Поглядывая вокруг себя, я невольно задерживаю взгляд на некоторых из гостей. Вот за соседним столом сидит грузный дядька, довольно отталкивающей внешности с выпученными рачьими глазами. Толстыми короткими пальцами он приглаживает густые чёрные усы и неотрывно смотрит грустным недоверчивым взглядом на свою спутницу - даму довольно приятной наружности, но с манерами вчерашней аристократки.
- Хедди, дорогая, перестаньте смотреть на цену, у нас хватит денег на всё, что вы пожелаете, - говорит он глухим бесцветным голосом, - да и здесь вам не Берлин, где приходилось экономить. Отбросьте предрассудки…
Смотрим дальше, и сразу натыкаемся взглядом на одиноко сидящего за дальним столиком человека, который неотрывно глядит на усатого толстяка с дамой. Перед ним чашка пустого чая и какие-то сушки на блюдце. Видно, человек не роскошествует, но… почему он пришёл сюда, где цены, как я чувствую, совсем не маленькие?
Продолжаю глядеть на человека, и по моему позвоночнику неожиданно пробегает дрожь. Это же… не кто иной, как доктор Давид Лифшиц! Вот повезло-то наткнуться на иголку в стогу сена! Сразу же пытаюсь встать и пойти к нему, но что что-то меня удерживает. Лучше немного подождать и проследить за ним, ведь не случайно же он здесь.
За два месяца, что Лифшиц находится здесь, он сильно изменился. Холёное лицо хорошо оплачиваемого врача со стандартным немного манерным выражением сегодня напоминает какую-то маску - вымученную и с печатью многодневного недосыпа. Чувствуется, нелегко ему в этом холодном и недружелюбном Питере, где у него нет ни друзей, ни заработка. Тут ему даже поделиться своими проблемами не с кем. Но что он делает в ресторане? Разглядывает обедающую публику?.. Стоп! А что это за толстяк, на которого он так неотрывно глядит? Неужели…
Пытаюсь вспомнить фотографию Евно Азефа, на которую не раз натыкался в интернете, читая статьи о первой русской революции. Там он, конечно, официальный и пытающийся выглядеть более выигрышно, чем есть, а тут… Ох, не знаю!
Тем временем Лифшиц поднимается и идёт в нашу сторону. Я внутренне напрягаюсь, готовый ко всему, а в голове уже свербит нехорошая мысль: вдруг именно сейчас он хочет привести в действие собственный приговор и порешить провокатора прямо в ресторане?
Но Лифшиц, не обращая ни на кого внимания, скрывается в комнатке, на дверях которой написано "Туалетъ". Облегчённо вздыхаю и иду за ним следом. Оглянувшись, тоже захожу и закрываю дверь на крючок.
Лифшиц стоит около умывальника, набирает горстями воду и трёт лицо.
- Шалом, доктор Лифшиц! - говорю ему тихо.
Он вздрагивает и, не оборачиваясь, пытается разглядеть меня в зеркале, что перед ним.
- Повезло мне неслыханно, - говорю и потираю руки от удовольствия, - чудом я отыскал вас. Не попади я случайно в этот ресторан, век бы мне вас не найти.
- Кто вы такой? Откуда вы меня знаете? - вздрагивает мой подопечный от неожиданности.
- Привет вам от Шауля Кимхи… Помните такого?
- Помню… Зачем вы здесь?
- Вас забрать.
- Но я ещё не сделал того, что собирался. И никакая помощь мне от вас не нужна.
- Я бы вам посоветовал повременить. Пускай Евно Азеф остаётся в живых. История ему воздаст по заслугам, и не вам вмешиваться в её естественный ход.
- Ничего себе - естественный! Вы хоть понимаете, о чём говорите?! Да из-за него погибнет столько людей…
- Людей - невинных?
- И невинные тоже были… Вот я и хочу исправить эту будущую несправедливость! Я бы уже давно всё сделал, ведь я слежу за ним уже больше недели. С того момента, как на него вышел. Но всегда с ним эта женщина, а при ней…
- Доктор Лифшиц! - обрываю его. - Хватит! Такие вещи делаются или сразу, или уже никогда. Вы этого сразу не сделали.
