Явление XI
Виталина, Мухоморов и Павел Флегонтыч.
Виталина. Мне нужно с вами говорить о важном для нас деле.
Павел Флегонтыч. Мы за этим же пришли.
Мухоморов. Скажи-ка лучше, Павел Флегонтыч, для повершения этого дела ты приехал из Питера. Дорожка нелегкая и поубыточился немало.
Виталина. Увидите, что стоило бы прокатиться и далее, хоть для настоящего разговора. Поместитесь-ка подле меня, Флегонт Парфеныч (указывает ему на скамейку), а вы, молодой человек, возьмите стул и присядьте поближе. Ты помнишь, старик, что случилось года четыре тому назад, когда я лежала на смертном одре.
Мухоморов. Как не помнить! Ангельская душа чуть-чуть не улетела на небо. Денно и ночно не отходили мы с женой от вашей спальни.
Виталина. Грешно мне забыть, как ты и жена твоя ухаживали за мною в это время. Бедная Наташа проплакала только глаза: хоть и дитя, она понимала, однако ж, что со мною теряет все в мире и остается круглою, несчастною сиротой. Не страшно было мне умереть, но страшно было оставить ее без состояния, без покровительства. Думать долго не было времени; вы оба знаете хорошо остальное.
Мухоморов. По совести исполнил я вашу волю.
Павел Флегонтыч. Желание ваше было для нас законом.
Виталина. Мы расположили судьбою ребенка...
Мухоморов. Однако ж, ей было пятнадцать годиков.
Виталина. Девочка в пятнадцать лет разве не дитя?.. Да, без ее ведома, без ее согласия, мы сделали крепость на ее руку и сердце, на всю будущность.
Павел Флегонтыч. Когда я приезжал прошедшего года в Москву, Наталье Ивановне было уже восемнадцать лет - вы не переменяли своего слова. Если б рассудок и сердце ее противились ему, вы бы, конечно, лучше нас знали это и нам объявили.
Виталина. Я молчала, потому что не имела ничего нового вам объявить.
Павел Флегонтыч. По крайней мере, молчание ваше укрепило меня в моих надеждах, в уверенности получить руку той, которую я уж три года называл своей невестой. Каждый год возрастала моя привязанность, и вы ее сами питали. С вашей стороны положено было только одно препятствие - мой чин; вы сами назначили срок нашей свадьбы, когда я получу коллежского асессора: он давал мне право укрепить за будущей моей женой имение, которое вы сами ей назначили!.. Я этого приданого не просил, я и теперь его не требую.
Мухоморов. Однако ж, все-таки не лишнее, Павлуша, ведь обещано... да и не радостно будет Наталье Ивановне от рябчиков жить на сухоядении. Видит Бог, мы поступили без хитрости, без корысти. Софья Андреевна сама изволит знать, что должна мне была сто тысяч по двум актам, явленным в гражданской, и я не покорыстовался ими.
Виталина. Вы можете получить и теперь один, в пятьдесят тысяч: он цел; разница в нем только та, что на него наросли проценты. Примите его в благодарность за все, что вы для меня сделали и можете еще сделать.
Павел Флегонтыч(в сторону). А! понимаю... (Вслух.) Без руки Натальи Ивановны этот акт для меня все равно, что лист белой бумаги. Не о благодарности, не о векселях, явленных у маклеров и в палатах, идет речь, Софья Андреевна, а о выполнении слова, скрепленного честию вашею, честию благородной дамы; дело идет об исполнении обета, данного у смертного одра, перед лицом Судьи, которого протест ужасен... дело идет о счастье или несчастье целой моей жизни. Теперь и я призываю вас к ответу.
Виталина(вставая). К ответу?.. меня?.. вы?.. вы, которого отцу дала я свободу, имя, состояние?.. Не вам ли самим дано мною воспитание у меня в доме, потом средства к высшему образованию? Не я ли проложила вам дорогу к службе, вывела вас на степень, которую занимаете ныне в свете? Я могла бы сказать более, но считаю низким говорить о благодеяниях... Извольте, я дам вам ответ. Вы о чести говорите очень горячо, молодой человек; увидим, так ли согласны с правилами чести и действия ваши! Рыцарь, как вы себя понимаете, должен быть во всем таким.
Павел Флегонтыч. Кажется, вы испытывали меня более двадцати лет; не вновь же начинать!
Виталина. Прежде всего и я должна, однако ж, сказать: не имею нужды, чтоб напоминали мне об исполнении моего слова. Когда для этого нужно было бы жертвовать своим имуществом, своим спокойствием, одним словом - собою, я не задумалась бы ни на минуту. Но в деле нашем есть третье лицо... дочь моя, не по рождению,- все равно!- любовь сильнее кровных прав. Так помните, сударь, дело идет о судьбе дочери моей; вы говорите с ее матерью.
