* * *
Впору повеситься, что ли –
Где ты, душевный простор?
Только на шее мозоли
Я уж верёвкой натер.Мне перерезать бы вены,
Сгинуть во цвете лет,
Но кровеносной системы
Даже в помине нет.Тонны не хватит яда –
Столько уже сглотал!
Падают все от взгляда –
Сам ядовитым стал.Хобби такое редко
Встретится где-нибудь:
Даже "БелАЗа" протектор
Мне украшает грудь.Случайно было, не скрою –
Не сам я к контактам полез,
Но всё ж отбирал собою
Я всю Костромскую ГРЭС.В тот миг, как калибром "кольта"
Шесть пуль просверлили висок,
Не думал о том я только,
Как в них засвистит ветерок.Представить мне даже страшно:
Кого я тогда наказал?
С Останкинской спрыгнул башни –
Из ямы полдня вылезал.Такое вам вряд ли снилось:
На самом исходе дня
Немало собак взбесилось,
Решив укусить меня.Не знаю, что делать, впрочем,
Не стоит о том тужить:
Хочу умереть я очень,
Да, видно, хочется жить.* * *
Я не знаю, что стряслось со мною
И какой есть в происшедшем толк:
В феврале, под вечер, под Луною
На меня напал голодный волк.Снег кругом лежал, как будто скатерть,
Был я в мыслях от Земли далёк…
Ну а волк зря времени не тратил,
Перегрыз мне шейный позвонок.При такой погоде это грустно –
Ну добро бы дождик моросил!
Он в меня вгрызаться стал со хрустом,
Хоть его я первый укусил.Если мне не изменяет память,
Я ему хотел тогда сказать:
"Не хрусти, пожалуйста, костями,
Ты же мне мешаешь размышлять!"Ну а волк голодный был, не слушал,
Но меня он понапрасну ел:
Лишь чуть-чуть он углубился в душу,
Как на месте тут же околел.Я не знаю, что придумать, чтобы
Объяснить подобные дела.
А душа – не то, чтобы особой,
Просто
ядовитою была.* * *
Настройка переходит через ноль,
На острие застряло настроенье,
Нас трое оставалось: я и боль
И стойко стынущее представленье.Струятся стрелы стройной простотой,
Стенания не лечат стыд утраты,
Как странно оставаться станет с той,
Кем предан – пусть стихийно виноватой.И страшно слышать стоны стариков
С той стороны стены, из-за могилы.
Страдания стихают без оков,
Но столько лет – стилет! – без слова "милый"Стекает стресс строкой наперекос,
Стиль строгий спутан с тайной строф и страха…
Нет совести остатков у стрекоз,
Сталь острия стирает сыто плаха.Стада скотов стоят, струится кровь
В подставленный под сток стакан стеклянный.
Остыла сталь строки и стало вновь
Все пусто, настороженно, случайно.Сторожка сторожа, вот стул его и стол,
Простор! Столетний старичок лучится…
Что чистота столицы и престол!
И с тихим лотосом – с тобою – что случится?Всё суета сует, всё суета…
Но страховали срочно автостраду.
Стоять до смерти – стойкости черта,
Настолько ли стремиться к сути надо?В пустую степь стекутся сто дорог,
Объятья страсти – судорог помеха…
Сей тыквенные семечки ты в срок
И затрясешься над собой от смеха.
………………………………………………….Кто суть стиха не выстудил матрасно,
Кто стыл хрустальным становленьем стелл,
Тому стократно, сухо, точно, ясно,
Понятно, что С.Т. сказать хотел.
(70-е годы)
Нет, не бред это, не околесица:Я по плану должен повеситься
Во второй половине месяца,
Восемнадцатого числа.Заявляю о том заранее,
Чтобы знали мое старание:
Я открою собой утро раннее,
Лишь погода бы не подвела.Но откуда-то сверху мне выдали:
– Ты, брат, лучше план перевыполни.
Знаешь сам, что сейчас нам выпали
Не совсем хорошие дни.После сыпали чуть ли не матами:
– Состязаться-де надо со Штатами.
