Так вот мой ответ насчет Владимира Мономаха: когда приходилось ограждать будущность новорожденного русского государства от половцев, татар и т. д., война была самым необходимым и важным делом. Тоже до некоторой степени можно сказать про эпоху Петра Великого, когда нужно было обеспечить будущность России как державы европейской. Но затем значение войны становится все более и более подлежащим вопросу, и в настоящее время, как я сказал, военный период истории кончился в России, как и везде. Ведь то, что было сейчас мною сказано о нашем отечестве, применимо, конечно, mutatis mutandis и к другим европейским странам. Везде война была некогда главным и неизбежным средством для ограждения и упрочения государственного и национального бытия, - и везде с достижением этой цели она теряет смысл. Сказать в скобках, меня удивляет, что некоторые современные философы толкуют о смысле войны безотносительно ко времени. Имеет ли смысл война? C'est selon. Вчера, быть может, имела смысл везде, сегодня имеет смысл только где-нибудь в Африке или Средней
Азии, где еще остались дикари, а завтра не будет иметь смысла нигде. Замечательно, что параллельно потере своего практического смысла война теряет, хотя и медленно, свой мистический ореол. Это видно даже у такого отсталого в своей массе народа, как наш. Посудите сами: вот генерал намедни с торжеством указывал, что все святые у нас если не монахи, то военные. Но я вас спрашиваю: к какой именно исторической эпохе относится вся эта военная святость или святая военщина? Не к той ли самой, когда война действительно была необходимейшим, спасительным и, если хотите, святым делом? Наши святые воители были все князья киевской и монгольской эпохи, а генерал-лейтенантов или даже генерал-поручиков между ними я что-то не припомню. Что же это значит? Из двух знаменитых военных, при одинаковых личных правах на святость, за одним она признана, за другим - нет. Почему? Почему, я спрашиваю, Александр Невский, бивший ливонцев и шведов в тринадцатом веке, - святой, а Александр Суворов, бивший турок и французов в восемнадцатом, - не святой? Ни в чем противном святости Суворова упрекнуть нельзя. Он был искренно благочестив, громогласно пел на клиросе и читал с амвона, жизнь вел безупречную, даже ничьим любовником не был, а юродства его, конечно, составляют не препятствие, а скорее лишний аргумент для его канонизации. Но дело в том, что Александр Невский сражался за национально-политическую будущность своего отечества, которое, разгромленное уже наполовину с востока, едва ли бы устояло при новом разгроме с запада, - инстинктивный смысл народа понимал жизненную важность положения и дал этому князю самую высокую награду, какую только мог представить, причислив его к святым. Ну а подвиги Суворова, хотя несравненно более значительные в смысле военном, - особенно его Аннибаловский поход через Альпы - не отвечали никакой настоятельной потребности, - спасать Россию ему не приходилось, ну, он и остался только военной знаменитостью".
Задача аргументации Политика - скомпрометировать доводы оппонента - Генерала, который утверждает нравственный долг сопротивления злу даже и вооруженной рукой, а также доводы Князя - пацифиста и анархиста, который отрицает как насилие даже и противление злу и государство как форму насилия. Естественно, что для этой цели лучше всего подходит аргумент к прогрессу.
Топы аргументации - "предыдущее / последующее", "цель / средство", "варварство / цивилизация", "государство / организация", "цивилизация / благо", "развитие / прогресс". К этим основным топам сводятся топы более частного характера и данные. Положение аргумента: "Везде война была некогда главным и неизбежным средством для ограждения и упрочения государственного и национального бытия, - и везде с достижением этой цели она теряет смысл". Положение обосновывается главным доводом к целям и средствам, который амплифицируется историческими примерами. Затем используется разводящий ход, который нужен чтобы вычленить прагматические цели прогресса и соответствующей ему политики и противопоставить их целям идеалистическим. Последующий ход, напротив, сводит идеалистические цели к прагматическим. Оказывается, что святость и доблесть оправдываются прагматическими основаниями. Последний ход - использование правила справедливости для сравнительной оценки признаков святости Суворова и Александра Невского, которая переносится на положение аргумента.
Изображая показательный пример аргументации к прогрессу, B.C. Соловьев обнаруживает ее особенности: общая, или историческая аргументация к прогрессу, если она реалистична и подтверждается фактами, всегда оказывается понижающей, независимо от взглядов и целей самого ритора, так как реальный прогресс обнаруживается лишь в частных и низших областях культуры (техника, материальный уровень жизни), к которым редуцируется идея развития; а выводы аргументации прогресса несостоятельны для совещательной аргументации, так как основаны на количественных представлениях и потому не содержат достаточного основания для прогноза. Там, где строится аргумент к прогрессу, риторическая правильность требует точного определения конкретной области развития и критериев сопоставительной оценки.