Плечи его опускаются, и он молчит, уткнувшись лицом в зеркало.
- Наверное, вы правы - еле слышно говорит он - не смог раньше, не смогу и сейчас… Что же мне делать? Всё напрасно?
- Возвращаться вам нужно со мной в двадцать первый век. И притом немедленно…
В дверь начинают стучать, и чей-то грубый голос кричит из-за двери:
- Господа, имейте совесть! Вы там уже пятнадцать минут. Дайте и другим зайти…
Давид Лифшиц поворачивает лицо ко мне и вытирает слёзы грязным рукавом пиджачка с чужого плеча:
- Я готов…
3
- Пациент доставлен по назначению! - выдыхаю первую пришедшую на ум фразу и слегка жмурюсь от брызнувшего в глаза яркого израильского солнца после хмурого февральского питерского полумрака.
И опять в комнате Штруделя ничего не изменилось. Хозяин по-прежнему на диване, и ему, чувствуется, немного легче, потому что глаза Лёхи открыты, и он с интересом наблюдает за моим возвращением в двадцать первый век. Шауль мрачно сидит у телевизора, по которому, как и прошлый раз, показывают какую-то кулинарную дребедень.
- Что у нас на завтрак? - бодренько интересуюсь я. - А то я век назад пытался поужинать в лучшей питерской ресторации и не успел…
- Какой завтрак? - удивляется Штрудель. - Уже вечер на дворе. А то, что солнышко, так лето ведь…
Я встаю с кресла, на котором в моё отсутствие находилось моё бренное тело, и разминаюсь.
- Некогда мне сейчас терять время на застолья, пора к следующему пропавшему лететь на крыльях любви.
- Ицхак Левинштейн, - мрачно подсказывает Шауль из своего угла.
- Слышал про такого, - киваю я, - у него ещё сестрёнка пропала - Наома Адари.
- Про неё особый разговор, - отмахивается Шауль, - стерва изрядная…
- Ну, это ваши личные дела. А мне сейчас расскажи про Ицхака. У нас даже не было зацепок о том, куда он навострил лыжи. Кроме темы доктората в университете, но это очень спорный аргумент.
- Я тоже не очень хорошо понял. Когда я у него поинтересовался, стоит ли путешествие во времена Давида Реувени тех денег, что он мне платит, то ничего вразумительного в ответ не услышал. Какой-то жалкий лепет о том, что, мол, необходимо помочь господину Реувени в его благих начинаниях, тогда наше государство Израиль могло бы возникнуть на пять веков раньше. О каких тут деньгах может идти разговор?! Каким он образом собирается помочь, Левинштейн не сказал, лишь посмотрел на меня как на сумасшедшего, который задаёт глупейшие вопросы. Ну я и перестал интересоваться.
- А кто такой этот Давид Реувени?
- Если б я помнил! - отмахнулся Шауль. - Что-то мы про него проходили ещё в школе, но это было столько лет назад! Да мне и не нужно было тогда ничего, кроме компьютеров и баскетбола… Посмотри в интернете, там обязательно должна быть какая-то информация про этого Реувени.
Но садиться за компьютер мне сейчас лень, а хочется немного отдохнуть. Устал я, и голова побаливает.
- Утро вечера мудренее. - Я сладко потягиваюсь и прикидываю, где в небогатых апартаментах Штруделя можно подремать хотя бы до рассвета. - Утром разберёмся, что за фрукт этот Реувени и зачем Ицхак отправился к нему на помощь.
Но ничего удобней кресла, в котором я, как видно, получил прописку надолго, не находится, и я со вздохом располагаюсь в нём, водрузив ноги на ближайшую табуретку. И тут же проваливаюсь в сон - глубокий, без сновидений и кошмаров.
Среди ночи меня будит резкая трель телефона Шауля, и следом за ней - его сдавленная матерщина.
- Шауль, что случилось? - слышу голос встревоженного Штруделя.