Толку чуть в этом мирном атоме,
А в немирном – отстали они!Но такое есть дело скверное:
Обойдут они нас, наверное,
Со своей Колорадской каверною
И Нью-Йоркским своим мостом.Ведь в каверну-то всякий кинется,
Чуть не каждый самоубийца,
У них быстро дело подвинется, –
Как догоним мы их потом?Так что ты постарайся быстренько,
Нагонять нам надо статистику.
Ну хотя б половину листика!
Все условия создадим!"Я ушел от них озадаченный:
Говорили: – Весь курс – на качество!
Мол, достаточно с нас лихачества,
Если чуть не по ГОСТу – гляди!Рассуждал я потом урывкою –
Где я время на это выкрою? –
"Как с орловскою непрерывкою?
Или лучше бригадный подряд?"А потом я кричал, озлобившись:
– Если вешаться, то – по-злобински!
На врагов вероломных происки
Мы откроем калашный ряд!…Я не думаю: надо мне много ли? –
Соревнуюсь пока с йогами,
Вперегонку с английскими догами
За кошачьим гоняюсь хвостом.А потом, может все переменится
И больница куда-нибудь денется.
Это, впрочем, такая безделица:
Кто там знает, что будет потом?* * *
Зачем перекладывать смерть на Фортуну?
Неужто же я не смогу сам стать ей?
Да мне умереть – все равно, что раз плюнуть,
Так значит, плеваться я должен смелей.Три раза налево, три раза направо –
Ни богу ни черту не ставлю свечу.
И смерть для меня всё равно что забава:
Толкнулся сильнее – и вот я лечу.Когда же асфальт головою промнется –
Что торт шоколадный глазурью облит –
Услышу последнее: как матюкнется
Забрызганный мозгом моим инвалид.
Золотоискатель
Как в далёкой реке, в золотых берегах
Неприметная речка бежит,
А у этой реки на дрожащих ногах
Одинокий старатель стоит.И котомка уже не забита едой,
Виноградный кончается сок…
Наклоняется он над прозрачной водой
И всё моет и моет песок.Самородки мигают сквозь воду на дне
И валяются грудой у ног…
А чуть выше, из пены на синей волне
Золотой выступает порог.Но не видит старатель богатства того,
Напрягаясь до рези в глазах.
Губы шепчут печально: "Опять ничего!"
И в словах – ожиданье и страх.И, всей грудью вздохнув, самородки стряхнув,
Вновь лотком выскребает по дну.
И все дальше заходит он на глубину
И все ищет песчинку одну.Всё надеется: вот та песчинка блеснёт
Среди серости груды песка,
И тогда он её прямо к сердцу прижмёт
И от сердца отступит тоска.Золотинка одна никому не видна –
Скрылась где-то средь кучи подруг.
Вновь лоток поднимается с самого дна,
Увлекаемый парою рук.Золотинки набились под ногти, как грязь,
В поры кожи проникла их взвесь…
Где же та, что он ищет? Хотя бы нашлась,
А не то золотым станет весь.Почему на песчинке заклинился свет? –
Тот же самый презренный металл.
Но известен старателю верный ответ:
Здесь когда-то её потерял.Эта память весомей, чем золото глыб,
Что потом на коронки пойдут.
Веселеее чешуйки сияют у рыб,
Что десятками плавают тут.Рыбы рады помочь, да не могут сказать:
Мал словарный запас, беден слог,
Что напрасно ему ту песчинку искать –
Вдаль унес её бурный поток.Моет золото он, отрясая к ногам
Самородков густеющий стук.
Скоро скроется в золоте полностью сам,
Лишь мельканье останется рук.Ну, а если отыщет – то сразу из глаз
И от сердца отступит тоска…
И тогда он её бросит в воду в тот час
И начнет её снова искать.
Клубок
Где-то – я уж не вспомню, где –
Память стала рыхлой и зыбкой,–
В первый из предпоследних дней
За сучок зацепился ниткой.А потом – откатился сам,
Или сильным ветром отдуло,–
По оврагам летел, по лесам…
Не порвалась нить – потянулась.Под уклон ли теперь качусь,
Или под облака взлетаю –
До умопомраченья верчусь,
Уменьшаюсь, худею, таю…Нить всё тянется из меня,
По спине скользя неприятно.
