- Часть воинов бросит мостки через ров. В разных местах, где урусов будет поменьше. Ваша задача будет – запрыгнуть с коня на частокол. Мы будем прикрывать вас, бросая копья, - продолжил Бидайхан,- а вы должны проникнуть внутрь заставы и устроить урусам хорошую рубку, пробиваясь к воротам. Тому, кто откроет ворота и впустит конницу вовнутрь – награда: конь, которого воин выберет себе сам из захваченного табуна. А также любое оружие, добытое у урусов, на выбор. Сейчас Тунгатар распределит вам направления и определит воинов, которые для каждого из вас будут прокладывать мостки.
Стоящий рядом Тунгатар кивнул головой в знак согласия и, склонившись к плечу бека, вполголоса предложил:
- Бидайхан, у нас есть юнмай для факелов. Мы можем намотать юнмай на копья, поджечь и метать их горящими. Тогда лошади табуна начнут в панике метаться, и нашим воинам легче будет пробиться к воротам.
- Займись этим, - сказал Бидайхан. – Отбери лучших копейщиков и поставь им задачу. Если их горящие копья подожгут строения за оградой, а они все из дерева, урусам вообще придется несладко.
Он некоторое время молчал, размышляя, и вновь обратился к своему побратиму.
- Карыскыр, - бек обращался так к Тунгатару только в особых случаях, как бы подчеркивая важность разговора. - Я хочу поехать к казакам и предложить им отдать табун без боя. Ты всегда говорил, что казаки достойный народ. Что они славные воины и такие же, как мы, степняки. Мне лучше договориться с ними, чем проливать кровь и нашу, и казачью. Я никому бы никогда не сказал этих слов, но ты должен меня понять.
- Они откажутся, Бидайхан, - Тунгатар почтительно склонил голову, оценив доверие бека. – Я разделяю твое мнение и твое отношение к казакам. Скажу больше – я благодарен тебе за твое желание решить миром нашу проблему с ними и не проливать кровь. Но они откажутся. Для них смерть в бою – слава. Сдаться, согласиться на милость даже численно превосходящего противника – покрыть себя позором. Ты бы отдал лошадей, будучи на их месте?
- Я – никогда! – надменно вскинув голову, ответил Бидайхан и тронул коня. Он решил все же поговорить с казаками, хотя ответ знал почти наверняка. К тому же, в силу своей молодости он еще никогда не видел казаков вблизи, а тем паче, не говорил с ними.
Бидайхан отобрал двоих воинов в сопровождение и, приказав им укрепить на копье белый явлык , отправился к заставе
ГЛАВА 11
Казаки – наблюдатели издали увидели приближение трех всадников с белым флагом на копье и позвали старшину на помост.
Кондрат и казацкая старшина с ним быстро взбежали на помостки и обратили свои взоры в степь.
- Будут предлагать обмен, - угрюмо промолвил Баштовенко, глядя на медленно приближающихся парламентеров. – Наши жизни в обмен на лошадей. Что мы им ответим, панове?
Старшины молчали. Каждый хотел жить, зная, что при нападении ногайцев численное превосходство будет один к пяти. И даже высокий частокол не спасет от проникновения противника в радуту. А значит, придется биться до последнего казака. Но, вместе с тем, каждый понимал, что уступить без боя врагу казачий табун – значит покрыть позором не только свое имя, но и навлечь проклятье на весь свой род. Поскольку табун – собственность Сечи, это кони, которые в случае войны будут востребованы в любой момент.
Первым заговорил Гнат Заруба. И обратился он с вопросом к Кондрату.
- Какой-либо пикет разве не должен сегодня вернуться в радуту?
- Сегодня нет, - ответил Кондрат, - они позавчера ушли - на трое суток. Если только от метели кто пострадал, так казаки все опытные, знают, как укрыться от непогоды…
- А стрельба от пикетов не слышна? Ведь фальконеты громко бьют.
- Навряд ли, - ответил за Кондрата Гук, который сам неоднократно выезжал старшим на пикеты и прекрасно знал и их расположение, и их удаленность от заставы. – Но один маршрут конных разъездов как раз выходит к плавням с пивдня . В полутора верстах относительно к тылам нашей радуты. Только вот как рассчитать, когда они тут появятся?
