– Германцам он доверяет куда больше. Особенно это стало заметно после взятия нами "Кампо Императоре" на Абруццо . Да, коль уж речь зашла о сомнениях… У вас возникли какие-то принципиальные замечания по поводу обучения в школе? Всех инструкторов удивило, что вы так и не высказали ни одного серьезного замечания.
Скорцени многозначительно улыбнулся. Он давно догадался, что именно не даёт покоя Зонбаху.
– Какие могут быть принципиальные замечания у личного гостя Муссолини, прибывшего в "Гладиатор" как на экскурсию?!
– У профессионала такого класса – и нет замечаний? В такое невозможно поверить.
– … Кроме, разве что, двух, – не дал ему договорить Скорцени. – Первое: вы слишком уж рьяно нацеливаете своих диверсантов на борьбу с англо-американцами. Создается впечатление, что собираетесь использовать их ещё в нынешней войне.
Розовощёкий, коренастый Зонбах по-горильи дотопал до изгиба тропы, ведущей от здания школы к небольшому полигону, и непонимающе уставился на штурмбаннфюрера.
– Но мы исходим из того, что на нашем театре военных действий русские уже вряд ли появятся, поэтому наш естественный противник – войска союзников.
– Бросьте, Зонбах: "на театре"!.. На этом "театре" уже давно пора опускать занавес. За кулисами его готовятся к выходу новые актеры. Нетрудно предположить, что те страны – Венгрия, Румыния, Словакия, которые еще недавно числились в надёжных союзниках, очень скоро станут врагами. Присоедините к ним Японию, некоторые страны Африки и Латинской Америки, на диверсионно-театральных подмостках которых тоже немало толковых исполнителей.
– Простите, штурмбаннфюрер, но что-то мне трудновато понять вас. Нет никаких оснований считать, что даже в случае нашего поражения англо-американцы позволят русским укорениться в названных вами странах и регионах. К тому же война все еще продолжается.
– Неоспоримый факт. Но мы с вами уже должны готовиться к миру. Запомните, Зонбах, настоящая работа для диверсанта появляется не тогда, когда гремят орудия, ибо, когда они уже гремят, мы с вами оказываемся на вторых ролях. Всё внимание приковывает к себе стадная окопная массовка.
– "Стадная окопная массовка". Прекрасно сказано. Но тогда возникает вопрос: кто хозяин? Кто платит, и кому служим? Вечный гамлетовский вопрос всякой спецслужбы.
– Была бы идея и соответственно подготовленные носители её, а хозяин всегда найдётся. Сейчас нужны люди, которые бы стали носителями нашего опыта и наших идей.
– То есть я так понимаю, что наши "послевоенные идеи" предполагают некие нюансы, исповедовать которые следует уже сейчас?
– Вы тонко уловили суть, Зонбах. Не сунемся же мы в послевоенную Европу с газовыми камерами, концлагерями и маниакальной идеей поголовного истребления всех евреев, где бы они ни обитали? То есть со всем тем, что и сейчас уже в Европе попросту отказываются воспринимать. Даже если это касается всеми нелюбимых цыган, хотя я вполне согласен с фюрером, что – словом, вы помните…
– Фюрер убежден, что истребление цыган – это не преступление, а санитарная чистка общества. Уверен: так считает не только он.
В ответ Зонбах прокряхтел нечто невнятное, однако сделал это с таким воинственным видом, словно при упоминании о цыганах задели его самые сокровенные чувства.
На одном из изгибов тропы образовалась небольшая поляна, на которой стояли будка охранника и шлагбаум. Пост этот был тренировочным, на нём курсантов обучали снимать часовых, подкрадываться то по устланной листьями тропе, то по осыпи склона, или же перебегая от дерева к дереву.
Любой из этих подходов к часовому был не из простых. Как непросто снять часового и в реальной жизни. Однако удручало Скорцени не то, что курсанты шли на демонстративно зевающего часового, как слоны на водопой, а что само обучение их было поставлено слишком уж традиционно и состояло из азбучных приёмов, на которых обычно стряпали всякого полкового разведчика.
– Что-то не так? – уловил его настроение гауптштурмфюрер, останавливаясь неподалеку от шлагбаума.
– У вас почти отсутствует психологическая обработка "гладиаторов", Зонбах. В лучшем случае вы натаскиваете их для выполнения каких-то конкретных заданий, морально подготавливая к тому, что в случае неудачи им придётся вкусить райского зелья, именуемого ампулой, наполненной цианистым калием. И дело даже не в том, что желающих прислушаться к подобному совету найдется слишком мало. Пришло время готовить супердиверсантов, способных сражаться против всех, выживать при любых обстоятельствах, разить врага всеми доступными средствами даже после того, когда они окажутся без какой-либо связи с центром и резидентом, в полной изоляции, предоставленные самим себе.