Как хотел бы, всё изменя,
Покатиться суметь обратно!Снова нить на себя смотать,
От того сучка отцепиться…
Но напрасна моя мечта:
Не вернутся знакомцы-лица.Хоть и кружится голова –
Ничего я вокруг не вижу.
Ещё на оборота два
Оказался к концу поближеИ душа уменьшается в такт
Уменьшенью клубочьего тела…
Получилось совсем не так,
Как сначала бы мне хотелось.Словно близок последний миг –
Снова воспоминанья всплыли:
Все приехали на пикник,
А, уехав, меня забыли.Полагали: легко вернуть,
Если вздумаю откатиться
И забыли в меня воткнуть
Как ресницы, острые спицы.Исчезали они вдали –
Им казалось, что всё в порядке.
Из меня ведь связать могли
Целых две шерстяных перчатки!Но исчезну я поутру
Над каким-нибудь старым оврагом,
Только будет нить на ветру
Развеваться маленьким флагом.* * *
Кому я и что докажу? –
Раздроблен мой каждый атом.
Пытаясь собраться, вхожу
В пасть телефона-автомата.Зубасто щелкнула дверь –
В реальность вплетается миф,
Куда повезёт теперь
Меня телефона лифт?По нервам скатилась монета –
Судьбы двухкопеечный цок.
Щелястая прорезь стволом пистолета
Уставилась мне в лицо.Нить Ариадны вьётся
Или же цепь оков?
Я замер: чем отзовётся
Сирена длинных гудков?
* * *
По земле все бредёт неприкаянно,
Всюду ищет хоть временный кров,
Безнадёжная и отчаянная
И непонятая Любовь.Не особенно и надеется,
Всё же просит людей помочь.
И пускают – куда же денешься? –
Иногда на целую ночь…А с утра снова гонят веником,
Чем ни попадя под рукой…
Все недели – из понедельников,
И врагу не желаешь такой.Укоряют: чего шатаешься?
Ну какого ища рожна?
Зря приюта найти пытаешься –
Никому ты тут не нужна.Кто-то заперся в стенках спаленки,
Кто-то в круге засел друзей…
Ну хотя бы кусочек маленький!
Ну хотя б – под стекло в музей…Вновь, надеясь на невероятное,
Посещает былые места,
Ну а люди не могут понять её:
"Ну, чего она хочет-та?"Неприятие пухнет и множится,
Как в каморке забытый хлам…
Вы уже и не вспомните: может быть,
Забредала она и к вам?
Снегмалион
Зимним летом было это
За Полярным кругом.
Человеку скучно было –
Не хватало друга.Белизна снегов слепила,
Рот заклеил ветер.
Очень всюду грустно было –
Как один на свете.А снежинки белой стаей
Кружат хороводы,
На ресницы налипают,
Образуя своды.Ничего вокруг не видно –
Ни земли, ни неба,
Одиноко и обидно,
Будто там, где не был.Человек нагнулся, поднял
Миллион снежинок.
"Помогите мне сегодня
Встать на поединокС одиночеством, с тоскою
И тревогой тёмной".
Приминал одной рукою
Белый ком огромный.Покатил – и шаром белым
Поднялись сугробы.
Человек лепил несмело,
Не скучалось чтобы.Что лепил? О чем мечталось,
Что ждалось хотя бы…
Ничего не получалось,
Кроме снежной бабы.Человек шагнул, забылся –
Что хотел он сделать?
Снег мгновенно испарился,
Пар поднялся белый.Только грустно усмехнувшись:
"Эка недотрога!"
Он ушел, не обернувшись.
Холод, лёд, тревога…* * *
Твоё замерзшее дыханье
Лица коснулось моего.
Я не сумел согреть его…* * *
Ты от меня, как прежде, далека –
Взгляд сквозь меня… уже я стал прозрачен?