- Как это я забыл? Совсем в дурака с вами превратился! Чип из руки, по которому меня могли засечь, вырезал, а карточку в телефоне оставил! Это ведь то же самое… Теперь они по ней вычислили, где я нахожусь.
- Что будем делать? - тотчас вскакиваю я с кресла. - Нужно срочно исчезать отсюда.
- Среди ночи? - капризничает раненый Штрудель. - Хоть до утра подождите.
- Они здесь будут через десять минут. Это же был контрольный звонок…
- Лёха, ты оставайся, - командую я, - тебе, полицейскому, никто ничего не сделает. В крайнем случае, скажешь, что двое неизвестных захватили тебя в заложники, даже ранили, - я кивнул на его забинтованное плечо, - а теперь скрылись в неизвестном направлении.
- Куда же вы среди ночи? - не успокаивается Лёха.
- А вот этого тебе лучше не знать. - Я усмехнулся и зловеще пообещал: - А то под пытками выдашь. Иголки под ногтями, знаешь ли, располагают к откровениям… Дай ключи от машины.
Никаких запасных аэродромов у меня не было. Зато Шауль, отчаянно махнув рукой, заявил, что лучше всего ехать прятаться в больницу, где у него как раз и располагается секретная палата для хранения тел путешественников во времени, и о ней знают всего несколько человек. Притом начальство о ней не подозревает, ибо свято уверено, что эксперименты по перемещению во времени не зашли дальше математического моделирования. Охранники там свои люди, поэтому нигде светиться не надо, а отсыпаться там ещё удобней, чем здесь. Там хоть койки нормальным бельём застелены.
Как обыкновенные посетители, которые могут являться в больницу даже глубокой ночью, мы беспрепятственно прошли через вестибюль, несколько раз поднимались и спускались на лифтах, миновали целую кучу длинных полуосвещённых коридоров и, наконец, остановились у наглухо задраенных железных дверей с узким оконцем на уровне глаз.
Шауль набрал код, и двери распахнулись. Пожилой охранник с пистолетом на боку приветливо кивнул Шаулю и отвернулся к компьютеру на своём столе.
- За мной, - командует Шауль и ведёт меня по новому коридору с рядами дверей.
У одной из них он останавливается, снова набирает код, и вот мы уже в небольшой комнате без окон. У стен три аккуратно застеленных кровати, и я даже присвистываю:
- Спокойно могли с собой Штруделя взять. Он бы тут поместился. И безопасней было бы…
- Опасно сегодня везде, - качает головой Шауль и садится на одну из кроватей. - Давай спать, а то неизвестно ещё, что завтра будет…
Мы погасили свет и улеглись, но сон как рукой сняло, и я вертелся в простынях, взбивал подушку, поудобней устраивался, но больше заснуть не мог. Чувствовалось, что и с Шаулем творится то же самое.
- Не спишь? - забрасываю я пробный шар. - Давай хоть поболтаем, а то я тут с ума сойду.
- Давай, - отзывается Шауль.
- Странно как-то всё складывается. Перемещение во времени, отделение сознания от тела, погони, перестрелки… Если честно, то я ещё вчера даже представить не мог, что сам буду участвовать во всём этом. Сказал бы мне об этом кто-то, я бы его в психушку сдал. Прежде-то я занимался отлавливанием бандитов, и никакой мистики и фантастики в том занятии не было. Скорее, наоборот - кровь, обман, грязь, самое низменное, что есть в человеке. А тут - тут совершенно иной мир, в котором, как выясняется, то же самое. И где страшней, ещё неизвестно.
