* * *
Одноэтажную местечковую больничку окружал густой сад. Здание было добротное, явно царских времен, и заведовал ею такой же старый, еще земский врач. Пока санитары на носилках выносили Малевича и укладывали его в тарантас, подогнанный к самому крыльцу, доктор внимательно следил за тем, как обихаживают больного и, только убедившись, что все сделано как надо, повернулся к стоявшему тут же Лечицкому.
- Ну вот, батенька мой, получите…
Полковник, остро посверкивавший стеклышками пенсне, сделал шаг вперед и неуловимым жестом вложил в докторский карман сложенную вдвое кредитку.
- Спасибо, милейший, что подлатали моего кучера. Привычка, знаете, не люблю ничего менять, а он у меня еще с той войны…
- Понимаю, понимаю… - Врач поклонился. - Но теперь беспокоиться не о чем. Наш больной уже пошел на поправку, неделька-другая покоя, и все будет в порядке. Только вы уж не пускайте лошадей вскачь…
- А почему я должен их гнать? - удивился Лечицкий.
- Ну как же… - дружески улыбнулся врач. - Вам, я слышал, новые власти отцовскую усадьбу возвратили, не так ли?
- Да, тут неподалеку, - подтвердил Лечицкий и, сняв пенсне, протер уголки глаз. - Только это не отцовская, а дедушкина усадьба. Вы знаете, я там совсем маленьким жил…
- Ну, вот и будете торопиться…
- Нет, нет, не извольте беспокоиться, - пенсне возвратилось на переносицу и снова хищно сверкнуло. - Я столько ждал, что теперь спешить не буду просто из принципа.
Лечицкий церемонно приподнял свое "борсалино", попрощался с доктором, проверил, как санитары устроили Малевича, и, взобравшись на сиденье, тронул упряжку. Выехав из больничного сада, он свернул на обсаженный деревьями тракт и, когда отдохнувшие кони сами пошли рысью, отпустил вожжи.
Теперь молча лежавший на спине Малевич видел, как медленно проплывают нависающие над головой ветки деревьев, как покачивается в такт дорожным ухабам спина в брезентовом пыльнике, и неожиданно для себя самого окликнул:
- Господин полковник…
Лечицкий слегка придержал коней и обернулся.
- А-а-а, оклемался, унтер? Как себя чувствуешь?
- Нормально…
- Вот и чудненько! - Лечицкий снял пенсне и хитро прищурился. - Ну, говори, гусь лапчатый, боишься, да?
- Нет, не боюсь… - Малевич сердито поджал губы.
- И правильно, унтер! - веселая дурашливость Лечицкого сразу пропала. - Нечего нам с тобой, унтер, больше делить. А что было, так то быльем поросло… Или, может, ты иначе считаешь?
- Не знаю…
- И то верно! Откуда тебе знать? Да и зачем знать?
Лечицкий подстегнул лошадей. В разговоре возникла пауза, и только выждав какое-то время, Малевич спросил:
- А вы… Как же?
- Я? Я, брат, в родной дом еду… Вот так-то!
- Выслужились, значит, у немцев? - сморщившись, Малевич попробовал повернуться на здоровый бок.
- Не совсем так… - Лечицкий встряхнул вожжами. - Я ведь не сразу эмигрантом стал. В "спецах" у вас тоже послужить пришлось. Ну а уж потом, когда разглядел, какой "пролетарский рай" вы строить собрались, за границу махнул. Не на Соловки ж ехать…
- Во-во… И я о том! Немцы, они усадьбы даром не раздают… И я ж слышал, вас унтер герром бароном назвал.
- Запомнил… Выходит, не совсем без памяти был. Что, думаешь немец? А оно, что Епанчины, что Лечицкие - немцы одинаковые… Но поскольку в родословных ты полный профан, поясню. Бабушка моя - урожденная баронесса Грецингер, и Розенберги нам и правда соседи были. Вот я знакомством старым и воспользовался… А раз бумага у меня, и там написано, что я потомок герра барона, значит, все "альзо орднунг".