Но даже если жребий мой назначен,
Попробуй всё же как-нибудь иначе,
А не слезой в расщелинах песка.Твоей рукой коснулся ветерок,
Напрасно я стремлюсь к нему щекою,
Напрасно совладать хочу с тоскою –
Она из глаз беснуется рекою,
Каньоны проедая в теле щек,Тебя не задевая. Ты – вдали,
За много километров и столетий,
Быть может, я тебя напрасно встретил?
За не случившееся я в ответе:
В реальность жизни безнадежно влип.* * *
Я Пастернака чту, как брата –
Подсказку дал одной из тем:
"В долине Инда и Евфрата
Лежал когда-то рай Эдем".С тех пор старались атеисты,
Неистовствуя в стройках рек,
И на земле в том месте – чисто,
И потерял рай человек.И в космос вышли на ракетах
И снова рая не нашли…
А я уверен: место это
В пределах нашей же Земли!Подумал я совсем немножко,
Когда шептал тебе: "Усни!"
Твои прекраснейшие ножки –
Чем показались мне они?Смотрю на них я глуповато –
Открытье, сделанное мной:
Они же будто Инд с Евфратом,
А между ними – рай. Земной.* * *
Я череп открою консервным ножом –
Тупую чтоб выпустить боль:
Скорей выходи – за тобою должок,
Расчёта желаешь? Изволь.Припомни: вчера мне мешала писать,
Извилины путала вновь.
И вынужден был я сквозь слезы признать,
Что есть в этой жизни Любовь.А улицам город зажёг фонари,
Полуночный час – недалёк.
А боль всё по-прежнему мне изнутри
Колотит упруго в висок.Скажу: виноват я, скажу: поспешил
И гляну с надеждой в глаза.
Тогда я ещё ничего не решил –
И этого просто не знал.Твердишь – опоздал? Я вернусь во вчера
И вновь проживу эти дни.
Сто тысяч ночей я подряд до утра
Себя умоляю: рискни!Уйди, я прошу! Ну, хоть на полчаса –
Один телефонный звонок –
Сумею теперь рассказать уже сам:
Хочу опуститься у ног.…На улице город гасил фонари,
Вздыматься хотела заря…
Прислушался: нет больше боли внутри.
Подумал: прогнал её зря.* * *
Круг замкнулся, а не превратился в спираль,
Не издав ни единого стона.
Не случившегося мне особенно жаль –
Вся реальность – уныла и сонна."То, что пусто теперь – не про то разговор" –
Никого ни вдали, ни поближе.
И расширился сразу же мой кругозор,
А лица твоего в нём я не вижу…* * *
Возможно, менее жестоко
Убийство наблюдать из окон,
Чем видеть, как поэт у ног
Стихотвореньями истек.Конечно, это льстит, приятно
Щекочет нервы и занятно
Узнать, что выйдет из него,
Когда попридавить ногой?* * *
Огонь не обжигает так, как лёд –
Теперь я понимаю Дон-Жуана.
И он не мог отправиться в полёт:
Кровоточила, не заживши, рана.Он всё искал ту легкую мечту,
Тот отзвук его первой брачной ночи,
Ту неземную женщин красоту,
Которой был однажды обморочен.Пытался уловить знакомый тон
Во всех услышанных им позже вскриках…
Но каждый раз всё слышалось не то:
Приятно иногда, но чаще – дико.Да, женщин удовлетворять он мог,
Но сам не удовлетворялся полно.
Он был земной, но сексуальный бог,
А с ним потомки поступили подло:Сравнимы ль муки с муками Христа? –
Три дня креста мученьем не считая.
А он устал в постылые уста
Всех целовать, а об одной мечтая.И раз за разом всё не находить,
И так всю жизнь – в погоне за мечтою,
Уж лучше шкворень потерпеть в груди,
Чем сердце в той груди иметь пустое.Что по сравненью с тем Сизифов труд?
Катая камень – бицепс накачаешь,
А тут, хотя мозолей не натрут,
Но без любви – как будто чай без чая.Мучения устал терпеть Тантал –
Стал символом он прочности за это,
А тут – и примелькалась красота,
И притча во языцех для поэтов.Возможно, я сие писал шутя,
А может, и серьёзно, как ни странно,
Но вы, с начала строки перечтя,
Прошу вас: пожалейте Дон Жуана.