Теперь мы расскажем, каким образом строят краснокожие свою великую хижину врачевания и как поступили в свое время предки Тонкого Слуха, соорудившие ее на вершине искусственного холма. Сначала они вбили в землю, на одинаковом расстоянии один от другого, ряд столбов или свай около шести футов вышиной; на верхушках этих столбов они сделали небольшие выемки или пазы, куда легли затем большие перекладины, которые связали сваи между собой.
Внутри этого круга они поместили второй ряд более крепких и большего размера свай, около двенадцати футов высотой, также с выемками и соединенных перекладинами. Затем внутри второго круга поместился третий ряд столбов еще выше предыдущих; наконец, в самом центре этих концентрических кругов поставили громадный столб. Все это, за исключением верхушки центрального столба, было сначала обрешечено, и уже на этот подрешетник легла крыша. Материал для крыши дала березовая кора, наложенная в несколько рядов с целью не пропускать дождя.
Очень часто на такого рода крыши насыпают еще слой земли в предохранение от пожара; но в селении гуронов эта предосторожность почему-то была признана излишней.
В хижину врачевания или совета вела одна только дверь; она была очень широка и очень высока, выходила на восток и служила одновременно для пропуска света и для выхода дыма, когда в хижине разводили огонь совета. Но так как огонь разводят небольшой, такой, который давал бы только достаточно света в продолжение ночи, и на топливо употребляют сухие дрова, очень мелко наколотые и очищенные от коры, то огонь этот дает очень мало дыма.
Наружные стены были сложены, как и во всех остальных хижинах в деревне, из грубо обтесанных древесных стволов.
Внутри хижины совета между первым и вторым рядом столбов устроены были амфитеатром два или три ряда лавок, на которых вожди и наиболее знаменитые воины усаживались или ложились по желанию во время торжественных собраний Лавки эти покрывались циновками или коврами, сделанными с большой тщательностью из маленьких переплетенных между собой тонких лубков ясеня и дуба.
Направо от большого центрального столба в землю был вбит тотем, или отличительная эмблема племени, а налево от него на двух колах, оканчивавшихся в виде вил, покоилась великая священная трубка мира, которую ни в каких случаях не разрешалось класть на землю.
У подножия этого столба разводится во время собрания огонь, освещающий хижину; тут же вблизи столба помещаются и музыканты.
Вокруг этого же столба исполняются священные танцы во время торжественных заседаний, которые, заметим мимоходом, происходят почти ежедневно в течение целого года, так как индейцы никогда не приступают к совещанию до тех пор, пока не будут выполнены все требуемые по их понятиям формальности, а в том числе и мистические танцы, имеющие целью расположить к ним Великого Духа.
Прием, сделанный краснокожими французским офицерам, был прост, радушен и гостеприимен; женщины, дети и старики высыпали на улицы и приветствовали прохождение отряда радостными криками и различными пожеланиями.
Выражение этой радости было вполне чистосердечно и естественно; видно было, что эти люди и в самом деле говорили то, что думали, и с истинным удовольствием принимали у себя французов, к которым чувствовали искреннюю дружбу и глубокую благодарность за те благодеяния, которые они получали от французов со времени поселения последних в их стране.
Эти наивные доказательства благодарности и любви, пользующейся первым удобным случаем откровенно высказаться, очень трогали молодых офицеров и наполняли сердца их радостью: каждый из них с гордостью думал в эти минуты про себя, что они - представители той великой нации, которой так симпатизировали эти бедные индейцы.
Граф де Виллье и его спутники, оказавшись одинокими в дикой стране в нескольких тысячах лье от своей родины и на громадном расстоянии от самых незначительных поселений бледнолицых, невольно испытывали тайную боязнь, видя себя изолированными в первый раз со времени своего приезда в Америку и к тому же среди людей, языка и нравов которых они совсем не знали. Правда, их сопровождали несколько человек таких же бледнолицых как и они сами, но, за исключением Бержэ, люди эти были им совершенно чужды, а образ их жизни, столь непохожий на их собственный, был далек от того, чтобы успокоить их, невзирая на все их уверения.
Но радушная встреча сразу успокоила их и вернула им беспечную веселость и смелость, свойственную французской нации, и они, уже не боясь ничего и не думая ни о каких опасностях, всем сердцем отдались охватившему их радостному настроению.
Тем временем небольшой отряд достиг деревенской площади и здесь по знаку предводителя остановился. После обмена еще целым рядом приветствий жители деревни, по новому знаку начальника, разошлись по своим хижинам и этим дали понять своим гостям, что не желают стеснять их своим присутствием.
Затем вождь взял графа де Виллье за руку и повел к большой, красивой хижине, в которую ввел его вместе с остальными спутниками.
- Брат мой у себя дома, - сказал вождь, делая легкий поклон.