Малевич скептически скривился.
- Ну да, а баронское-то поместье зажилили…
- Зажилили, скупердяи, это точно! - Лечицкий расхохотался и внезапно спросил: - Ну а ты как, унтер?
- А я в тюрьме сидел.
- И что, выпустили? - Лечицкий недоверчиво сощурился.
- Сами вырвались… Как наши Кресы в 39-м заняли.
- Подожди, подожди…Ты что, выходит, в Польше сидел?
- Выходит так…
- Последний раз мы с тобой встречались в восемнадцатом… - вслух начал рассуждать Лечицкий. - Ты при чинах, значит, служил… И как же ты в польской-то тюрьме выслужился?
- А я в 20-м на польском фронте был. Под Каменкой ранили. Худо стало, в общем, застрял… А потом пилсудчики выследили и, ясное дело, в каталажку. За все про все пожизненно дали…
- М-да… - пожевал губами Лечицкий. - Врешь, конечно, но и так все ясно. В нелегалах ходил, мировую революцию вперед двигал. Додвигался, дурак… В лесную-то водомоину как попал?
- В водомоину?.. - Малевич наморщил лоб, силясь понять, о чем речь, и лишь потом пояснил: - А-а-а… Сначала как могли отбивались, потом - окружение. Месяц выходили сводным отрядом и напоролись в лесу на немцев. Признаться, неразбериха началась… Вот там меня и зацепило. В очередной раз…
- А чего ж солдатики твои своего комиссара бросили?
- Думаете нарочно?
- Есть такая мыслишка…
- Все могло быть… Но я вроде как сам еще шел. Не помню…
Малевич прикрыл глаза, помолчал и только потом спросил:
- Господин полковник, вы меня долго везти будете?
Явно отвлекшись на что-то свое, "герр барон" какое-то время молчал и только потом ответил:
- Долгонько… Тем более врач наказал не торопиться. Ты если устал, спи. Надо будет, я тебя разбужу.
Сидевший все время вполоборота Лечицкий снова повернулся спиной к Малевичу, и, плавно покачиваясь, тарантас покатил дальше по затененной дороге…
* * *
Превосходный "Цейс" позволял видеть многое, и, несмотря на быстро сгущавшиеся сумерки, пан Казимир неотрывно разглядывал добротные хуторные постройки. Отсюда, с опушки, хорошо просматривались и хозяйские постройки, и на удивление чистый двор.
Богатый хутор, принадлежавший Гнату (тому самому мужику, которого таинственный "пан Меланюк" отправил разыскивать самолет, упавший два года назад), был, в общем-то, надежной гарантией. Конечно, пан Казимир не очень-то доверял Гнатовым заверениям, но, поддавшись на уговоры Вукса, майор рискнул…
Сумерки наконец взяли свое, и постройки как бы растворились во тьме. Майор спрятал бесполезный бинокль и, поднимаясь с земли, на всякий случай уточнил у дежурившего здесь с утра Вукса:
- Хозяин с хутора никуда не отлучался?
- Никто не отлучался. - Вукс тоже встал и начал отряхиваться.
Но сомнения все еще мучили пана Казимира, и он спросил:
- А Гнат наш хуторной часом не соврал, что Меланюк этот сам-один к нему заезжает?
- Нет. Я ему втолковал, если что не так, - спалим. Уяснил…
- Уяснил-объяснил, а все может быть… - пробормотал майор.
- Так мы ж с Рыбчинским подстраховываем… - Вукс недоуменно пожал плечами и вдруг задал вопрос: - Пан майор, как вы считаете, самолет из Лондона будет?
- Не знаю, Владек… Я лично не надеюсь, но если прилетит, посажу на него летчиков. Они, как я понял, свой выбор сделали.
- А вы, пан майор? - Вукс проявил странную настойчивость.
- Еще нет, Владек, но нам всем предстоит сделать выбор. Тем, кто уцелеет… - уточнил пан Казимир и насторожился.