– Не возражаю, что такие диверсанты нам очень нужны, как согласен и с тем, что для сотворения подобных воинов нужна особая подготовка.
– Они должны уметь создавать национально-освободительные повстанческие армии, организовывать политические провокации и забастовки, подкупать лидеров националистических движений, спаивать дипломатов, соблазнять их жен и дискредитировать парламентариев.
– Ну, соблазнять жен они умеют, в этом им не откажешь…
– Я сказал: "жён дипломатов". Что не одно и то же.
– Признаю. А в целом, я так понимаю, что программа "Гладиатора" должна быть приближенной к программе "Особых фридентальских курсов"?
– Наконец-то вас осенило, Зонбах. А то казалось, что придется читать вам лекцию до самого взлета моего связного "Хейнкеля".
– Но, во-первых, никто не ставил передо мной такой задачи. А главное, у нас нет соответствующих инструкторов. Из всего состава преподавателей только мне пришлось побывать во Фридентале, да и то…
– …Да и то вы оказались среди первых его выпускников по ускоренной программе, – не отказал себе в удовольствии напомнить ему Скорцени. – И происходило это во времена, когда названные мною идеи еще не овладели нашими умами. Прозрение "фридентальцев" пришло чуть позже, вместе с прозренческими поражениями большинства наших генералов.
* * *
Отсюда, с высоты горного склона, котловина напоминала ладью викингов, окаменевшую вместе с отмелью, на которую её выбросило десять веков назад. Стоя на ней, на здание школы "Гладиатор" можно было смотреть как на вознесенный к поднебесью замок волшебника. Сама эта местность порождала дух отшельничества, и Скорцени хотелось поскорее вырваться отсюда. Для его собственного отшельничества время ещё не пришло. Видеть себя забытым и заброшенным – явно не для него.
– Говорят, в ваших краях появилось немало русских казаков, – нарушил молчание Скорцени.
– Целый "Казачий стан" – так у них, у русских казаков, это называется. – Они перебазировались из Белоруссии. Но люди Муссолини не стремятся к тому, чтобы превращать "Гладиатор" в международный учебно-диверсионный центр. Для них главное – готовить кадры для Итальянской фашистской республики.
– Успокойте их: наши цели полностью совпадают. Тем более что у белоказаков уже давно действует своя точно такая же школа. Но одного русского я вам всё же пришлю – полковника, князя Курбатова.
– Опытный, проверенный фронтом диверсант?
– Талантливый.
– Странно, бытует мнение, что вы крайне скупы на похвалу.
– При чём здесь похвала? Пределов рейха Курбатов достиг, пройдя диверсионным рейдом от маньчжуро-советской границы до передовой нашего Восточного фронта. И шёл он без какой-либо поддержки: без явок, без заранее подготовленных складов продовольствия и вооружения, без поддельных документов. Широко шёл, с размахом, оставляя после себя просеки из выкошенных врагов. Так увлёкся, что чуть было не прошёлся – причем с тем же размахом – по нашим тылам.
– Не о нём ли это было сообщение во "Фёлькишер беобахтер" ?
– И огромная, взахлёб, статья в журнале "Дас Шварце Кор", которую советую прочесть самым внимательным образом. Этот парень, – а он всё ещё непростительно молод, – явление в нашем диверсионном мире уникальное. Сейчас он стажируется у меня во Фридентале, но очень скоро появится у вас в качестве инструктора, специалиста по России. Живая легенда вам не повредит.
– Как знать? – вдруг позволил себе усомниться Скорцени.
– О чем это вы?
– Всё-таки он русский, а всякий русский…
– Это рассуждение домохозяйки, Зонбах. Диверсанты экстра-класса национальности не имеют. Они давно отреклись от этого устаревшего атрибута. Это особая каста. Так что пусть ваши "гладиаторы" перенимают опыт его длительного рейда по вражеской территории.
– Но, видите ли, в пропагандистском плане…
– И еще, – повысил голос Скорцени, не желая выслушивать доводы гауптштурмфюрера, – не скрою, что как полковник белой русской армии он вскоре пригодится нам и в качестве "своего человека" в русской белоказачьей среде. А затем – и в качестве резидента в России, уже послевоенной России, гауптштурмфюрер Зонбах. Кажется, вы порываетесь возражать против появления здесь князя Курбатова?
– Возражать против инструктора, прибывающего в школу по рекомендации самого Скорцени?! – вдруг искренне удивился этому предположению Зонбах. – Чтобы прослыть самоубийцей? Другое дело – что сам полковник, учитывая его чин и опыт, вряд ли сможет с достоинством подчиняться строгому распорядку нашего "монастыря".