Потом, не прибавив больше ни одного слова, он ушел, предоставив французам делать что им угодно.
Прошло несколько дней, в течение которых французы отдыхали после утомительного путешествия.
Индейцы относились к ним в высшей степени почтительно.
Бержэ точно сквозь землю провалился.
В самый вечер прибытия графа де Виллье в деревню охотник вдруг исчез, не предупредив никого ни одним словом.
Такое продолжительное отсутствие, совершенно к тому же непонятное, очень сильно беспокоило капитана, который, лишившись возможности посоветоваться с опытным и преданным ему канадцем, поневоле должен был, к великому своему неудовольствию, оставаться в полном бездействии среди индейцев, языка которых он не знал. Кроме того, он боялся вступать в переговоры с канадскими охотниками, жившими в деревне, так как довериться им казалось ему очень рискованным.
Однажды утром, между десятью и одиннадцатью часами, недели две спустя после прибытия в деревню краснокожих, в ту минуту, когда капитан оканчивал свой завтрак с глазу на глаз со своим другом бароном де Гриньи, дверь в хижину неожиданно отворилась, и веселый голос крикнул:
- Здравствуйте, как изволите поживать?! Капитан при звуке этого голоса, который он тотчас же узнал, быстро повернулся лицом к двери.
- Бержэ, - крикнул он, - наконец-то ты нашелся!
- Я сам собственной своей персоной и готов служить вам, господин Луи, - продолжал охотник весело. - Разве вы меня не ждали?
- Наоборот, я с нетерпением жду тебя и очень давно.
- Я так и думал. Ну, вот и я, господин Луи, весь к вашим услугам!
Охотник затворил за собой дверь, взял скамью и уселся перед капитаном.
- Ты голоден? - спросил его граф де Виллье.
- Нет, благодарю! Я завтракал часа два тому назад. Ну, да дело не в этом… вас, если не ошибаюсь, очень беспокоило мое долгое отсутствие, не так ли, господин Луи? Будьте откровенны.
- Признаюсь, старина Бержэ, и это тем более беспокоило меня, что время не терпит… Мы и так много его потеряли.
- Это правда! К несчастью, я не мог, несмотря на все мое желание, окончить скорей дело, которое…
- Как окончить? - вскричали с удивлением молодые люди.
- Да так, - добродушно отвечал канадец. - Впрочем, надеюсь скоро доказать вам, что я с пользой употребил время.
- Но отчего же вы не предупредили нас о том, что уходите? - спросил барон.
- Неужели вы находили это почему-нибудь неудобным?
Охотник покачал головой и улыбнулся одному только ему свойственной тонкой улыбкой:
- Господин барон, - отвечал он, - не забывайте никогда, что в пустыне деревья имеют уши, а листья - глаза.
- Я не понимаю, зачем вы мне это говорите?
- А затем, что хотя мы находимся и довольно далеко от колоний, однако, около нас есть люди, которые наблюдают за нами и здесь, слушают наши слова, подстерегают наши малейшие движения и не задумались бы донести на нас нашим врагам.
- Вы думаете?
- Я в этом уверен. А вам известно, что в каждом деле самый лучший товарищ тот, который ничего не знает, потому что не только не может поступить неосторожно, но даже и думать это про себя. Вот почему я и ушел из деревни, не сказав вам ни слова… вы довольны моим объяснением?
- А теперь?
- Теперь другое дело. Вы сейчас все узнаете и сами решите - потерял я время даром или нет.
- В таком случае, говорите скорее! - с нетерпением вскричал барон.
- Здесь? О, нет, это уже извините, слишком много ушей нас подслушивает. Возьмите ружья и пойдемте пройтись, а дорогой во время охоты поговорим.
Оба офицера последовали за охотником; деревенские улицы были почти пустынны; женщины, сидя в своих хижинах, занимались домашними делами; что же касается воинов, способных носить оружие, то они отправились два дня тому назад в экспедицию под командой вождя, немногие же оставшиеся дома были большей частью старики и лениво лежали на пороге своих жилищ и грелись на солнце, следя в то же время за играющими детьми. Поэтому никто, по-видимому, не заметил и не заинтересовался уходом трех бледнолицых, спокойный шаг которых не имел к тому же ничего такого, что могло бы обратить на себя внимание.
Вскоре они скрылись под деревьями и вошли в чащу леса. Через несколько минут граф де Виллье остановился и, поставив свое ружье прикладом на землю, спросил охотника.
- Ну что же! Будешь ты теперь говорить, наконец?
- Молчите! - отвечал последний тоном, не допускавшим возражения, - мы еще слишком близко.
Прогулка или, скорей, шествие продолжалось. Они достигли берега реки, где на песке лежала пирога. Бержэ спустил на воду легкое суденышко и сделал знак своим спутникам занять в ней места. Последние, заинтригованные поступками канадца, молча повиновались.