- А куда они идут далее? – спросил Заруба.
- А далее они идут вдоль плавней до Чагамлыка, а потом заворачивают от речки до Седого кургана и возвращаются до бекета, - ответил Гук. – А-а, вот что. От Седого кургана до ближайшего пикета чуть более версты будет. Седой курган, потом безымянный – наполовину срытый, потом Матвеев курган – они все, как бы на одной линии стоят.
- Значит, нам надо перехватить этот разъезд и отправить его галопом на Матвеев курган, чтобы зажечь "фигуру", - подытожил Заруба.
- Уже думали, - сказал Баштовенко, - не успеем. Далеко.
Казаки вновь задумались, но как ни ломай голову, получалось, что помощи ждать неоткуда. И тогда заговорил Кондрат.
- Братья – казаки! Все мы понимаем, что коней отдавать нельзя. Сечь нам этого не простит! Но не это главное. Главное – это казачья слава! Какая ж будет слава о нас, если мы сбережем свои жизни, пойдя на предательство? Я так думаю: коль суждено нам сегодня сложить головы в бою, так сделаем это достойно! А коли Бог смилостивится над нами грешными, так и выстоим. Згода, казаки?
- Згода, згода…- вразнобой ответили старшины.
- Ну, тогда, с Богом. Побеседуем с басурманами, послушаем их предложения.
Один Заруба, задумчиво покачав непокрытой головой, высказался:
- Умереть-то мы все мастера. Для этого много ума не надо. Смирись, и пуля либо сабля тебя сама в степи найдет. Давайте все же отправим через потайную калитку гонца в плавни. Успеют, не успеют – это уж точно, как Бог положит. Но пытаться все равно надо - использовать все, что возможно, все варианты.
- Давай отправим, - сказал Кондрат. – Может действительно хоть кто-то успеет нам на помощь придти. Хотя сильно я в этом сомневаюсь – нападут ногаи через, может, час. Никак нашим не успеть к нам с подмогой… И, обернувшись к старшине, дал команду Байдужему:
- Хочь ты и Байдужий по призвыщу , да ответственный и исполнительный в службе. Потому тебе поручаю – выбери казака из своего куреня, который сможет разыскать в степи разъезд и вместе с ним домчать до пикета настолько быстро, что стрела не догонит.
Байдужий только молча кивнул в ответ и отправился выполнять приказание.
Кондрат задумчиво поглядел ему вслед и кинул, обращаясь к Зарубе и Гуку:
- А вы собирайтесь, поедем с басурманами говорить.
Через несколько минут трое всадников, одетых в парадные казачьи свитки, выехали навстречу ногайцам.
ГЛАВА 12
Про смерть нашу не думаем,
И жизнь наша на поле (боя)
Прекрасна.
("Велесова книга", дощечка 8)
Застоявшийся Орлик гарцевал и пританцовывал под хозяином, пытаясь сорваться в галоп. Кондрату стоило больших усилий сдерживать коня и заставлять его идти степенным шагом.
Чуть поотстав, ехали за Кондратом Заруба и Гук. Янычар шел спокойно, высоко подняв породистую сухую голову. Ему непонятно было нетерпение Орлика, хотя и он не прочь был промчаться ветром по заснеженной степи.
Конь Гука – трофейный ахалтекинец по прозвищу Щур , добытый в бою с турками у Кононова брода, поддаваясь настроению Орлика, пошел боком, косясь черно-фиолетовым глазом на седока и ожидая команды перейти на рысь. На скаку Щур буквально летел, едва касаясь ногами земли, за что и получил свою кличку. Гук крепче натянул поводья, сдерживая коня, от чего тот обиженно мотнул головой.
Ногайский эскорт находился уже в полусотне метров, медленно приближаясь, и казаки видели, как загорелись у ногайцев глаза при виде казачьих коней.
Вскоре всадники сошлись. Некоторое время царило молчание – разглядывали друг друга, подбирая слова.