Павел Флегонтыч. Слушаю.
Виталина. Не виды на богатое приданое, которое даю за Наташей, прельщают вас, сказали вы: одна привязанность, одна чистая, бескорыстная любовь, возраставшая с каждым годом?..
Павел Флегонтыч. И теперь это подтверждаю.
Мухоморов(про себя). Ох, ох! беда с этими прыткими молодыми людьми! Того и гляди, отступится от сотен тысяч.
Виталина. Так для вас нужна она одна, своим лицом?
Павел Флегонтыч. Получить ее и без ничего почел бы я высшим блаженством.
Виталина. Но вы, конечно, хотите, чтоб будущая подруга вашей жизни с рукою своею отдала вам сердце, чтоб она вас любила и любовию своею услаждала вашу будущность. Без того, что за союз двух людей мыслящих, образованных? Уж и в деревнях, у крестьян, не стали отдавать дочерей поневоле. Когда обещала я вам Наташу, я думала, что сердце ее никем не занято и, если не чувствует к вам особенной привязанности, то по крайней мере свободно, по крайней мере способно вас полюбить. До нынешнего дня я была в этом заблуждении. Знайте же: она вас не терпит, она чувствует к вам неодолимое отвращение; скажу более: она любит другого и мне в этом нынче призналась.
Павел Флегонтыч. Не эту ли восковую фигуру, которую только что на днях увидала! Богатырская любовь! шагает верстовыми шагами!..
Виталина. Теперь, господин рыцарь, покажите свое благородство: возьмите ее, повлеките к венцу, заставьте у алтаря Божия, перед лицом Его, солгать, что она не неволею за вас идет, что она никого не любила, кроме вас. Честен, возвышен будет ваш поступок!.. Но когда совершите вы этот рыцарский подвиг, какое высокое блаженство будет видеть подле себя жену-страдалицу, которая сказала вам прежде, что она вас ненавидит и презирает... Да, презирает, потому что подобный поступок с вашей стороны другого чувства не заслуживает!.. Начните же этот подвиг, сударь, довершите его, если достанет у вас довольно самоотвержения, чтоб обречь и себя на вечные муки.
Мухоморов(сыну тихо, так, чтобы слышала Виталина). По мне хоть бы отступиться от такой невесты. Паша, не лучше ли взять сто тысяч?
Павел Флегонтыч. Увидим.
Виталина. Что ж вы на это скажете?
Павел Флегонтыч. Что я скажу?.. Теперь ни слова, ни одного слова не услышите от меня. Дайте мне подумать, Софья Андреевна! Только одну неделю срока прошу; чрез неделю получите решительный ответ. Хочу сам испытать сердце Натальи Ивановны; от нее самой должен услышать ответ. Вы даже обвинили бы меня в ветрености, в легкомыслии, если б я сейчас решился. Любить так долго, так страстно и так скоро расстаться со своею любовью, с лучшими мечтами своей жизни - о! это ужасно!
Виталина. Так через неделю жду ответа. Он должен быть решительный. Помните, мы не ссорились с вами, Флегонт Парфеныч (с твердостию), в твоей преданности я уверена... ты мне никогда не изменял и знаешь Бога.
Мухоморов. Матушка!.. видит... Он! (Показывает на небо.)
Виталина(тихо ему). Зачем же ты... давеча...
Мухоморов(тихо). Каюсь, виноват... в сердцах сорвалось... верьте совести, вперед не буду... Уж вы, родная, будьте с ним (указывая на сына) не так суровы... (Уходит с сыном.)
Виталина(уходя). Господи! внуши им все, что согласно только с ее счастьем.
Явление XII
Мухоморов и Павел Флегонтыч.
Павел Флегонтыч. Отступиться?.. отступиться?.. За кого они принимают меня? За ребенка что ли, которого тешили долго любимою игрушкой - отняли ее, потому что она понравилась другому, и обещают новую, золотую игрушку? Хотят среди белого дня, всенародно, проволочь меня по грязи и потом умыть розовою водою? И чтобы толпа, чернь насмеялась досыта над этой проделкой?.. Нет, не так легко! Они меня не знают!.. Лучше погубить ее, хоть бы самому погибнуть... Отец! у тебя есть тайна... важная тайна, говорил ты, которая мне даст над Гориславской роковую власть, которая приведет ее к ногам моим, как покорную овечку.
Мухоморов. Почти так.
