- Эти слова Чжугэ Ляна [ Чжугэ Лян - полководец эпохи Троецарствия (220-280 гг.).] в наше время может повторить лишь тот, кто не страшится за собственную жизнь. Хотя многие в душе порицают поступки первых людей государства, но государь доверяет им, а вы человек без должности, что бы ни говорили, все окажется бесполезно для страны, но ужасно для вас. Когда вы пришли в Чанъань, Ци Мин осмелился сказать государю, что экзаменаторы берут взятки. И что же? Неужели не помните императорский указ?
- Помню. Его обвинили в оскорблении высших сановников с целью возвысить себя, лишили чина, дали сто палок и сослали на север.
- Но вы забыли, что Ци Мин так и не доехал до места ссылки, умер в пути. Конечно, дорогой Ли, видней тому, кто смотрит на игру со стороны, а кто играет - голову теряет.
- Но говорят еще: невыносимо смотреть на игру в шашки, если нельзя подсказывать.
- Что ж, и так говорят... - Ду Бинькэ согласно кивнул. - Тогда вспомните ответ Чжуан-цзы [ Чжуан-цзы (ок. 369-286 до н. э.) - мудрец, один их основателей даосизма.], когда князь Вэй звал его стать первым сановником: "Попона жертвенного быка из узорчатой ткани, кормят его сытным горохом и вкусной травой; когда он видит простого быка, который из последних сил работает в поле, он хвастает перед ним своим почтенным положением, но когда его вводят в храм предков и он видит занесенный над ним нож, хотел бы он тогда стать простым рабочим быком, но это уже невозможно!"
Ваш государственный долг - писать стихи, тут с вами никто сравниться не может, в битве знаков на белом поле вы не знаете поражений, всегда побеждаете. А управление страной оставьте сановникам; что бы ни случилось, небо не оставит Поднебесную.
- Поистине, старший брат, беседа с вами, - ящик волшебства. Но почему не попытаться сказать правду государю? Личные заслуги и слава одного человека - дело ничтожное, а жизнь всего народа - дело великое. Почтительно склоняюсь перед вами, как старшим братом, знаю, что вы человек справедливый и бесстрашный, поэтому и прошу помочь мне в важном деле: вы, почтенный Ду, приближены к золотым ступеням, государь доверил вам воспитание младших сыновей и не откажется принять это письмо из рук прославленного полководца.
Ду Бинькэ отщипнул лиловую ягоду винограда, катал по морщинистой ладони.
- Значит, решили выплюнуть палочку изо рта... Хе-хе, вижу, забыли солдатскую службу.
- Нет, не забыл, просто мысли мои далеко от войны. Когда был солдатом, носил в мешочке у пояса сушеный рис, лекарство от ран и палочку; на марше, как и все, держал палочку в зубах, чтобы враг не услышал наши голоса, и сейчас чувствую во рту вкус коры... Какое счастье услышать, наконец, сигнал атаки! Выплюнешь палочку, вздохнешь полной грудью и с криком летишь на врага! Да, старший брат, много лет я жил, сжимая зубами палочку, молчал. Теперь выплюнул.
Утром бьет барабан -
Значит в бой пора.
Ночью спим,
На седла склонясь.
Но не зря наш меч
Висит у бедра:
Будет мертв
Лоуланьский князь.
[ Пер. А. Гитовича.]
Заслышав пронзительный голос Ли Бо, старый полководец выпрямился, карие глаза вспыхнули, будто в них снова задрожали огни походных костров. Решительно встав с лежанки, расправил большими пальцами складки халата, вложил письмо в широкий рукав.
3
Спустя четыре дня чиновник, прибывший от президента военной палаты, почтительно вручил Ли Бо твердую золотистую карточку - приглашение от Гао Лиши: "Достопочтенный ханьлинь, моя воспитанница давно мечтает увидеть прославленного Ли из Цинляни. Прошу вас не отказать в смиренной просьбе ценителя вашего таланта и навестить мою скромную хижину".
Значит, Ду Бинькэ передал письмо государю. Ли Бо тотчас велел слуге седлать кобылу и направился во дворец всесильного евнуха, примыкавший к южной стене монастыря Бодхи.
