В ней свою любовь утоплю…
Ледяной изумруд волны
Разгулялся по кораблю.
Колесо рулевое – прочь!
Лоцман, брошенный ветром в ночь,
Не увидит своей жены.
ПРУД
Янтарный зной. И стрекозиный
Стеклянный трепет возле ив.
Переливается залив
Цветущей радугами тиной.Лесной и травянистый пруд
Цветет осокой, тростниками;
В нем кружевными облаками
Деревья, падая, плывут.Здесь, по тенистым берегам
Ползут к воде нагие корни
Узлами змей, цветных и черных,
И неподвижных по годам.Сребристо-серый, узкий, светлый,
На длинных ножках паучок
Бежит от рыбы наутек,
В воде описывая петли.Под расклубившимся кустом,
В воде нагретой, густо-медной
Цветок фарфоровый и бледный
Застыл над красным карасем.Час неподвижный и стоячий.
Вода и солнце. Знойный круг.
И ты теплеешь, милый друг,
В сердцебиениях горячих.Ты полюбила навсегда
Меня любовью настоящей
В ленивый день, в июль палящий,
У травянистого пруда.
ЧАСЫ
Лучами стрелок чертит циферблат
Свой плоский диск, недвижимый и прочный,
Где по краям поверхности молочной
Кругами числа темные стоят.Пусть ночь неуловимая молчит
В созвездиях холодных и туманных,
В ней тайны нет, коль за стеной стеклянной
Колеблющийся маятник стучит.Да. Ритм часов разгадан и расчислен,
А темноту смогли мы превозмочь –
И маятник отгадывает ночь,
И стрелки движутся к недвижным числам.Не солнечные пращуров поэмы
Мы ныне чтим. Нет. В ящик и стекло
Мы заключили гордое число
И к жизни прилагаем теоремы.Мы ловим время. Мы – ловцы минут.
Мы властвуем над временем и знаем,
Зачем живем, родимся, умираем,
И для чего мгновения текут.В бессонный час над нашей головою
Стучат часы, уходит легкий миг –
По капле жизнь струится, как родник,
За вымеренной стрелкой часовою.Давно ушел тот первый рыболов,
Что время знал по звездному теченью.
Не видя звезд, мы поняли мгновенье
И смутное дыхание часов.
ДОЖДЬ
Смутило солнечный уют,
Зашелестело. И проворно
Прозрачно-блещущие зерна
С листвы и хвои вниз текут.Льют перламутровой слезою
И, серебрясь в тени, как ртуть,
Спешат, торопятся сверкнуть
Под розоватой бирюзою.Не счесть стеклянных ярких бус!
Они везде: в ветвях и листьях,
И по узлам суков змеистых
Бегут в усатый жесткий куст.Под шепот свежий и задорный
Вдруг закачавшейся листвы
Из бледно-золотой травы
Гриб поднимает зонтик черный.И над огнями костяник
В сосновых смоляных ресницах
Черноголовая синица
Бросает мелкий острый крик.Блеск металлически-зеркальный
Дрожит на зелени… Светло.
Июль. Душистое тепло.
И солнце в капельках хрустальных.
* * *
Подуло с чердака,
Пересчитало ветки;
Над домиком соседки
Свалило облака.Углом загнуло скатерть,
Ударилось в стекло;
Рудбекии снесло
На брошенное платье.В акациях врасплох,
Дрожа, трясет стручками
И – сыплет над сучками
Сверкающий горох.Погода заодно
С стеклянною травою;
И бабочкой цветною
Листок летит в окно…
* * *
От солнца, бьющего в муслин –
По занавескам, – от лучей,
Зажегших окна и графин,
Проснуться радостно сумей!Тебе в постели горячо.
Коса запутала в силок
Зарозовевшее плечо,
Перебежав наискосок.На занавеске – тень куста.
Жасмином в форточку несет.
Какая лень и теплота!
Тебе всего двадцатый год.В твоих глазах лучистый час
Наполнил золотом зрачки,
А кровь бежит, разгорячась,
В твои прозрачные виски.Каким языческим теплом,
Какой счастливой полнотой
Ты налилась за полотном
Твоей сорочки кружевной!С каким внимательным лицом,
Жизнь безотчетно полюбя,
Дыша жасминовой пыльцой,
Ты молча слушаешь себя!И как тебя еще не сжег
Палящий шум в твоей крови!
Ты в девятнадцать лет – цветок,
Которым дышат соловьи.