Послышались негромкие шаги, и из-за кустов появился поручик Рыбчинский, контролировавший подходы к хутору с другой стороны.
- Все в порядке, пан майор. Можно идти…
- Тогда пойдем.
Пан Казимир вздохнул, на всякий случай поставил ВИС на боевой взвод и в сопровождении обоих поручиков зашагал к хутору.
Вблизи дом казался приземистым, беленые стены скрадывались темным свесом крыши, и только деревянные балясины входа хорошо прорисовывались на сером фоне. Где-то за углом звякнула цепь, и, не дожидаясь, пока собака зайдется лаем, пан Казимир подтолкнул Вукса.
- Давай, Владек, стучи.
На стук долго никто не откликался, и только неугомонный пес, гавкая, гремел цепью. Наконец за дверью послышалась возня.
- Ну, открывай, Гнат, открывай! - насмешливо приказал пан Казимир и потянул дверь на себя.
- А це вы… Прошу, прошу… - Гнат, сам открывший дверь, услужливо кланялся, отступая в глубь коридорчика.
Оставив Рыбчинского на крыльце, пан Казимир и Вукс пошли за ним и очутились в низкой горнице с лавками вдоль стен. В переднем углу над лампадкой теснились иконы, украшенные дешевой фольгой, а посередине комнаты, на дощатом столе, светила семилинейная керосиновая лампа с надбитым стеклом. Фитиль ее слегка косил, и язычок пламени завивался с одной стороны струйкой копоти, тянувшейся к отбитому краю.
- Ну, принимай гостей, Гнат, - пан Казимир уверенно шагнул вперед и сел на лавку, покрытую домотканым рядном.
Хозяин засуетился, явно порываясь поставить что-то на стол, но майор жестом вернул Гната на место.
- Подожди, успеется, сначала дело.
- Справа? - как-то неуверенно протянул Гнат и покосился на Вукса, подпиравшего спиною дверной косяк.
- Ну да, дело, - подтвердил поручик. - И не метушись, а то знаешь, Гнат, скажем немцам, что ты наш, они тебя и повесят!
- Чого мени метушитись? - Гнат сразу обмяк и опустился на лавку.
Пан Казимир, отметив про себя поведение Гната, внушительно начал:
- Мы присмотрелись к тебе, Гнат. И потому прямо скажем: раз Украина - для украинцев, то само собой Польша - для поляков…
Сейчас майор сознательно напускал тумана. Он знал, от того, что скажет Меланюку Гнат, будет зависеть и то, что скажет сам "пан"…
Услышав об Украине для украинцев, Гнат стрельнул глазами, и пан Казимир, поняв, что рыбка клюнула, уверенно продолжил:
- Так что, сам понимаешь, нам с вами делить нечего. Тем более, мы отсюда уходим. Да, тот самолет, что ты искал, в лесу валяется…
- А що?.. - Гнат поднял голову. - Вин вам ни до чого?
- А на кой он нам? - пан Казимир безразлично пожал плечами.
То ли Гнат вообще соображал туго, то ли был себе на уме, но, во всяком случае, прошло немало времени, прежде чем, покосившись на Вукса, он медленно, с запинкой спросил:
- А раз вы, пане, той… Уходите… То мени, той… Чого казаты?
- А так и скажешь, - добродушно хмыкнул пан Казимир. - Искал самолет и нас видел. А еще пану Меланюку скажешь: у нас интерес есть поговорить с ним, если захочет…
- А якщо не схоче?
- А тоди й мови нема, розийшлысь тай годи, - неожиданно для Гната по-украински сказал пан Казимир.
- А якщо… - видно было, что мужик тяжело думал, - вин погодыться, мени що, по вас до лясу йти?
- Ну зачем же?.. - усмехнулся пан Казимир. - Я полагаю, пан Меланюк - человек занятой, ему ждать некогда. Мы его сами тут подождем.
- Тут?.. - совсем растерялся Гнат.