Тогда охотник оттолкнулся от берега, схватил весла и направился к островку, акров около двенадцати величиной, сплошь заросшему лесом и походившему на корзину цветов, точно вынырнувшую из лона вод.
Через несколько минут лодка уже достигла островка.
Глава VI. ПРОГАЛИНА
Трое людей высадились на островок, вытащили пирогу на берег и тотчас же углубились в лес.
Вскоре они достигли места, походившего на природную прогалину. Там охотник остановился.
- Теперь, - сказал он, повернувшись к французам и опираясь о дуло ружья, - нам нечего бояться нескромных ушей.
- В таком случае, милейший Бержэ, позволю себе надеяться, что ты уже не станешь отказываться объяснить нам все, что…
- Мне нечего сказать вам, господин Луи, - перебил он, - в настоящую минуту я не более, как посланный… Подождите того, кто один может все вам объяснить; он, поверьте мне, скоро появится. Подождите!
Затем охотник, бросив вокруг себя испытующий взор, вложил в рот два пальца правой руки и стал подражать крику голубой канюки.
Подражание это было настолько хорошо, что, хотя оба офицера и знали, кто именно подражает крику птицы, тем не менее они машинально подняли глаза к густолиственным вершинам деревьев.
Почти тотчас же на недалеком расстоянии раздался крик, подобный только что изданному охотником; в кустарнике послышался довольно сильный шум, кусты раздвинулись, и на прогалину вышел человек.
Увидев этого человека, граф не мог сдержать крика удивления.
Он видел перед собой таинственного отшельника хижины на Огио, отца Анжелы.
Это и в самом деле был Изгнанник. Костюм его был все тот же и только более глубокий оттенок меланхолии омрачал его лицо, черты которого обыкновенно были такими энергичными.
Почти в ту же минуту второй человек появился на прогалине и молча встал рядом с первым.
Это был Змея.
Изгнанник, делая вид, что не узнает капитана, холодно ему поклонился.
- Вы граф Луи Кулон де Виллье? - спросил он его отрывисто.
- Мне кажется, сударь, - отвечал граф удивленно, - что я уже имел честь…
- Извините, сударь, - продолжал Изгнанник, - но я настойчиво прошу вас сделать мне честь ответить на мой вопрос. Мне положительно запрещено продолжать этот разговор, если…
- Хорошо, сударь, - высокомерно отвечал граф. - Я граф Луи Кулон де Виллье, капитан королевского морского полка, а это вот барон де Гриньи.
- Очень хорошо, сударь, - отвечал Изгнанник спокойным голосом, - благодарю вас. А я имею дело именно к вам и к вашему другу. Согласны вы меня выслушать?
- Мы вас слушаем, сударь, - проговорил граф, видимо, сильно оскорбленный странным поведением своего собеседника. - Потрудитесь сообщить мне то, что вам поручено.
- Я это именно и хочу сделать, господа, - сказал Изгнанник с поклоном.
Наступила минута молчания.
Оба офицера вопросительно посматривали на своего собеседника.
Поведение Изгнанника могло удивлять, конечно, только одного графа де Виллье.
Эти странные вопросы и такое официальное обращение к нему, казались ему необъяснимыми.
Между тем, канадский охотник, ненадолго исчезнувший в высокой траве, снова появился около троих собеседников.
- Ну? - спросил Изгнанник.
- Мы одни на острове, - отвечал Бержэ, - но какому-нибудь нескромному наблюдателю может прийти в голову мысль попытаться застигнуть вас врасплох и поэтому я, буду наблюдать за окрестностями. Когда вы окончите беседу вы меня позовете.
- Хорошо.
Бержэ взял ружье под мышку и снова проскользнул в траву. Едва он исчез, как Изгнанник сделал два шага вперед, снял шапку и, почтительно кланяясь графу, сказал ему с благодушной улыбкой:
- Извините меня, господин граф, за тот, по меньшей мере, странный способ, с каким я держал себя до сих пор. Но осторожность требовала, чтобы я говорил с вами именно таким образом. Я не знал, какие уши могли бы меня услышать, а для нас в особенности очень важно, чтобы никто не знал, что мы знакомы.
- В добрый час, сударь, - весело отвечал молодой человек. - Теперь я узнаю вас; признаюсь вам, что ваш холодный и официальный тон удивил и оскорбил меня сначала. Но теперь об этом не может быть и речи… Значит, вы боитесь, что нас даже и здесь могут подслушать враги ваши… или наши?