ПЕРВЫЙ МОРОЗ
Раскурился, прошелся по лужам и кладкам
Дров, разлегся в ветвях над крыльцом,
На репьях и дворе, где замерзшая кадка
В солнце кажется нам леденцом.Первый снег и мороз. День светлее и чище,
Чем вчера. Неожиданно, вдруг
Он синицей в открытую форточку свищет
И качает серебряный сук.Тишина воскрешает забытое детство.
Пусть в углах на душе еще хлам,
Нынче радость светлей от такого соседства
И метлою грозится углам.
ПОСЛЕ ЛИВНЯ
Сквозь ставни, в щели – елкой,
Сиренью и малиной –
Несчитанный, без толку
Льет запах за гардины.В ночной и смутной спальне,
Когда замолкнул ливень,
Углы и умывальник
Темней и молчаливей.Не спится. Невозможно
Заснуть, когда чернильный
Сад в щель неосторожно
Дохнет зеркальной пылью,Когда свистит по вьюшкам,
Когда в свинцовом свете
Бежит через подушки
Росистый острый ветер.
ОСЕНЬ
Здесь дни, что в граненом ручье потонули,
Как листья из глины с нищих веток.
Что дашь ты взамен, если дремлет улей
И пчелы на спячку ушли из лета?Что дашь ты взамен, о сестра колосьев?
Тугими снопами поломан воздух.
Но буковых листьев не жаль колесам,
Кленовые – в красных зубцах – как звезды.Зачем Георгики, как Виргилий,
Ты вновь сочиняешь на жнивьях русых?
Репьи кузнечиков похоронили
Зеленострунных и остроусых.Уж заяц слинявший перебегает
Дорожку, весь в искрах бересклета,
И голавли идут берегами
В стеклянных столбах водяного света.И в сердце стучится весть потери,
Как почтальон листком телеграммы,
И сердце все открывает двери
И настежь распахивает рамы.Эй, листья, сюда! В сквозняке оконном
Оглядывать книги, упасть в ладони,
Осыпаться в клетках паркета кленом,
Лечь мертвыми крыльями на подоконник!
Август 1929 Ока
БАБУШКА
Ты стареешь Рублевской иконой,
Край серебряных яблонь и снега,
Край старушек и низких балконов,
Теплых домиков и почтальонов,
Разъезжающих в тряских телегах.Там, в просторе уездного дома –
Никого. Только бабушка бродит.
Так же выстланы сени соломой,
Тот же липовый запах знакомый,
Так же бабушка к утрене ходит.С черным зонтиком – даже в погоду.
Зонтик. Тальма. Стеклярус наколки.
Хоть за семьдесят, – крепкого роду:
Только суше, темней год от году,
Только пальцы не держат иголки.Мир – старушкам! Мы с гордым презреньем
Не глядим на старинные вещи.
В наши годы других поколений,
В наши годы борьбы и сомнений
Жадны мы до любви человечьей.
1929
* * *
Что на свете выше
Светлых чердаков?
А. БлокМы живем не по плану. Не так,
Как хотелось. Мы гибнем в ошибках...
Я такой же глупец и чудак:
Мне по-прежнему дорог чердак
И твоя молодая улыбка.Ты всё так же легка и светла,
И полна откровений мгновенных.
Я не знаю, как ты пронесла
Столько света и столько тепла
Сквозь сумятицу лет незабвенных.Ищешь ты человека в любом,
Как и прежде, забыв про обличье.
Как тогда, баррикадным огнем
Не смущаясь, за каждым углом
Ты забытых и раненых ищешь.Только хватит ли воли твоей?
Грея каждого светлым участьем,
В шуме быстрых и уличных дней
Ты забыла о жизни своей
И на улицу вынесла счастье.И – в ошибках своих глубока,
Без креста оставаясь сестрою, –
Ты, как прежде, светла и легка
Даже ночью, в огнях чердака,
Где живешь и сгораешь со мною.
1929
КРЯКУШИ
Отстали крякуши. Глядят в тростниках
На озеро, – шире пустыни, –
На утренний ветер в стеклянных кустах,
На синие льдинки в крутых берегах,
На белое утро, на иней.
Лететь бы!.. От стаи не сыщешь следа, –
Его не оставили птицы...
Как будто бы утром пришли навсегда
Холодное небо, нагая вода
И зимняя песня синицы...
ЗИМОЙ
В квартире пахнет яблоком осенним
И рыжиком, и медом, и сосной.
Холодный день заглядывает в сени
И гонится за речкой ледяной.Недавний друг, уехавший знакомый,
Мерещится по вечерам, в тени...
Она идет с медлительной истомой,
Такая же прозрачная, как дни.Ключами глаз струится на поляны,
И что ни шаг, то слаще и грустней
Идти в снегах, под облаком румяным,
И слушать красногрудых снегирей.