Распахнутые алые ворота охраняли четыре чернокожих раба с мечами в положении к бою, у кипарисовых резных столбов арки гостя ждали сам Гао Лиши с просяной метелкой, сановники, домочадцы. Ли Бо был поражен красотой девушки в фиолетовом платье, легкой гранатовой юбке и газовом зеленом шарфе; темнозеленые, как осенняя вода, глаза смущенно смотрели поверх веера, завитки черных волос красиво падали на маленькие уши, на щеке нарисована красная мушка. "Пожалуй, ей лет пятнадцать, не больше".
- Цзун Мэй, подойди - это и есть ханьлинь Ли Бо, о котором я тебе так много рассказывал. Почтенный, это моя воспитанница, она мне как дочь.
- Не доводитесь ли родственницей министру Цзун Чуге? [ Цзун Чуге - известный государственный деятель. После трехкратного пребывания на посту первого министра был обвинен в заговоре и в 710 году казнен.]
- Великий человек был дядей моей матери, - смущенно ответила девушка.
- Да, да, - вздохнул Гао Лиши, - министр Цзун был великим человеком, но злые люди, злые люди!.. Вы же знаете, великие рождаются редко, а ничтожные не переводятся, как моль. Скорблю о горькой участи двоюродного деда Цзун Мэй. Но не будем говорить о печальном, хотел бы поделиться большой радостью - в моем саду зацвел куст чая с вашей родины.
- Но чайный куст не приживается в чужой земле - гибнет, если его выкапывают и сажают в другом месте.
- О! Разве мог бы я исполнять свои обязанности, если бы не справился с такой простой задачей? Желание и упорство могут совершить невозможное. Конечно, мечтал бы хоть в ничтожной мере постичь ваше высокое искусство, но где мне равняться с вами! Сам государь восхищен вашим почерком, прошу вас оставить след вашей кисти, одарить меня редкой драгоценностью.
- Ну, что вы, господин президент, лучше тех строк, что вы наклеили на шелк, вряд ли напишу - они тоже написаны в пору цветения сливы, дерево это нежно люблю: выбирает безлюдные места, любит уединение, цветет, не страшась снега и холодных ночей.
- Разве вы сами не похожи на дикую сливу? - нежным голосом спросила Цзун Мэй. - Где радостно вашему сердцу, там расцветает тысячью цветов ваша кисть. Всей душой присоединяюсь к просьбе моего опекуна. Позвольте растереть вам тушь?
Разве можно отказать этому нежному голосу, глазам узким, как листья ивы, желтому пятнышку между бровями?
- Помните "Строки семи шагов"? А сколько шагов отделяет меня от вас?
Девушка взмахнула рукавом, закрыв вспыхнувшее лицо, но разве для огненных зрачков Ли Бо это преграда? Он смотрел на нее, лицо побагровело, как железо, вынутое из горна, глаза сверкнули.
На горной вершине Ночую в покинутом храме.
К мерцающим звездам.
Могу прикоснуться рукой.
Боюсь разговаривать громко: Земными словами
Я жителей неба
Не смею тревожить покой.
[ Пер. А. Гитовича.]
Гао Лиши шумно втянул воздух сквозь зубы, восхищенный строками. Юная красавица, низко поклонившись Ли Бo, вышла, на ступенях обернулась...
- Почтенный Ли, вы околдовали сливу, цветущую в моем доме [ Женское имя Мэй означает "дикая слива".]. да и я, старик, покорен вашими строфами - вы действительно талант редчайший, исключительный! Зная вас как большого ценителя вина, на скорую руку накрыл бедный стол: здесь вино из цветов кокосовой пальмы, тут "морозное" - из Ходжо; в глиняном чайнике дуньхуанское из винограда желтого, белого, черного; а вот совсем черное, как лак, - "жир дракона". Но зачем перечислять, лучше налить и выпить.
Гао Лиши говорил, почти не разжимая тонких губ, и Ли Бо приходилось напрягать слух, чтобы не пропустить ни слова.