- Да, граф. Я уверен, что за мной следили с самого моего отъезда из форта Дюкэна. Кто? Этого я не знаю, потому что, несмотря на все употребленные мной средства, на все мои хитрости для того, чтобы обмануть этого невидимого шпиона, мне невозможно было от него отделаться. И, сказать вам правду, хотя Бержэ и уверял меня, что мы здесь одни, я в этом совсем не убежден и боюсь нечаянного нападения…
- Здесь? Ну, это было бы довольно трудно, чтобы нас захватили здесь врасплох, - перебил его барон, улыбаясь.
- Вы еще не знаете, как хитры и изобретательны индейцы, граф; но мне пришла в голову идея, которая, если только не встретится с вашей стороны препятствий, сразу решит вопрос, и в случае, если бы нас даже подслушивали, нам все-таки нечего было бы бояться ушей любопытных!
- Нам очень интересно, что вы такое придумали, - сказали оба офицера.
- Вы говорите на каком-нибудь иностранном языке?
- Гм! - произнес граф, - я знаю несколько английских слов.
- Я тоже, - добавил барон.
- Здесь нельзя употреблять английского языка - это было бы одно и то же, что говорить по-французски.
- Это верно. Тогда я не знаю…
- Погодите. Вы, без сомнения, изучали словесность?
- Конечно, - отвечал граф, смеясь, - у отцов иезуитов, но что тут общего?
- Значит, вы понимаете по-латыни?
- Довольно хорошо; я думаю, что, в случае надобности, я мог бы даже разговаривать на этом языке.
- А ваш друг?
- Что касается меня, - сказал барон, - то, хотя в свое время меня и очень старались напичкать классической премудростью, но я с грехом пополам могу только понимать разговор на этом языке, в чем и сознаюсь откровенно.
- Достаточно, если вы будете понимать хоть наполовину, сударь, а затем уже граф де Виллье объяснит вам то, чего вы не поймете.
- Неужели вы собираетесь говорить со мной по-латыни?
- А почему бы нет? - отвечал Изгнанник грустно, с легким оттенком иронии.
- Вы, граф, новый человек в этой стране и вам предстоит еще многому научиться; между прочим, не судить о людях по первому впечатлению.
- Это правда, сударь, извините меня, я не хотел вас обидеть. Но, я думаю, вы и сами согласитесь, что мое изумление до известной степени вполне извинительно.
Изгнанник пожал ему руку, улыбаясь, и затем, перейдя на латинский язык, продолжал:
- Но мы уже и так потратили много времени на праздную болтовню, и пора приступить к делу.
Слова эти были произнесены таким правильным латинским языком, что оба молодых офицера в себя не могли прийти от восторга и изумления.
Отец Анжелы являлся им в стольких различных видах!
Но, несмотря на это, они все-таки даже приблизительно не могли сказать себе, что это за человек и к какому классу общества он принадлежал на самом деле.
- Я слушаю вас, - сказал граф.
- Граф, - продолжал Изгнанник, - комендант форта Дюкэна отправил меня сообщить вам, что отряд английских охотников, истребить который вам приказано, стоит лагерем не более как в нескольких милях от того места, где мы находимся; не позже как через трое суток он пройдет в расстоянии выстрела от вас. Комендант надеется, что вы примете все зависящие от вас меры к успешному выполнению возложенного на вас поручения и добьетесь желаемого результата.
- Я тоже надеюсь на это, сударь. Бержэ сказал мне, что необходимые для этой экспедиции люди им уже собраны и ждут только приказания выступать.
- Отлично! По окончании этой экспедиции вы как можно скорее отправитесь к Огио.
- Я должен немедленно вернуться в форт?
- Отнюдь нет… Вы отправите пленников и товар в форт Дюкэн, а сами будете ожидать дальнейших приказаний от коменданта.
- Хорошо. Ну, а кто же передаст мне эти приказания?
- Этого я не знаю. Может быть, я, а может быть, и ваши знакомые. Граф, я не счел нужным передать вам предварительно мои полномочия. Теперь же на всякий случай потрудитесь, пожалуйста, ознакомиться с ними.
При этом Изгнанник достал из-за пазухи письмо, зашитое в мешочек из кожи лани, и подал его графу.
Молодой человек распечатал письмо и быстро пробежал его глазами.
Оно заключало в себе следующие слова:
"Податель сего письма пользуется моим полным доверием. Верьте и вы всему тому, что он вам скажет от моего имени. У меня нет тайн от него.
Де Контркер".
- Отлично, сударь, - приветливо отвечал граф, возвращая письмо, - но я не нуждался в этом новом доказательстве для того, чтобы знать, что я могу верить вам безусловно.
- Благодарю вас, граф, - отвечал Изгнанник, складывая письмо и снова пряча его в мешочек.
- Вы ничего не хотите прибавить?
- Ничего, касающегося дел колонии, граф.
- В таком случае, потрудитесь передать господину де Контркеру, что я сделаю все, что только в силах сделать человек, чтобы оправдать доверие, которое ему угодно было оказать мне назначением начальником экспедиционного отряда.