– Он и не будет подчиняться ему настолько, насколько это предписывается остальным вашим инструкторам. Мало того, довольно часто ему придется отсутствовать, поскольку в любую минуту может понадобиться мне для выполнения особо важных заданий. Замечу, что теперь он входит в возглавляемую мною группу личных агентов фюрера по выполнению особо важных заданий. А дабы вас, Зонбах, не смущал его высокий чин, я позабочусь, чтобы сорок пятый год вы встретили штурмбаннфюрером – в чине, который отныне для германских диверсантов будет считаться фельдмаршальским, – мрачновато пошутил Скорцени. Сам-то он хорошо помнил о том, сколько раз его майорский чин , при столь высокой должности, становился не только основанием для скрытого подтрунивания недоброжелателей, но и причиной всяческих недоразумений.
– Во всяком случае, будем надеяться, что мы с вами всё же умудримся встретить этот самый роковой сорок пятый год, – в тон ему ответил Зонбах. – А то ведь посчастливится это далеко не каждому.
– Кстати, прежде чем отправиться в ваше заведение, Курбатов проинспектирует одну унтер-офицерскую школу в Баварии. Среди прочего во время знакомства с этой школой он будет присматриваться к будущим артиллерийским унтер-офицерам, а вдруг среди них найдется несколько людей, которые подошли бы нам с вами, Зонбах?
Начальник школы намеревался что-то ответить, но в это время из-за поворота тропинки появился мотоциклист.
– Если я не ошибаюсь, штурмбаннфюрер Скорцени – это вы?! – неокрепшим голоском прокричал совершенно юный унтершарфюрер СС, чинно восседавший за рулём.
– Похоже на то.
– Мне приказано передать, что позвонили из штаба дуче. Господин Муссолини готов принять вас в течение ближайшего часа. Если у вас нет машины, можете сесть в коляску…
– У штурмбаннфюрера есть машина, – буквально прорычал Зонбах, поражённый беспардонностью этого унтер-офицера СС. – Кстати, Муссолини мог бы прислать одну из своих машин.
– Так и передам ему, – ничуть не смутился гонец.
– Как-никак речь идет о приезде его спасителя. Который когда-то вырвал его из висельничной петли, – не унимался Зонбах, будто и в самом деле рассчитывал на то, что сейчас шарфюрер всыплет этому зазнавшемуся итальяшке.
– О, так это вы, господин штурмбаннфюрер, похитили тогда этого макаронного дуче из горного отеля "Кампо Императоре"? – без какого-либо восторга в глазах "признал" Скорцени юный мотоциклист.
– Плохо же вы знаете героев нации! – тотчас же пристыдил его Зонбах, однако мотоциклист попросту не обращал на него внимания.
– Так это действительно вы?
– Вам придется смириться с этим, унтершарфюрер.
– Лучше бы он, конечно, там и остался, – поражал гонец Зонбаха своей наивной беспечностью, – но следует признать, что провернули вы эту операцию довольно лихо.
– До чего же беспардонной стала нынешняя СС‑ молодежь! – незло возмутился Скорцени. – Не находите, гауптштурмфюрер СС?
6
– Господин оберштурмбаннфюрер, нападение группы диверсантов отбито, – появился за спиной фон Шмидта начальник школы гауптман Сольнис. – Нападавшие оттеснены и развеяны.
– Это куда же они "оттеснены" и по каким таким полям сражений "развеяны"?! – язвительно поинтересовался фон Шмидт, благоразумно отступая от окна.
Именно успокоительный доклад гауптмана заставил его предположить, что первая атака могла быть всего лишь разведкой боем. А что, обычное фронтовое дело: выяснить численность охраны, определить огневые точки, телами разведчиков "вспахать" подходы к школе и мертвые зоны.
– Туда… оттеснены, – неопределенно махнул рукой Сольнис, не воспринимая сарказма фон Шмидта. – Выбиты с Артиллерийского холма и оттеснены за ограду, на юго-восток от школы.
– Ах, на юго-восток?! Так вот что я вам скажу, господин начальник унтер-офицерской артиллерийской школы: ваша охрана – дерь-рь-мо! Меня поместили в ваше богоугодное заведение, исходя из высших интересов рейха, исключительно в целях моей безопасности. И в третью же ночь здесь, в глубочайшем тылу, почти в центре Германии, на меня нападают какие-то диверсанты. Вам не кажется это странноватым, гауптман?
– Странно только то, что никогда раньше в нашей школе… – пожал плечами Сольнис, – ничего подобного…
– Тем хуже для вас. Значит, приходили не по мою душу, поэтому вряд ли это нападение вам простится.
– Нападение есть нападение, оберштурмбаннфюрер. Нашей вины в этом нет. Откуда нам было знать, что оно произойдет?..