- Да, ханьлинь, с вашим талантом получить бордовый шнур к печати проще, чем подобрать с земли опавший лепесток.
- Одного таланта в наше время мало.
- Да, да, вы правы... - Президент военной палаты отпил глоток вина. - Хотя с вашим талантом можно хоть сегодня получить должность очень высокую, тут я мог бы помочь вам. Но вы действительно Небожитель: звезды, луну, облака видите лучше, чем то, что перед глазами, а талантливый человек должен думать о государстве; расплавленная бронза, если ее не вылить в глиняную форму, бесполезна, даже опасна. Нет, нет, я самый преданный почитатель вашего таланта, но подумайте сами... Вы пишете: "Я жителей неба не смею тревожить покой", а Сына Неба решились потревожить. Ваше письмо могло опечалить его.
- Значит, государь его не читал? - Ли Бо крепко сжал яшмовую чашку, чтобы дрожащие пальцы не расплескали лиловое вино.
- Неужели, дорогой гость, вы думаете, что государь не знает мысли подданных? Желанья четырех сословий для него прозрачны, как вода. О, вы даже глотка не отпили! Прошу вас, отведайте вино, это драгоценный дар императора - настоящее лиловое.
Гао Лиши наполнил чаши вином из глиняного чайника. Среди драгоценной посуды приземистый глиняный чайник казался простолюдином в толпе вельмож; сколько было в нем детской выдумки и веселой игры пальцев, привыкших мять тяжелую глину: носик обвила ящерица, лапки чайника мастер вылепил в виде черепах, осторожно высунувших головы, вместо ручки извивался забавный дракон, на плоской квадратной крышке сидел крошечный старичок в развевавшемся халате, прижав палец к губам.
- Ваше внимание привлек этот кусок глины, почтенный Ли? То, что сказал вам о металле, могу сказать и о глине: пока она мягка - таит в себе тысячу форм, даже образ Будды, и все-таки совершенство для глины - обыкновенный кирпич.
Ли Бо погладил пальцами горячий бок чайника - мастер формовал его руками, пальцы чувствуют шероховатость глины, грубые вмятины, но эта грубость придает изделию невыразимую естественность, улыбку формы.
- Застывшее гибельно, - спокойно сказал Ли Бо.
- Для человека - да. Для одного человека - да, особенно для такого таланта, как вы. Но то, что для Ли Бо равносильно смерти, для империи - залог тысячелетнего спокойствия. Разве из тысячи чайников можно построить крепость? Глина слаба, кирпич прочен. Великая стена несокрушима, потому что сложена из великого множества одинаковых кирпичей. Ныне в Поднебесной для повозок одинаковая колея, для письма одинаковые иероглифы, для поведения подданных одинаковые правила. Как ценитель поэзии, я восхищаюсь вашими строфами, но как сановник вынужден напомнить вам о долге; долг подданного - послушание, высочайшая заслуга перед Сыном Неба - повиновение. Достаточно государю взглянуть на любого, и он знает, какого цвета у него душа.
- Не сомневаюсь, господин президент. Недаром говорится: "Кто возле красной краски - красный. Кто рядом с черной тушью - черный". Но я не стал бы утруждать государя пустяками, в моем письме высказал мысли о судьбе государства, много думал, прежде чем поднять кисть; если написанное мною ложь - готов положить глупую голову на плаху, но, если написанное мною правда, я достоин награды.
- А чем отличается ложь от правды? - Гао Лиши вновь наполнил чаши. - Вы видели красные, белые, розовые лотосы. А синие? Их никто не видел, но значит ли это, что синий лотос - неправда? Если угодно, я сам провожу вас в императорский парк - там, где его огибает поток Чэнь, горбатый садовник Го вырастил несколько темно-синих цветов, целый год вымачивая семена в сосуде с индиго. Даже в искусстве выращивать цветы нет правды и неправды, что же говорить об управлении страной? Чиновники воруют? Воруют! Я слежу, чтобы их строго наказывали. Невиновных сажают в тюрьму? Сажают! Я велю казнить виновных в нарушении закона. - Морщинистое лицо евнуха покраснело от вина, он стал говорить громко, хрипло выкрикивая ударные слоги. - Но где взять таких, как вы? Поверьте, ханьлинь, если ваше письмо, как говорят цензоры, повернуть северной стороной к югу... Но мне ли советовать тому, кто владеет кистью лучше всех в столице? Обещаю вам: один взмах вашей кисти - и вам пожалуют пурпурную ленту министра! Вам только сорок три года, ваша карьера впереди. Это мне пора отойти от дел, мою волосы отваром гвоздики, но разве скроешь седину?.. И часто мучает одышка, где мне сравниться с таким силачом, как великий полководец Ду Бинькэ! Вот уж кто прожил жизнь, ни разу не охнув, хотя участвовал в ста битвах...