Неугомонный Орлик игриво поглядывал на серую кобылу, на которой гордо восседал Бидайхан, зазывно скаля зубы. Заинтригованная вниманием красавца-коня, кобыла в ответ часто закивала головой, распушивая гриву. Непосредственность животных, мгновенно выказавших свои чувства, как-то сняла напряжение людей, и Бидайхан едва не позволил себе улыбку. Но вовремя сдержался и заговорил, безжалостно коверкая привычную казакам южно - русскую речь:
- Я тибе узнал, - его обличающий перст указал на Зарубу. – Это ты рубала сабля моя людишка!
- Я тебя тоже узнал, - ответил Заруба. – Это ты со своими людьми напал на нас и пытался отбить табун наших лошадей. Это твои люди, числом около десятка, пытались зарубить меня, но ни хрена у них не вышло!
Бидайхан мгновенно вскипел и выхватил из ножен длинную кривую саблю.
- Ти суйкын ! Ти умрешь сичас, а осталная твоя сабака казак – до захода солнца!
Заруба спокойно смотрел в глаза Бидайхану. Он даже не дернулся в седле, видя явную угрозу своей жизни.
- Ты пришел испугать нас? – спросил он. – Тогда ты напрасно гонял лошадей. Чтобы нас испугать, тебе придется привести сюда всю Едисанскую орду. И тогда мы втроем умрем здесь, но не от страха, а оттого, что не сможем порубать всю орду – числом завалите.
Бидайхан, понемногу успокаивался, только ноздри короткого носа широко раздувались, да глаза метали молнии. Но рука уже вложила саблю в ножны.
- Я знаю, что ви не боялася моя. Ви храбрии воини. Но ваша мала-мала, а моя - минога болше. Ми придем и побиваем ваша. Я не хочу побивать ваша. Ви мине даете висе ваша лошад, и моя воини идем в Орда. Не надо кров, не надо смерт.
Кондрат внимательно слушал ногайца, щуря от яркого снега свои холодные серые глаза. Совершенно неожиданно ему в голову пришла мысль, которая, как ему казалось, могла спасти казаков от верной смерти. Когда бек закончил свою короткую речь, атаман некоторое время молчал, а затем выпрямился в седле и промолвил:
- Это хорошо, что ты не хочешь проливать кровь. Потому что, мы, может, и погибнем сегодня, но и твоих собратьев немало с собой на небеса унесем. А лошади наши тебе все равно не достанутся: последний оставшийся в живых казак, порежет лошадей!
Заруба и Гук переглянулись, не зная об этой задумке атамана, но промолчали. А Кондрат продолжал:
- Так что, подумай, Бек, стоит ли тебе жертвовать своими воинами, чтобы получить мертвых лошадей.
- Твоя не будет резать лошадь! – вновь закипая, заорал ногаец. – Лошад – это жизн! Кито трогала лошад, не должин жит!
- Так, если мы все погибнем, зачем нам на том свете лошади? – ответил Кондрат. – Там они ни к чему, но и ты их не получишь. Это - наше слово и разговаривать нам больше не о чем.
Кондрат стал разворачивать коня, давая понять, что разговор окончен, и торговли не будет.
Если бы Бидайхан взял с собой Тунгатара, который отличался от своего молодого родственника и бека житейским и военным опытом и хладнокровием, того, что случилось дальше, могло и не произойти. Но случилось то, что случилось.
Бидайхан, взбешенный тем, что табун, такой близкий и такой желанный, не достанется ему, рванул поводья, на ходу вырывая саблю из ножен, и его конь в два скачка одолел расстояние до Кондрата. Кондрат, не ожидавший нападения, успел только уклониться от удара, но сабля ногайца, со свистом рассекая воздух, все же прошлась вдоль его спины. Атаман удержался в стременах, и, обняв Орлика за шею, прошептал, слабея: "Домой, Орлик, домой".
В то же мгновенье Гнат Заруба, привстав в стременах, наотмашь рубанул Бидайхана своей саблей, развалив его тело от ключицы до копчика. А Гук уже рубился с двумя ногайцами, сопровождавшими Бидайхана в его последнем посольстве. Заруба резко развернул Янычара и столкнулся с крепким, почти квадратным ногайцем, сидящим на таком же мощном коне. Сила столкнулась с ловкостью и умением, и Заруба, уклонившись от двух ударов, потерял саблю, выбитую из его руки ударом невероятной силы. Он только увидел, что клинок его сабли, кувыркаясь, летит в воздухе, отдельно от рукояти с обломком клинка. Заруба мгновенно выдернул из-под седла ятаган и, поднырнув под удар ногайца, нанес ему сзади удар по шее, почти перерубив ее. Ногаец медленно повалился с лошади.