- Что в этом необычного? - Голос Шауля звучит тихо, и каждая фраза, чувствовалось, даётся ему не без труда. - Мир живёт по определённым законам, которые существовали и будут существовать всегда, - и в эпоху динозавров, и в эпоху, когда полёты в космос станут обыденным делом. Человек, хочет того или нет, но живёт по этим законам. Каким бы умным и продвинутым он ни был…
- Меня другое удивляет. Одна наша чёрточка, на которую я раньше не обращал внимания, а вот сегодня, когда столкнулся с людьми, желающими побывать в прошлом, вдруг задумался над ней. У каждого из этих людей есть веская причина нырнуть в глубину веков. Ладно бы посмотреть на своего дедушку в молодости или на прабабушку в девичестве. Полюбоваться на тех же динозавров или на рыцарей, сражающихся на турнире… Так нет же, каждому хочется активного участия, хочется внести что-то такое, что изменило бы мир, нарушило естественный ход истории. Все, безусловно, хотят сделать что-то доброе и полезное, но никто не хочет понять, что у любой медали есть обратная сторона…
- Помнишь, кстати, крылатую фразу старика Архимеда? - вдруг вспоминает Шауль. - Дайте мне точку опоры, и я переверну мир… Эти люди, не сговариваясь, пытаются нащупать эту точку и в самом деле перевернуть всё на свете! А ведь эта точка в руках у Вс-вышнего, и Он вряд ли доверит её кому-то из своих созданий.
- Точку опоры? - переспрашиваю я. - Точно ты сказал… Где-то я читал, что каббалисты утверждают: каждый наш поступок, каждое наше желание и даже каждая мысль материальны и влияют на окружающий мир. А тут люди пытаются силой что-то изменить, да ещё в прошлом, из которого вырастает настоящее и будущее! А точка опоры - это же возможность вернуться в нужное время и повлиять на что-то. Неужели трудно понять, настолько страшно и необратимо, если, не дай бог, что-то пойдёт не так?! Вон, Иехизкиель хотел повлиять на царя Давида, а доктор Лифшиц вообще собирался уничтожить Азефа, который оставил свой след в судьбах дореволюционной России. Страшные они люди на самом деле. И не очень умные… Утром отправлюсь вытаскивать Ицхака Левинштейна, у которого, не сомневаюсь, не менее авантюрные планы…
Шауль ничего не отвечает, но я слышу, как он часто дышит и отчего-то вздыхает. Потом встаёт, зажигает свет и закуривает сигарету.
- Ты нормальный парень, Даниэль, и голова у тебя варит. Но мне непонятно: для чего тебе всё это? Ты даже не полицейский, а рискуешь жизнью. Судьбами мира обеспокоен? Перестань, всё это риторика для пылких юношей. Мы же с тобой прекрасно понимаем, что история - не такая уж хлипкая материя, чтобы её ход могли нарушить жалкие потуги отдельных неразумных муравьёв. Она их просто растопчет и пойдёт своим путём дальше. Ну, а тебе-то во всём этом какой интерес? Вечно вы, русские, суёте нос, куда вас не просят. Вот и мне между делом весь бизнес уничтожил…
Что-то неприятное прозвучало в его словах. А я-то почти начал считать его своим другом. Впрочем, столько лет прожил на этом свете, столько всего повидал, а так ещё и не разучился доверять собеседнику. И поделом тебе, бывший мент! Расслабился - получай плюху.
- Ладно, давай спать, - бурчу и отворачиваюсь к стенке, - завтра столько дел, отдохнуть хоть чуть-чуть надо. Выключай свет…
Видимо, Шауль чувствует, что я на него рассержен, поэтому утром сразу же, едва я открыл глаза, сообщает:
- Ты заснул мёртвым сном, а я так и не смог. А чтобы тебе не мешать, сходил, взял компьютер у охранника и поискал для тебя информацию по Давиду Реувени, к которому отправился Ицхак Левинштейн. Я правильно поступил? - Он поглядывает на меня хитрым глазом. - Искупил свою вину?
- Да ладно тебе! Проехали. - Я подскакиваю с кровати, словно ванька-встанька. - Что у нас на сегодня? Давай выкладывай, куда мне предстоит отправляться и к каким гадостям готовиться.
На лице Шауля расцветает улыбка, и он деловито сообщает:
- Отбыть тебе придётся в славный баварский город Регенсбург, местечко замечательное во всех отношениях. Сам бы туда отправился, правда, не на встречу с Давидом Реувени, а полюбоваться на сегодняшние туристические прелести…
- А что плохого было в Регенсбурге в те времена? Кстати, какой это век?
- Шестнадцатый… А хорошего там и в самом деле было мало.