- Как?! - вино все-таки расплескалось. - Разве князь Ду болен? Совсем недавно он был здоров.
- Он умер вчера ночью. Не берег себя... Пусть его душа будет счастлива в перерождении. - Гао Лиши плеснул из чаши на пол, жертвуя духам. - Прошу вас, дорогой гость, разделить мою глубочайшую скорбь о доблестном муже, ведь вы были его другом...
Ли Бо показалось: парчовые ширмы окутал багровый дым, исчезли узоры из птиц и цветов... будто шелковым шнуром сдавило горло...
- У вас усталый вид, почтенный ханьлинь, наверное, слишком много пишете. Конечно, каждая ваша строка - чистая яшма, но все-таки подумайте о драгоценном здоровье.
- Мне действительно нездоровится. Позвольте поблагодарить вас за прекрасное вино.
- Как могу отпустить дорогого гостя без чашки чая?! Знаю, ничтожные людишки называют меня по углам "осенним министром"[ "Осенний министр" - образ коварного, жестокого царедворца.], вот и позвольте угостить вас осенним чаем. Воду для чая мне доставляет губернатор Ганьсу, она из колодца Цзюцюань. Конечно, помните, как император даровал полководцу Бань Чао чашу вина, а Бань Чао вылил ее в колодец, чтобы разделить награду со всем войском.
- Гостил в Цзюцюани у друга. Беседка над колодцем до сих пор стоит - на шести столбах, а рядом маленький пруд с золотыми рыбками, только старая ива на берегу пруда засохла. Действительно, эта вода придает вкус чаю необычный, винный. Но я отвлек вас от государственных дел, засиделся на вашей лежанке. Мне, человеку без должности, можно и поздно вставать, и рано ложиться, а на ваших плечах коромысло великих забот, так что уж не сердитесь на Ли Бо, потратившего ваше золотое время.
- В любое время вы желанный гость в этой лачуге.
У алых ворот Ли Бо уже ждал личный паланкин президента, обитый лиловым шелком. Управляющий с поклоном поднес золотистый лаковый ларец.
- Прошу принять на память о сегодняшнем вечере не стоящий внимания пустяк - здесь осенний чай, лиловое вино и простой глиняный чайник. Воду из колодца Цзюцюань вам будут доставлять каждое утро - я уже распорядился.
- Чай и вино принимаю с благодарностью, но глиняную драгоценность не осмеливаюсь взять.
- Вы преувеличиваете ценность пустой вещицы.
- Ее вылепил истинный мастер, его высокий дух запечатлен в каждой вмятине.
- В день своего рождения зову монахов из монастыря Бодхи, мы ведь соседи. Как-то одному монаху я подарил седло, украшенное бирюзой; он продал его за семьдесят тысяч монет. А на следующий год пришел другой монах; он с таким старанием перечислял мои добродетели, что грешно было отпустить его без подарка. Я дал ему завязанную корзину; выйдя от меня, он тут же посмотрел, какая драгоценность спрятана под платком, но нашел лишь нечто, напоминающее ржавый гвоздь, и, опечалившись, побрел на Западный рынок - продать хоть корзину за пару медяков. Один из купцов, чужеземец, увидев предмет в корзине, спросил: "Почтенный, где вы достали эту вещь? Если продаете ее, я не поскуплюсь". Монах шутя запросил сто тысяч монет. Купец тут же отдал деньги и засмеялся: "Вы продешевили, почтенный, - цена этой вещи десять раз по сто тысяч! Ведь это кость Будды!" Видите, - монах, а не разглядел святыню. А вы, почтенный Ли, наоборот: безделицу приняли за творение мастера.