Янычар развернулся, и Заруба увидел удаляющихся в сторону радуты коней Кондрата и Гука. Кондрат все так же лежал лицом на гриве Орлика, а Гук висел в стременах, свесившись вправо от седла и, за его телом тянулся по снегу густой кровавый след. Его соперник лежал на снегу, устремив в небо мертвый взгляд, а в его груди торчала знаменитая сабля Гука дамасской стали с отделкой золотом. Заруба, лишившийся в бою своей, рванул саблю Гука из груди погибшего и, выпрямившись в седле, увидел, что из балки широкой лавой выходит ногайская конница, быстро увеличиваясь в размерах.
Он тронул поводья, и Янычар сорвался с места, догоняя коней своих товарищей.
ГЛАВА 13
Все это произошло на глазах наблюдателей, выставленных Бидайханом на склоне балки. И когда они закричали, что казаки порубали бека и его свиту, весь чамбул, не дожидаясь команды, рванул поводья, выгоняя коней в степь. Тунгатар-Карыскыр, находясь в дальнем конце балки, где пятерка воинов разжигала костры, чтобы обжигать копья, не успел повлиять на ситуацию. Он увидел только стремительно выходящую из балки и быстро удаляющуюся лаву своих конников, и вскочил на коня.
Неуправляемый чамбул был сейчас единым телом с единым мозгом, одержимым одной лишь пламенной страстью – местью. Всадники мчались во весь опор, быстро приближаясь к казачьей заставе. И только страшный прицельный залп казачьих ружей и фальконетов, вырвавший из рядов два десятка воинов, охладил пыл атакующих. Привычно закручивая "веремию", ногайцы, улюлюкая, поскакали вокруг частокола, метая на ходу свои короткие копья. И вот теперь, когда наступательный порыв, был сбит, они начали вспоминать, что Бидайхан планировал атаку совсем по-другому. Что воины должны были метать копья, обмотанные юнмаем, подожженными. Что специально назначенные Тунгатаром воины должны были доставить к стенам крепости мостки, а другие должны были с этих мостков запрыгнуть на частокол и проникнуть внутрь. Что горящие копья должны были вызвать пожар внутри заставы. Что… Все это, и в первую очередь, отсутствие четкого командования, вызвало смятение в рядах ногайцев, и некоторые из них стали вертеться на конях, выискивая глазами Тунгатара, в надежде получить команду и действовать по его указаниям. Нестройная теперь стрельба казаков унесла еще несколько жизней. И только теперь, хотя прошло всего несколько коротких минут с момента приближения чамбула к заставе, подоспел Тунгатар.
Он вихрем пронесся вдоль линии штурма, грозными окриками собирая своих воинов. И вскоре оставшиеся в живых всадники ушли в степь, забрав по пути тела своих павших собратьев – Бидайхана и его товарищей.
Тунгатар склонился над телом своего любимца, горько сожалея о том, что позволил ему идти на переговоры с казаками. Он никак не ожидал от них такой подлости, и на его памяти не было случая, чтобы казаки убивали людей, пришедших к ним на переговоры. Но вот теперь это случилось, и его бек лежит перед ним бездыханным. Тунгатар приказал привести к нему наблюдателей, которые были очевидцами гибели Бидайхана, и поочередно выслушал их. Ногайцы не умеют лгать и рассказывали только то, что видели. Тунгатар слушал их, уже понимая, что виною гибели бека послужила его запальчивость, что он нанес свой удар первым, срубив атамана казаков, и лишь потом погиб сам. Как ни горько было сознавать, что Бидайхан вольно или невольно стал виновником своей гибели, его смерть требовала отмщения. И воины не поймут его, если он сейчас уведет их.