Аргументация к прогрессу в области науки, права, техники может быть правильной и продуктивной, но это не дает основания заключать о прогрессе человека или общества: "Итак, механика Ньютона основана на мифологии нигилизма. Этому вполне способствует новоевропейское учение о бесконечном прогрессе общества и культуры. Исповедовали часто в Европе так, что одна эпоха имеет смысл не сама по себе, но лишь как подготовка и удобрение для другой, что эта другая эпоха не имеет смысла сама по себе, но она тоже - навоз и почва для третьей эпохи и т. д. В результате получается, что никакая эпоха не имеет никакого самостоятельного смысла и что смысл данной эпохи, а равно и всех возможных эпох, отодвигается все дальше и дальше, в бесконечные времена. Ясно, что подобный вздор нужно назвать мифологией социального нигилизма, какими бы "научными" аргументами его ни обставлять".
Аргументы к прецеденту, прехождению и прогрессу можно обозначить как исторические или диахронические. Эти аргументы взаимосвязаны и являются содержательным основанием всей системной аргументации.
1. Аргумент прецедента вычленяет и обосновывает диахроническую базу факта и образует историческую модель, которая ограничивает рамки последующей деятельности и позволяет обнаруживать и оценивать новацию исходя из предшествующего состояния.
2. Аргумент прогресса позволяет связать факт с эпидейктической или нормативной моделью и на этом основании оценить предшествующее состояние по отношению к последующему и модели. Таким образом устанавливается предпосылка для выделения неизменного предмета - того, что развивается или изменяется.
3. Аргумент прехождения позволяет обосновать неизменное или постоянное содержание исторического предмета, связанное с моделью, (того, что изменяется) и тем самым установить и оценить воспроизводимость структуры факта, т. е. ее культурную значимость.
С помощью этих трех ходов мысли строится система аргументации в той области исторического знания, которая в предыдущей главе была обозначена как исторический опыт или нормативная история. Исторический опыт - особая область аргументации, которая служит связующим звеном между собственно эпидейктической аргументацией и идеологией конкретного общества, например, русского. Правильно осмыслить и оценить конкретное деяние, будь то с исторической, юридической, нравственной или политической точки зрения, можно, если определены исторические условия, в которых этот поступок замыслен и совершен. Поэтому нормативно-историческая оценка предшествует оценке частного факта, а не наоборот.
Аргумент к выбору
Альтернатива строится на топе противоположного как основании сравнительной оценки.
Всякое осуществленное решение уязвимо для критики потому, что имеет отрицательные последствия, которые можно представить как более значимые, чем положительные, и потому, что никакой замысел не реализуется полностью. Предполагаемое альтернативное решение привлекательно хотя бы тем, что не повлекло никаких последствий - ни положительных, ни отрицательных. Кроме того, предложить задним умом наилучшее решение почти так же просто, как проект всеобщего благоденствия, ибо его одобрят все, но никто не осуществит. Эта техника всегда вдохновляла оппозиционеров и диссидентов.
Обычная аргументативная ситуация складывается следующим образом. А совершил действие х, относимое к норме XY, при обстоятельствах p,q,r. При этом имели место как благоприятные последствия m, так и неблагоприятные n. А мог или даже был обязан предвидеть неблагоприятные последствия.
Оппонент утверждает, что А мог совершить иное действие - у, которое также подходило бы под норму XY, или вовсе воздержаться от действий, и в таком случае наступили бы благоприятные последствия m без неблагоприятных последствий n, или, по крайней мере, не было бы n.
Положение аргумента может состоять в обвинении А в некомпетентности, преступном умысле, в разделении ответственности между А и его советниками или окружением. Немаловажное значение может иметь и утверждение приоритета альтернативного решения Y как модели для совещательной аргументации: никогда не поступать так, как поступил А.
Сопоставительным материалом может быть решение В в обстоятельствах r,t,s, сходных с p,q,r, которое подобно альтернативному решению у.
В описанной ситуации открываются следующие возможности.
1. Сведение или разведение х, например, военного решения конфликта, с благоприятными (военная победа) и неблагоприятными (потери) следствиями. Высказывание "Войны без потерь не бывает" означало бы сведение действия с неблагоприятными следствиями, а высказывание "Победа не может быть достигнута без человеческих потерь" - сводит благоприятные и неблагоприятные следствия в единый комплекс, подчиняя вторые первым. Эта сводящая и разводящая аргументация может амплифицироваться частными сравнениями, например, военными действиями, которые повлекли за собой минимум потерь, либо сопоставлениями характера самих потерь.
2. Сведение или разведение ценности благоприятных и неблагоприятных последствий. Можно утверждать, что значимость победы выше значимости потерь, и наоборот, - что никакая победа не стоит человеческой жизни. В зависимости от того, насколько удастся обосновать приоритет благоприятных или неблагоприятных последствий в отношении к норме, будет развертываться последующая аргументация, в частности, приведенная идентификация действия с последствиями. Если значимость жертвы выше значимости успеха, то высказывание "Войны без потерь не бывает" будет работать против А и решения х.