- Тогда пусть наш спор рассудит сам мастер, ведь на дне чайника должна быть оттиснута его печать. Эй, светильник ближе! - Ли Бо достал из шкатулки чайник, перевернул, придерживая крышку, и сразу узнал личную печать Гао Лиши.
Глава вторая
1
Гремит засов - на этот раз пришли за ним. Вот и наступил великий миг перерождения, вовремя он написал сыну, мог бы и не успеть.
Начальник тюрьмы кланяется и приседает перед толстым чиновником в лиловом халате, шапка украшена красным коралловым шариком, на поясе нефритовая печать. Даже злые духи боятся печати, что же говорить о людях? Печать - это налоги, долговая клетка, толстые палки, кожа, содранная заживо с несчастных, отрубленные головы. Засухи, наводнения, саранча не так страшны, как печать. Стражники расстелили новую циновку, положили мягкие подушки, зажгли благовонные палочки, но чиновник недовольно морщится, обмахивая лоснящееся лицо костяным веером. Показал на дверь - все, почтительно пятясь, вышли. Начальник сам налил из чайника чашку горячего вина, двумя руками подал обладателю нефритовой печати и юркнул в дверь. Чиновник с любопытством посмотрел на Ли Бо, сидевшего на грязном полу.
- Почему у преступника не отобрали тушь и кисть? Велю дать начальнику тюрьмы двадцать палок. Подай бумагу! - Ли Бо подал письмо. - Не знал, что ты любишь писать письма. Пожалуй, разорву его на мелкие клочки, а? Ты ведь рвал мои письма? Или бросал в огонь не читая? А я ждал ответ день и ночь, встречал на пристани каждую почтовую баржу. Потом, когда приехал в Чанъань сдавать столичные экзамены, надеялся хоть одним глазом увидеть тебя. Кругом только и говорили: Ли Бо затмил славу великих, он нарушает древние традиции, но все у него получается легко, безупречно; говорили, когда ты пьешь, пускаешь свою кисть вскачь, под твоей рукой взлетают облака, расцветают цветы. Кого еще так возвысили!
- Не возвышать надо таких, как я, а слушать и следовать их советам, тогда не было бы таких бедствий в Поднебесной. "Древние государи за все блага воздавали хвалу народу, а во всех бедах винили себя; все истинное видели в народе, а заблуждения - в себе, поэтому только один царь терял свое тело и, порицая сам себя, уходил из жизни. Ныне же все по-иному. Скроют происшедшее и порицают не ведающих о нем за глупость; поставят невыполнимую задачу и осудят за отсутствие смелости; возлагают тяжкие обязанности и покарают за то, что с ними не справились; пошлют дальней дорогой и казнят за опоздание. Люди же, зная, что сил не хватит, заменяют их притворством. С каждым днем все больше лицемерия у высших.
Как же могут не лицемерить и мужи, и народ? Ведь, если не хватает силы, притворяются; не хватает знаний - обманывают; не хватает имущества - грабят. Но кого же можно обвинить за кражу?". Так сказал Чжуан-цзы.
- Не тревожь тень великого мужа, подумай лучше о себе. Хотя ты талант выдающийся, но тебя переоценивают, я не могу поставить тебя выше Се Тяо [ Се Тяо (464-499) - знаменитый поэт.] - его строка "Как белый шелк, течет вода - чиста, легка" кажется мне драгоценней всего, что написано.
- Точнее прочитать его знаки: "прозрачней белого шелка", - да, этой строки довольно, чтоб запомнить Се Тяо навек, а мне он роднее вдвойне, потому что был оклеветан и кончил свои дни в тюрьме.
- Как видишь, я кое-что знаю о тебе. Интересно, а ты слышал мое имя?
- Я сразу узнал тебя, хотя ты растолстел, - ты тот самый Гу И, который любит писать длинные письма выдающимся людям и этим прославился, пожалуй, даже больше, чем они.