Павел Флегонтыч. Почти?.. Наверно!.. Ты давеча шепнул ей на ухо несколько слов... видно, показал кончик этой тайны... Гориславская побледнела, как смерть, руки ее дрожали... Постигаю, ты обладаешь великим сокровищем... На что оно тебе? Что ты сделаешь из него, с твоею мягкою, уклончивою душой? Оно принадлежит мне по праву. Отдай мне его!.. (Берет судорожно отца за руку.) Пора - ты видел?.. Ты сам устроил эту путаницу, дай же мне нож, которым бы ее рассечь.
Мухоморов. Безумный! не ломай же мне так руку... Ох, ох! чему же вас учат там в высоких трехэтажных палатах? Только что не погладили его по шерсти, он уж все помыслы свои, всю утробу выворотил наружу. Павлуша, не так делают люди бывалые, умные. Отец твой простой, как ты говоришь, необразованный человек, да тебя поучит. А ты наставил меня давеча, все дело было испортил. У нас не так: на душе и волком воешь, да, коли нужно, воркуешь голубочком. Прикинусь дурачком, поклянусь, побожусь, а тут (показав на грудь) пишется кровавая челобитная по пунктам... уж с надписью не возвратят, за то ручаюсь. Видел ты, Софья Андреевна по-прежнему ко мне, и уверена, что я ей преданный? А я - предан только себе, да тебе, неблагодарный! Прежде чем ты меня просил, я для тебя многое устроил.
Павел Флегонтыч. Батюшка, простите меня, дайте мне руку вашу... я поцелую ее, чтоб прошла скорее боль, которую причинил ей, и, может быть, сердцу вашему! Умоляю вас об одном - выкупить для меня Гориславскую из чужих рук или погубить ее вместе с названной матерью.
Мухоморов. Авось, обойдемся без последнего. Открою тебе всю подноготную. Только поклонись, что не передашь секрета никому до поры до времени; ты, да я, будем одни знать, будем одни проводить от него невидимые проволоки, чтоб куклы плясали по нашему хотению. Даже матери твоей... самой матери не говори: знаешь, волос долог... все дело испортит.
Павел Флегонтыч. Клянусь всемогущим Богом!
Мухоморов(обходит кругом кусты и заглядывает в беседку). Никого... не шелохнет!.. Слушай же: Гориславская не дочь канцелярского чиновника, а дочь... еврея.
Павел Флегонтыч. Еврея?.. Может ли статься?
Мухоморов. Сталось, как ты мой сын. Никто из сторонних не знает этого, кроме меня. Тому назад семь лет, покойный Виталин командовал полком, который стоял в Белостоке. Хаживал к ним жидок Соломон - по ихнему фактор что ли - нищий, хоть и проходило много денег через его руки. У жидка было три дочки. Старшая, Эсфира, была такая пригожая, ласковая, разумная. Увидали ее господа, полюбили, и впала им мысль взять ее к себе в дом вместо дочки. За деньги жид готов продать хоть себя, и согласился отдать дочь с тем, чтоб вовсе от нее отступиться. Эсфирочка была такая гордая натура, будто родилась в каменных палатах. Эсфиру окрестили и назвали Натальей, а чтоб она не поступила в дом с жидовским клеймом, по моей науке стали ее величать дочерью личного дворянина. С тех пор она такою и слывет. В Белостоке это дело ныне только известно Богу да душе Соломона.
Павел Флегонтыч. Чем же можно доказать теперь, если нужно, что Гориславская была жидовка?
Мухоморов. Во-первых, натура ее сама сейчас скажется: проба была при тебе с полчаса назад. Во-вторых, я оставил в деле лазейку. Учись, дружок, никогда не кончать дела начисто, а всегда оставляй в нем лазейку - такую, что можно, коли понадобится, влезть или вылезть через нее. Стоит только потребовать от Виталиной актец о крещении, и секрет выплывет на чистую воду. В-третьих, я приберег себе корреспонденцию с Соломоном, разумеется, и пересылку денег к нему: дондеже могу им располагать, как хочу. Положено ему было две тысячи, а я с каждым годом убавлял фуражные деньги; нынешний год послал ему только триста, и то на дорогу - пускай будет ни сыт, ни голоден. Все для тебя, Павлуша, все для тебя, дружок, не равно на черный день (слышен шорох в кусте; Мухоморов прислушивается.) Чу! не слыхал ли ты шуму?
Павел Флегонтыч. Нет, птица слетела с дерева; не беспокойтесь - вам показалось.