Затих погост, и примелькались зайцы,
И лисий хвост в оврагах зачастил.
Она дыханьем согревает пальцы
И переходит хрустнувший настил.Короткий день с зимою расстается,
И поворот записан на столбе.
Она стоит у белого колодца
И думает: – "Я друга жду к себе".
ЛЕТО
Дом, как флакон, – хоть пробкой запечатай, –
Сухим цветочным запахом налит.
В браслетах желтых шершень полосатый,
Кружась, по светлой комнате звенит, –
И плавают лучистые квадраты.Над кафельною печкой, поперек
Просторной этой комнаты протянут
Тугой струною бронзовый шнурок:
На нем грибы коричневые вянут, –
Да сыплет штукатурку потолок.Какое счастье: этот летний дом,
Где каждый угол наши думы помнит.
О, дачный месяц! Мы опять вдвоем
Вдыхаем запах перегретых комнат –
И молодости молимся тайком.
ШИНЕЛЬ
Пусть на двоих одна шинель,
Мы спали под одной.
Мы вместе множество недель
Шли по земле степной.
Земля была сыра, тепла,
А нам по двадцать лет.
Нас обгоняла, с нами шла
Весна, которой нет.
Благополучно избежав
Осколков, пуль, штыков,
Мы в пыльный Екатеринослав
Вошли без башмаков.
Но тут холера догнала,
Забрали в лазарет.
И утром от него ушла
Весна, которой нет.
А после множество недель –
Поход и степь вокруг.
И одному пришлась шинель,
Что одевала двух.
ДЕВЧОНКА
Девчонка,
Вся в махорочном
Голубоватом дыме.
И точечки зеленые
В прищуренных глазах.
Я долго помнил легкое
Приветливое имя.
Да позабыл
И помню лишь
Платочек на плечах.Армейская редакция.
Газета фронтовая.
Не брился больше месяца.
Наган через плечо.
Она была корректоршей.
Ночей не досыпая,
Работала без устали,
Старалась горячо.Мы спорили о будущем,
Питались воблой горькою,
Ходили в драных ватниках,
Мотались по степям.
Она, склонясь над гранками,
Похрустывала коркою
И, молча, карандашиком
Водила по строкам.И ей не посчастливилось.
На фронте под Царицыном
Шальным осколком в голову
Убило наповал.
Дул резкий ветер с севера.
И ветром било в лица нам.
Остановиться некогда:
Весь корпус наступал.
ЗООТЕХНИК
В зырянской малице, в меховых пимах,
Ремнем перетянут, на ремне – нож,
И лишь не по-здешнему в роговых очках
Да не по-здешнему про себя поешь.Вот уже два года, как ты Ленинград
Покинул, закончив учебу свою.
Вот уже два года среди оленьих стад
Ты под ветром носишься в ледяном краю.И от ветра полярного смоляной
Смуглотой покрыло скулы твои.
Ты помнишь, что послан сюда страной
Не затем, чтоб раздумывать о той любви.Ты не раскисаешь, когда в пастуший чум
Норд-ост врывается загасить костер.
Ты не раскисаешь от легких дум
Про тот в виноградных искорках взор.Ты ночуешь "чикумбакушки", когда метель
Бьет быкам в морды – и нарты стоят.
Ты в снег зарываешься (холодна постель!
А ветры ходят, а ветры свистят!).Ты, недавний студент, зоотехник, уже
Закалился, развился, поздоровел, окреп,
Ты позабыл, как на пятом этаже
Зубрил и крошил на учебнике хлеб.Ты просто делаешь дело свое,
Ты оленей узнал, как мы – людей,
И совсем не беда, когда в твое житье
Вдруг врывается песенка о той, о ней.И она отдает чуть-чуть грустнотцой,
Той печалинкой, от которой зудят глаза.
Не стыдись, мой товарищ, не бойся, герой,
Если даже нет-нет и взблеснет слеза!Я знаю тебя хорошо-хорошо!
Ты друзей не продашь и ружье возьмешь,
Ты в самый мелкий-мелкий порошок
Всех врагов республики разотрешь.
ИОКАНЬГА
Здесь нет человеческой воли,
Когда я гляжу с парохода.
