж, а я как вспомню про это несчастное замужество своё, мне становится так грустно, так обидно… Слепая я тогда была. Вон пословица: кого Бог хочет погубить, того сперва лишит разума. А нас всех Он раньше лишил разума, - пусть выбирается, которая сумеет.
Александра Павловна(громко). А офицера в Смоленске помнишь?
Анфиса(испуганно). Тише! (Строго.) И ни не вспоминай мне этого, слышишь? Этого не было когда. Я ничего не помню, и ты забудь, и пусть никто не знает о моем позоре.
Александра Павловна(с раскаянием). Ах, Ты, Господи, что же я наделала? Дело, думаю, прошлое, и потом же не чужому говорю, а своему…
Анфиса. Ты рассказала?
Александра Павловна. Да, Феде.
Молчание.
Александра Павловна. Ты бы, Анфиса, ментолу попробовала, а то можно в аптеку за карандашом послать. Мишка живо сбегает. (Подходит к окну, кричит.) Миша!
Анфиса. Нет, не надо. У меня уже совсем прошла. Просто от жары. Такой душный день сегодня. (Пьёт воду, говорит насмешливо.) Ну, и что же сказал твой благоверный, удивился?
Александра Павловна. Представь себе очень. Только засмеялся и говорит…
Анфиса. Ну, хорошо, будет об этом, неинтересно. Какая жара!
Александра Павловна. Да. Хоть бы ветер был. Да вот ещё, кстати, все забываю тебе сказать: у меня одна часть твоего туалета лежит, возьми, пожалуйста.
Анфиса. Что? От стирки что-нибудь осталось?
Александра Павловна. Нет. (Смеётся.) Представь себе какой случай: наша Катя в кабинете Федора Ивановича подняла. Ну, конечно, ко мне и принесла, возьми, пожалуйста, не забудь.
Анфиса(смеётся). Этого не может быть, что ты говоришь! Какие пустяки!
Александра Павловна. Отчего же не может быть? Сидела в кабинете, подшивала, а тебя кто-нибудь позвал, ты и забыла. Там и сейчас кружевцо немного оборвано. Ты не волнуйся! Я так Кате все и объяснила. А то ты знаешь, какой у нас народ на кухне, - пойдут разговоры. (Строго.) Если тебе другой раз понадобится что-нибудь работать, так приходи ко мне. А то все-таки кабинет адвоката, клиенты, посторонние люди бывают, неудобно, если вдруг на полу…
Анфиса. Да, конечно, конечно. Федор Иванович любит порядок. Я вообще редко встречала человека, который, с одной стороны, был бы так безалаберен, как Федя, а с другой… Хоть бы гроза, что ли! Знаешь, не пройтись ли нам хоть по улице около дома? Засиделись мы с тобой, как старухи. Когда я в Смоленске жила, там тоже есть сад, Лопатинский называется…
Александра Павловна. Что ж, пойди, а я Федю ждать буду. Он такой милый стал за последнее время, что я и не знаю, как тебя благодарить. (Смеётся.) Ну, что я теперь? Беременная, некрасивая, самой на себя в зеркало взглянуть противно, а он меня целует, как невесту. Позавчера ночью я даже испугалась. Кто это, думаю вошёл?
Анфиса. Ну?
Александра Павловна. Так тебе все и рассказывать, какая ты любопытная! (С нескрываемой насмешкой.) Сама, я думаю, прекрасно знаешь, что бывает между мужчиной и женщиной, когда они друг друга любят.
Анфиса. Но он…
Александра Павловна(вызывающе). Что он? Не любит?
Молчание. Смотрят друг на друга.
Анфиса(упавшим голосом). Жарко.
За окном голос Татаринова:
- Можно? Я только на минутку.
Александра Павловна(с сожалением отрывая взгляд от Анфисы). Эка, принесла нелёгкая! (В окно, со смехом.) Заходите, заходите, Иван Петрович, очень рады. Мы здесь с Анфисой, как две безутешные вдовы. (К Анфисе.) Милый человек - я его очень люблю. Ты рада, что он пришёл?
Анфиса(смеётся). Только уж очень он скучный. Про него верно Розенталь говорит…
Входит Татаринов, его радушно встречают, но он мрачен.