Но чем больше думал Тунгатар, тем яснее становилось ему, что время безнадежно упущено. Он понимал, что даже если сейчас все сделать по плану, скорые сумерки не дадут развить успех, и ногайцы завязнут в коротких стычках, которые успеха не принесут.План, разработанный беком, нужно было менять.
День уже склонялся к вечеру, и Тунгатар-Карыскыр, опасаясь, что к казакам может придти помощь, приказал воинам выставить дозоры в степи.
Он ушел к кострам, где во время вылазки отряда оставались йылкышы , и присел на услужливо расстеленную его коноводом Анваром кошму. Анвар отошел к костру и тут же вернулся, протягивая хозяину пиалу с горячим ногайским чаем.
Прихлебывая чай и глядя в завораживающие угли костра, Тунгатар вдруг нашел решение. Он решил взять казачью заставу ночью. Взять тихо, без топота копыт и без воинственных криков. Он поудобнее уселся на кошме и стал продумывать подробности.
Вскоре план полностью сложился в его голове.
ГЛАВА 14
Рана у Кондрата оказалась тяжелой. Хотя клинок Бидайхана и не разрубил кости, но рассек мышцы и повредил надкостницу шести ребер. Дед Мазур, вооруженный кривой иглой с шелковой нитью, щедро пропитанной крепчайшей горилкой, которую он сам и варил, сшивал и связывал края раны. Кровь он остановил с помощью своего волшебного порошка, а ткани вокруг раны обработал все той же горилкой. Он работал, что-то приговаривая себе в бороду, а казачья старшина стояла вокруг стола, на котором лежал Кондрат, ожидая, когда дед скажет свое слово по поводу дальнейшей судьбы их атамана. Кроме Баштовенко, еще четверо казаков были ранены копьями ногайцев, один из них – тяжело. Копье попало казаку, который встал к бойнице, в правое плечо, пробив его насквозь. Свалившись с помоста, казак своим телом обломал копье, которое оставило в ране множество мелких и крупных щепок. Дед Мазур немало трудов приложил, чтобы извлечь их раны, но мелкие все равно остались. Оставалась и угроза заражения крови.
Во дворе казаки заканчивали приготовления тела Гука к погребению. Его уже обмыли и, разрезав вдоль спинного шва новые сорочку и парадную свитку, обряжали его в последний путь. А в широченные казачьи штаны ноги казака просто завернули, благо их ширины хватало еще на троих. Гук, сражаясь с двумя противниками, получил три раны и, как сказал дед Мазур, все три были смертельными. Непостижимо, как с такими ранениями он умудрился насмерть завалить одного из своих врагов….
Гнат Заруба, столько переживший за этот бесконечно долгий зимний день, сидел на бревне, легонько поглаживая свою рану на груди, которая под вечер стала болезненно ныть. Он думал о том, что теперь, потеряв своего бека, ногайцы уж точно не уйдут – будут мстить за его смерть. Так велит их кодекс чести. Только вот в лобовую атаку они вряд ли пойдут - велики были их потери от ружейного огня и ядер фальконетов. У стен радуты лежали теперь, заметаемые легкой поземкой 23 тела, над которыми кружилось уже поганое воронье.
Заруба тяжело поднялся и, прихрамывая, поднялся на помост. В горячке схватки, видимо, в момент, когда Янычар грудью налетел на ногайского коня, он получил сильнейший удар в бедро во время сшибки коней. На бедре теперь зиял огромный "синяк", и нога плохо сгибалась. Навалившись грудью на обрез бойницы, он прижал к глазнице подзорную трубу и, медленно поводя ее раструбом вдоль горизонта, стал осматривать окрестности.
Ногайские разъезды, не скрываясь, маячили в степи, а над балкой полыхало зарево множества костров. Гнат внимательно оглядел степь и понял, что ногайцы перекрыли разъездами все пути к заставе. Оставался только путь через плавни, но с таким табуном, да еще с раненными через плавни не пройти. К тому, же дул устойчивый северо-восточный ветер, и если ногайцы подожгут камыш, пламя пойдет как раз в сторону движения казаков. Заруба отмел этот вариант, как неприемлемый, и понял, что других возможностей спасти жизни своих товарищей по оружию, просто не существует. А значит, придется принять бой.