– Обязаны были знать. Все окрестности школы давно должны быть взяты под контроль.
– Такой задачи передо мной никто не ставил, – ожесточился гауптман. – И вообще в мои обязанности подобные действия не входят. Для прочёсывания школьных окрестностей существуют СД, гестапо, местная полиция, полевая жандармерия и еще бог знает кто. Поэтому пока что докладываю: противник отбит, однако принадлежность его не установлена. Завтра же этим займется контрразведка…
– Контрразведка – дерь-рьмо! Где ваши пленные? Покажите мне хотя бы один труп.
– Ни трупов, ни пленных, – на удивление спокойно парировал капитан. – Их попросту не оказалось, все ушли.
– Безумные вещи вы сообщаете, гауптман. Что значит: "Все ушли"?! Кстати, почему территория школы не охвачена вышками?
– Только потому, что и пулеметные вышки нашей тыловой школе не положены были, – довольно храбро держал оборону Сольнис. – По крайней мере, до нынешнего нападения парашютистов-диверсантов.
– Что тогда вам "положено"? – уже откровенно язвил фон Шмидт. – И никакие это не парашютисты-диверсанты. Если бы на эту вашу богадельню бросили отряд диверсантов, уже к вечеру половина школы покоилась бы в братской могиле. В том-то и дело, что нападали люди, имеющие смутное представление о том, как это следует делать. Но даже они если завтра разнесут всю вашу школу, то охрана вновь позволит им благополучно уйти.
– Разнести её они могут еще сегодня, до утра, – невозмутимо заверил его гауптман. – Может, тогда и появится хотя бы один труп. А пока что… мы не смогли заставить их увязнуть в стычке. Мой взвод охраны…
– Да не было у вас никакого "взвода охраны", гауптман, – безнадежно, с явной брезгливостью отмахнулся от него фон Шмидт, усаживаясь на кровати. – Это всего лишь сброд! Залежалое окопное дерь-рьмо, которое завтра же отправят на Восточный фронт вместе с вами. Но это последует завтра, а пока что убирайтесь вон!
Как бы гауптман ни храбрился, в его восприятии этот непонятно кем и с какой стати "подсаженный" в их артиллерийскую школу подполковник СС представал немыслимо большим чином. К тому же Сольнис помнил, что по поводу Шмидта ему звонил адъютант самого Скорцени, и прекрасно понимал: если бы сегодня на теле барона осталась хотя бы одна царапина, Восточный фронт показался бы ему спасением. Именно так, спасением.
В своё время Сольнису уже приходилось иметь дело с "фридентальскими коршунами" Скорцени. Эти церемониться не стали бы, так что в руки им лучше не попадать.
– Погодите, погодите! – остановил его фон Шмидт уже у двери. – Понятно: нет пленных, нет трупов, но что-то же установить всё же удалось: форма, речь, тип оружия… Кто они, черт возьми?!
– Кое-что, конечно, удалось. Ясно, что нападали германцы.
Услышав это, Шмидт про себя выругался и вновь поднялся с кровати, поправляя наброшенный на плечи китель.
– Германцы, значит? Но только что вы разглагольствовали о каких-то там парашютистах-десантниках.
– Разве в тыл к нам мало забрасывают бывших германцев?
– Вот именно, бывших. Хотя, действительно, время от времени забрасывают… Значит, нападали, как вы полагаете, германцы? – нервно прошелся фон Шмидт по битому стеклу, усеявшему пол. – Как раз этого-то я больше всего боялся.
– Но даже не удивились моему сообщению. Неоспоримо поверили.
– Скорее, "неоспоримо" выругался по этому поводу. В самом деле, Сольнис, почему вы решили, что нападавшие были германцами? Только потому, что они облачены в вермахтовские мундиры?
– И мундиры тоже смущали. Но главное – в другом: часовой, первым обнаруживший десантников, утверждает, что слышал германскую речь.
– Это не довод. Если бы нападавшие не владели германским языком, они не смогли бы действовать в глубоком тылу.
– Вы не поняли меня, оберштурмбаннфюрер: он слышал правильную, то есть настоящую германскую речь. И поскольку нападавших было трое или четверо, то, по крайней мере, две произнесенные ими фразы часовой расслышал очень четко.
– Какую?
– Один сказал: "Они находятся вон в том домике, что чуть правее штаба". Второй ответил: "Огонь по окнам, и сразу же отходим!". Причем произнесены они были не иностранцами.
– Да черт с ним, с языком! – сдался наконец фон Шмидт. – Хотите убедить, что речь все же шла обо мне?!
– Следует предполагать.
– Какого же дьявола молчали?
– Не знал, как бы поделикатнее изложить.