Однако, оценка благоприятных и неблагоприятных последствий имеет дело с открытыми классами данных, так как оба ряда могут быть пополнены в ходе аргументации соображениями, увеличивающими значимость успеха или соображениями, увеличивающими значимость потерь: "Военная победа научит других уважать власть"; "Военная победа ожесточит других против власти".
3. Сведение или разведение обстоятельств, в которых принято решение х, с обстоятельствами, в которых принималось решение у. Если обстоятельства p,q,r и решение х сводятся и одновременно разводятся с обстоятельствами r,t,s решения у, ответственность А понижается. Если обстоятельства p,q,r сводятся с обстоятельствами r,t,s, то они тем самым разводятся с решением х, которое может быть сопоставлено с альтернативным решением у, и если последнему отдается предпочтение, то ответственность А повышается и при сравнении оценивается отрицательно.
4. Выдвижение и обоснование альтернативного решения у, которое подходит под норму XY, но не повлекло бы отрицательных последствий n. В этом ходе аргументации особенно важна реалистичность альтернативы. Поэтому обычно используются модели и аналогии: в сходных условиях r,t,s В предпочел решение у, которое повлекло за собой положительные последствия m и не повлекло отрицательных последствий n. В этом случае может быть повторен предыдущий ход, но, главное, альтернативное решение сводится с положительными следствиями, которые умножаются. Кроме того, возникает задача идентификации благоприятных последствий х и у, причем благоприятные последствия х должны быть количественно редуцированы к благоприятным последствиям у. Наконец, могут сопоставляться свойства А и В, которые, соответственно, сводятся как с обстоятельствами, так и с характером сопоставляемых решений, например, люди, не способные договориться, предпочитают действовать силой, а способность договориться - проявление мудрости.
5. Если нужные аналогии не находятся, часто прибегают к аргументации прогресса и к построению искусственных моделей, например, утверждая, что в современном гуманистическом и цивилизованном обществе подобные решения (неважно какие) неприемлемы, что всегда следует искать альтернативные варианты, причем, чем больше предлагается различных, пусть даже самых фантастических, пустых и бессмысленных альтернатив, тем больше компрометируется решение.
Итак, в аргументе выбора обосновываются следующие положения: 1) что решение было непродуманным; 2) что решение было свободным; 3) что отрицательные последствия прямо связаны с принятым решением и при нем неизбежны; 4) что отрицательные последствия более значимы, чем положительные; 5) что возможно иное решение; 6) что оно реально; 7) что альтернативное решение предпочтительно по последствиям или целям; 8) что принявший решение несет за него ответственность и заслуживает осуждения.
В диалоге B.C. Соловьева "Три разговора" аргумент к выбору построен следующим образом.
"Виноват! Я утверждаю, что война в настоящее время стала бесполезною, и давешний рассказ генерала служит тому лучшей иллюстрацией. Я понимаю, что, очутившись по долгу службы деятельным участником войны и наткнувшись на иррегулярные турецкие войска, производившие возмутительные зверства над мирным населением, всякий… (смотрит на князя) всякий человек, свободный от предвзятых "абсолютных принципов", должен был и по чувству, и по обязанности беспощадно истребить их, как сделал генерал, а не думать об их нравственном перерождении, как говорит князь. Но я спрашиваю, во-первых, кто же был настоящею причиной всего этого безобразия и, во-вторых, что же было достигнуто военным вмешательством? На первый вопрос я по совести могу ответить указанием на ту дурную воинствующую политику, которая, возбуждая страсти и притязания турецкой райи, дразнила турок; болгар ведь стали резать тогда, когда Болгария наполнилась революционными комитетами и туркам пришлось бояться иностранного вмешательства и распадения своего государства. То же самое и в Армении. А на второй вопрос - что из этого вышло? - ответ дан вчерашними событиями такой наглядный, что всякому бросается в глаза. Смотрите сами: в 1877 году наш генерал истребляет несколько тысяч башибузуков и спасает этим, может быть, несколько сотен армян; а в 1895 году в тех же местах такие же башибузуки вырезывают уже не сотни, а тысячи и, может быть, даже десятки тысяч населения. Если верить разным корреспондентам (хотя я, впрочем, верить им не советую), вырезано было чуть ли не полмиллиона людей. Ну, это басни. Однако во всяком случае эта армянская резня была значительно грандиознее прежней болгарской. И вот благие результаты нашей патриотической и филантропической войны".
Как видно из примера, основная опасность аргумента к альтернативе - этическая: отказ от действия, как и критика решения, - тоже поступок, нравственные основания которого почти всегда более сомнительны, чем основания критикуемого решения. Так, политик B.C. Соловьева прибегает к одному из самых распространенных и нечистоплотных способов введения в заблуждение - подмене ответственности путем переноса ее с действующего субъекта (турок), на претерпевающий объект (болгар и армян).