Мухоморов. Смекаешь, жид раздражен... стоит только насыкнуть, он и выдаст все наружу. Заметил я, во время отлучки твоей, что Гориславская неравнодушна к офицерику; старая барыня смотрит на это ласково и уж до тебя заговаривала мне, хоть на попятную. Пятьсот душ, каменные дома, капиталец... подцепят, окаянные, подумал я, быть тут худу, хоть и дочь приказного. На всякий случай выписал жидка из Белостока; приехал вчера сюда и с дочками. Понадобится, докажем Леандровым, что Натальюшка - жидовка, наведем и на батюшку Соломона... Нам ничего, а старому столбовому дворянину втюриться в такое родство... Смекаешь?.. обеими руками отдадут...
Павел Флегонтыч. Батюшка, я перед вами глупец... Тайна ваша воскресила меня. О! я не ожидал, чтоб в ней было столько добра, столько могучих средств. Правда, это такой волшебный талисман, от которого посыплются чудеса. Вы увидите, что я им воспользуюсь... Смирится гордая натура Гориславской - она моя!
Мухоморов. Только, ради Бога, поскромнее, поувертливей, оглядываясь. Так всегда вводи других, а сам не попадайся. Соломона, коли тебе понадобится, можешь отыскать в Черством переулке, близ Сухаревой башни, в доме мещанки Соковой.
Павел Флегонтыч. Соковой... не забуду; эта фамилия врезалась в голове и сердце, как будто выжгли ее горячим железом.
Мухоморов. Однако ж темнеет на дворе. Пожалуй, эти сорванцы дождутся в овраге да поколотят порядком - чего доброго! Отправимся-ка поскорей в Москву. (Отходит к воротам.) Эй! Филька! Заснул! Филька!
(Слышен голос.) "Здесь, сударь... Тпр-ру, окаянные, успеете натешиться. Да, заснешь голодный на тычке!.." (Мухоморовы скрываются.)
АКТ II
Комната в квартире Леандрова.
Явление I
Леандров(один). Дочь приказного!.. Неважный ремиз: рука сына разом сотрет его. Не в чины же ему лезть через жену!.. С другой стороны, сколько достоинств! Хороша собой, воспитана, умна, а пуще всего добра, как ангел; все в доме барышней не нахвалятся. Я сам влюблен в нее без памяти. Да и то сказать, сколько ни доискивался приказной родни, не отыскал никакой - круглая сирота! Тем лучше.
Дело решенное: она наша. Вижу, и самой Виталиной хочется честным образом отделаться от Мухоморовых. Мы избавим ее от хлопот; вся проделка падет на нас. Завтра представим ей Гориславскую под именем госпожи Леандровой. Чай, у молодых людей кипит дело: учить и понуждать нечего. Да вот и на помине легки.
Явление II
Леандров, Сергей Петрович и Ипполитов.
Леандров. Отчет скорей, начистоту!
Сергей Петрович. Все нам помогает. Мухоморовых нынешний день не принимали; со мною старушка была необыкновенно приветлива: в словах ее везде проглядывала родственная, сердечная теплота. Натали была грустна, но успела наградить меня таким взглядом, для которого можно броситься в огонь; прощаясь подала мне руку... О! что сказала мне эта рука!.. Батюшка, я вполне счастлив.
Ипполитов. Пожалуй, он вас займет целый час рассказами о чудесных взглядах, о таинственных пожатиях руки, а настоящего вы от него не узнаете. Извольте, достославный родитель сего Телемака, выслушать рапорт его Ментора. Наталья Ивановна едет решительно на вечер к Гусыниным; ей сопутствует сентиментальная дева Медовицына; Виталина остается дома, будто по нездоровью... Люди, купленные мною, пересказали барыне о наших будущих подвигах, а барыня дала этим людям секретный приказ не мешать нам; все это, как водится, опять передано мне. По вашему повелению, многоуважаемый Петр Сергеевич, я съездил за 20 верст от Москвы, в указанное мне вами село...
Алтарь готов, горит огнями храм.
Любви курится фимиам
И стелет Гименей нетерпеливый
Роскошный одр из роз чете счастливой.
Леандров. Стихи, особенно с фимиамами, ныне не в моде; давай-ка нам дельной прозы и прозы!
Ипполитов. Прозаически сказать, все приготовлено, чтоб окрутить влюбленную чету; запасены свидетели, шаферы и не забыта батарея шампанского. Воля ваша, грянем: "Гром победы раздавайся!" - и увлечем вас в полонез.
Леандров. Не только полонез, под эти родные, торжественные звуки готов тряхнуть старыми костями и пройтись русскую, молодецкую. Спасибо, дружище! (Кличет.) Эй! мальчик.
Ипполитов(тихо Сергею Петровичу). Видно, в доме отца твоего не вывелись еще мальчики, которые женятся, имеют сами детей и до смерти остаются все мальчиками! (Сергей Петрович молча жмет ему руку.)