Александра Павловна. Что это вы так мрачный, Иван Петрович? (Беспокойно.) Случилось что-нибудь?
Татаринов. Нет, нездоровится. С желудком что-то неладное, завтра к доктору пойду. Какой-нибудь в ресторане накормили.
Анфиса. Вы откуда?
Татаринов. Откуда же! - из городского сада. С Федром Ивановичем там сидели, он пиво пил, а я ничего не стал. Ну, конечно, Розенталь. Но только (разгорячась и ходя по комнате) я больше этого терпеть не стану. Пусть у Федора Ивановича будет хоть гений, а я этого терпеть не стану. Эта… развратнейшая личность, этот нахал Розенталь…
Александра Павловна. Опять?
Татаринов(останавливаясь). Вы знаете эту собаку в саду, приблудная какая-то, все её знают, вертится постоянно? (Мрачно.) Жучкой её зовут.
Александра Павловна. Не знаю.
Татаринов. А, Господи, её все знают. Но только черт её знает, откуда она. И вот сегодня вертится она вокруг нашего стола, а Розенталь говорит шёпотом Федору Ивановичу: "посмотри, как нынче Татаринов мрачен". Ну, а я, знаете, нездоров, и мне даже приятно показалось, что такой негодяй тоже имеет человеческое сердце. И что же? "Это оттого, говорит, Татаринов так мрачен, что не знает верно, кто Жучкин отец, и не может назвать по отчеству". А?
Обе женщины смеются.
Татаринов(горько). Смешно? И вот такое кабацкое остроумие всегда будет иметь успех, а то, что я не подаю ему руки, то, что я член совета сословия присяжных поверенных…
Анфиса(примирительно). Да оставьте, голубчик, да охота же вам! Болтун, говорит глупости, а, в сущности говоря, - очень безобидный и даже хороший человек.
Татаринов. Я буду жаловаться на него в совет.
Александра Павловна. Ну и жалуйтесь. Пусть ему зададут хорошенько. Ну, а что Федя?
Татаринов. Там эта Беренс…
Обе женщины. Что?? Беренс?
Татаринов. Успокойтесь, все обошлось прекрасно. Я как раз и рассказать хотел, что совсем наоборот. Можно говорить? Впрочем, вы обе…
Александра Павловна. Да, обе. Говорите.
Татаринов. Ну вот, сидим мы это за столиком тут, и Нина Павловна с нами была, и вдруг эта Беренс подходит к нам прямо к столику, - вы представляете себе эту дерзость? - колышет этак шляпой и говорит: "Федор Иванович, я случайно осталась одна, не можете ли вы проводить меня до дому?" Нина Павловна даже побледнела, а я…
Александра Павловна. Да ну, скорей же говорите.
Татаринов(торжественно). И Федор Иванович взял её за руку, вот так, и просто отвёл от стола, как ребёнка или как собаку, и сказал ей только два каких-то слова, и она ушла одна, как пришла. Но если бы видели, как она уходила.
Александра Павловна(смеётся). Я представляю!
Анфиса(мрачно). Мне её жаль.
Александра Павловна(с негодованием). Её-то? Ты совсем… порешилась, Анфиса.
Татаринов. Скажу по правде, и мне её жаль стало - уж очень гордо она пришла и уж очень… жалко она ушла. И хотя Федор Иванович был вполне вежлив…
За окном тревожные голоса.
Ниночка(в окно). Саша, ты здесь? Саша!.. Саша, ты знаешь, Померанцев застрелился.
Александра Павловна(хватаясь за грудь). Ах, какой ещё Померанцев?
Петя. Мой товарищ, гимназист. Он под Новый год у вас был. Прямо в сердце.
Татаринов. Да когда же это? Не больше часу, как я ушёл из саду.
Ниночка. Вы только что ушли, прибегает Петя и говорит…
Александра Павловна. Зайдите, Петя, расскажите.
Петя. Не могу, Александра Павловна. Мы, гимназисты, решили дежурить около него ночь.
Анфиса. Петя, это он от любви?
Петя(поучительно). Разве только любовь и есть на Анфиса Павловна? Есть и другие проклятые вопросы.
Ниночка. Он любви не признавал.
Анфиса. Цветов ему хороших насобирайте. Цветов…