Я почесал небритую щеку и погрозил Шаулю пальцем:
- Не говори загадками. Выкладывай, какие меня там неожиданности ждут.
- Тут, знаешь ли, одной географией не обойтись, - замялся Шауль, - нужно столько всего охватить, чтобы хоть поверхностно понять, чего добивался этот лжемессия Давид Реувени. Наш подопечный Ицхак докторат делал по нему, и я хотел до деталей докопаться, но там столько всего… Иными словами, я абсолютно уверен, что он отправился в шестнадцатый век не только из чисто познавательных соображений. А что ему там нужно - это тебе выяснять. Я для тебя закладки в интернете сделал, сядь и почитай. Если что-то не сможешь перевести с иврита сам, помогу…
После первых строк, которыми я овладел с великим трудом, пришла очередь чесать уже не небритую щёку, а затылок.
- Слушай, брат, - грустно признался я, - мне эти буковки переводить и переводить… Может, изложишь своими словами? Да и с еврейской историей я знаком не очень. Учил-то всю свою сознательную жизнь историю КПСС, а тут, чувствую, ею и не пахнет.
- Это уж точно. - Шауль сел напротив меня и вздохнул. - Так и быть, попробую. Хотя я докторатов по истории не делал и в чём-то могу ошибаться, но - что есть, то есть.
- Веди меня, Вергилий, по кругам ада, - обрадовался я.
- О чём ты?! - испуганно глянул на меня Шауль.
- Это из "Божественной комедии" Данте…
- Странные вещи у вас в России учат - Данте, историю КПСС. А историю еврейского народа - нет…
- Не провоцируй меня на ответные откровения… Лучше начинай.
Шауль устроился поудобней и приступил к лекции по истории еврейского народа:
- В средние века евреям жилось крайне хреново. Впрочем, так же им жилось до того и после того. Нигде нашему брату не было покоя. Израиля-то тогда ещё не было. На Ближнем Востоке всё подгребла под себя Османская империя. Но и в Европе евреям было не легче, потому что здесь их вообще считали виновниками всех бед. Евреи, конечно, сопротивлялись, как могли, но что они могли поделать, когда своей земли у них не было, и они везде должны были существовать на условиях коренных жителей, а тем, естественно, не нравилось, что евреи обособлены, не желают ассимилироваться, повсюду суют свой нос и зарабатывают на всём, на чём можно, практически на воздухе. Короче, всюду мы были бельмом на глазу…
- Ближе к делу, - подсказываю ему, - оставь риторику на потом, а то время идёт, и мне ещё нужно слетать в ту эпоху. Как бы поезд не ушёл…
- Не уйдёт, не переживай… Так вот, идеи создания государства, в котором евреи могли бы быть полноправными гражданами, то есть государства Израиль, то и дело возникали в умных еврейских головах, однако практически осуществить это было нереально. Да и куда тут денешься, если на исконной земле Израиля хозяйничают турки, которые не только евреев, но и своих единоверцев с удовольствием вырезали под корень за минимальное отклонение от генеральной линии их мусульманской партии и правительства. Так, кажется, у вас, русских, когда-то говорили? Поэтому среди евреев стали распространятся всевозможные мессианские идеи, мол, так больше продолжаться не может, а значит, скоро придёт мессия, то есть Машиах, в обличии простого человека, сплотит разрозненные еврейские общины по всему миру и, невзирая на противодействия недоброжелателей, задаст врагам трёпку и провозгласит еврейское государство. Уж, не знаю, сколько было объявивших себя мессией до Давида Реувени и после, но он пришёл именно в тот ужасный период, когда евреи под властью Османской империи даже пикнуть не могли, а в Европе, точнее, в Испании и Португалии, инквизиция массово истребляла их мечом и огнём. Особенно доставалось марранам, то есть тем евреям, которые формально отказывались от иудаизма и принимали христианство, а на самом деле тайно соблюдали обряды, вели двойную жизнь и были по сути дела пятой колонной…
- Да, - даже крякнул я, слушая Шауля, - приятная поездочка предстоит…