Здесь корчатся камни от боли
В каких-то космических родах.Здесь в судорогах, в столпотвореньи
Бесформенные, как недоноски,
Застыли глыбастые звенья
Под грубым норд-остовым порском.А в сердце пятнадцатилетний
Отстой с остротой нашатырной
Вдруг память лучами осветит,
Ударит хандрою всемирной.И руки опустишь невольно,
Сутулясь, из лодки на берег
Взбираешься, всем недовольный,
К обуглившимся поверьям…Итак – интервенция, лагерь –
Где несколько сот заключенных,
Где бритты в начищенных крагах
Спасали "закон просвещенный";Где бритты в поношенных бутсах,
Такой же закон исполняя,
Старались не промахнуться
Для славы британского края;Где злые заморские пули
Впивались в героев, как осы,
И тело стремглав по откосу
Катилось под взглядами Пуля;Где белогвардейской рукою
Воздвигнуты виселиц рамы,
И утром забавой простою
Казалося вздернуть упрямых…Как трудно дышать этой болью!
Где вы, страстотерпцы-поморы?
Какою крепчайшею солью
Солили вас Кольские горы?Где камень, которым прикрыто
Бесстрашное сердце? Какими
Глазами на каменных плитах
Читали вы Ленина имя?Плечистые, с мужеством ясным
В глазах, рыбаки и матросы,
Встречали любую опасность
Без аханья и без вопросов.Мне было бы с вами отрадно
Бить чаек и зверя морского.
Мы сети б кидали как надо,
Всегда возвращаясь с уловом.Мы запросто пели б, курили,
Пускали бы кольца на воздух.
Мы вместе б девчонок любили
При низких серебряных звездах.Но даже и вы б удивились,
Узнав, как в короткое лето
Над смертью, над гибелью этой
Рыбацкая жизнь возродилась.
ОКСКИЙ ПАРОХОД
Скользкий, узкий, как жук водяной, –
Ослепительно-бел, – распустив
След, как синий петлистый шнурок,
В треугольнике пены стальной,
Закачал берега и залив
Под охрипший и длинный свисток.Дрогнул берег. Лежащий в воде
Серый домик качнуло. Бульвар
Тучей лип под колеса упал.
Словно красные рыбы, везде –
Пятна солнца. Зеленый муар
Побережной воды. И причал.Разбегается и – понесло –
Длинноносых стерлядок в лотках,
Чью-то в яблоках клячу – и вот
Колесом завертелось село:
С узелками в кумачных платках
Бабы, ситцевый пестрый народ.И пропало. Колесная дрожь
Отдается по палубе. Вдруг
На брезент и на рубку с борта
Набегает горящая рожь;
Клевер пятнами брызгает луг,
Розовеет гречихой верста.А на палубе едко дымят,
Мягко акают, – окская речь!
Блещет чайников яркая жесть.
И калужский обыденный мат
Густо льется над сгибами плеч.
В тесноте – ни прилечь, ни присесть!Это – пильщики, плотники, всё –
Трудовой загорелый народ.
Это – родина. Это – Ока.
Снова счастье со мною мое.
И, как сердце, стучит пароход,
Смяв стеклянную тень лозняка.
* * *
Мы заново рождаемся. Простите,
Коль нет у нас веселья напоказ,
Коль часто мы – не здесь, за чаепитьем,
А там, где нет благополучных глаз.Какие ночи! Как попеременно
То набегает лет, то зима!
Какие мысли раздвигают стены!
Какие вьюги рвутся сквозь дома!Как ночью над бессонницей сознанье
Нашептывает, что зарниц не счесть!
Как часто дни приходят, как признанья,
И нам несут спасительную весть!Мы заново рождаемся. Не сразу
Нас отливает жизнь. Ведь мир – и тот
Хранит следы пылающего газа,
С которым жил и до сих пор живет.Он остывал и в мраке первородства
Освобождался от огня и льда.
Мы счастливы участвовать в господстве
Огня и ливня, мысли и труда.Поверьте нам, что, на костре ошибок
Перегорев, мы все-таки живей
Навязчивых и хладнокровно-рыбьих
И, может быть, неискренних друзей.Простите нам, что мы без лицемерья
Порой, как яблонь, искривляем рост,
Что часто кровью смачиваем перья
И печь не топим, зная про мороз.Нет, перед дверью взрослого рассвета
Мы не стоим от дней особняком.
Тому причиной – жаркие обеты,
Заказанные веком испокон.В них – страстное присматриванье к жизни,
В них – испытанье сердцем наших лет,
Бессонница, надежды, укоризны,
И тучами заваленный рассвет.Есть знак земли, ее произрастанье,
В крови у нас. И голоса ее,
Как ветер – в окна, вербными кустами
Всю ночь стучат в весеннее жилье.И все слышней, как через лес и реки
Шумит до звезд и строится большак,
Как жизнь в руках, с ухваткой дровосека,
Несет топор и рубит гулкий шаг.Мы рядом с ним по праву братства – в летний
И первый мир. И если не сполна
Готовы мы для смен тысячелетий
И лета ждем, – у нас пока весна.
Январь 1930 Москва