- Ну да. Ты ж сам уверял, что он вот-вот приехать должен… - и поднявшись с лавки, пан Казимир начал по-хозяйски осматривать горницу, как бы выбирая, где тут расположиться…
* * *
Сегодня Малевич чувствовал себя гораздо лучше. Жжение во всем теле пропало, сознание сделалось ясным, и хотя едва затянувшаяся рана отзывалась на каждый толчок, но все же боль стала терпимой. Плетеный кузов тарантаса уютно поскрипывал, над его краем неспешно плыли ветви деревьев, а далеко вверху, в пронзительно-синем небе, висели маленькие, ватно-белые облака.
Чувствуя прилив сил, Малевич приподнялся на локтях и выглянул из тарантаса. Лошади рысью бежали по узкой лесной дороге, ее колея, испятнанная световыми зайчиками, уползала в глубь чащи, и та же брезентовая спина возницы маячила на сидении.
Полковник-то и дело подстегивавший и так идущих рысью коней, услыхал сзади возню и сразу же, натянув вожжи, обернулся.
- Тебя как, унтер, трясет не сильно?
- Нормально… Вот только не пойму я, вашбродь, чего это вы с утра пораньше, гоните? Или поспеть хотите до вечера?
- Приехали, унтер, приехали. Вот-вот увидеть должны…
- Как приехали? - изумился Малевич. - А чего ночевали рядом? Вполне могли вчера добраться. Засветло…
- А ничего ты, унтер, не понимаешь… Я ж сколько лет тут не был! Хочу, чтоб как в детстве… Солнце, утро, радость…
Действительно, из леса доносился птичий пересвист, пряный запах и шум листьев от тянувшего поверху ветерка.
Некоторое время Малевич в упор смотрел на брезентовый пыльник. Он понимал, что обязан этому человеку, своему врагу, многим, к тому же, превратившись в "герра барона", полковник становился как бы вдвойне врагом, и эта мысль все время подспудно давила Малевича. В конце концов надо было что-то решать, и он рубанул прямо:
- Ага, и меня, для полноты счастья, на пороге застрелите!
- Тп-п-р-р-р-у… - Лечицкий резко осадил лошадей. - Дурак ты, унтер, ох и дурак! Пойми, застрелить-то тебя я и раньше мог. Так что, гусь лапчатый, ты зря боишься…
Малевичу вспомнилось, что в прежние времена "их высокоблагородие" называл его "гусем лапчатым" только в минуты крайнего благорасположения, но тут же прогнал эту мысль и сердито поджал губы.
- А кто вас знает? Небось там у столба в восемнадцатом многое передумали…
- Ты глянь! Вроде как поумнел… - Лечицкий пристально посмотрел на Малевича. - До моих лет доживешь, совсем умным станешь. Сказал, - целый будешь.
Сейчас между ними как бы само собой возникло какое-то почти прежнее доверие, и Малевич немедленно этим воспользовался.
- Да зачем я вам целый-то? В холуи, что ли?
- Зачем на себя наговариваешь? Холуем ты никогда не был. Ты, унтер, - солдат и хороший солдат… Пойми, встреть я тебя в колонне пленных, сдал бы охране не задумываясь. А ты в самых клятых условиях дрался, еще и шкуры своей комиссарской не снял. Ценю…
- Вы что, хотите, чтоб я и дальше с немцами воевал? - изумился Малевич.
- Да, унтер, я тебя из того леса вытащил для войны…
- Погодьте, вашбродь, мы вроде как с вами по разные стороны? - В голосе Малевича прозвучала растерянность. - И защищали разное…
- Одно мы с тобой защищали, унтер, одно… Только я - раньше, а ты - теперь… И нечего нам с тобой, унтер, больше делить. А что было, так то быльем поросло, да… Или, может, ты иначе считаешь?
- Не знаю…
Вопрос застал Малевича врасплох. Он и в самом деле не мог понять, как ему относиться к так внезапно возникшему в его жизни полковнику.
- И верно, откуда тебе знать? - Лечицкий помолчал и медленно, как-то раздумчиво, добавил: - Да и зачем знать? Вот подлечишься малость, и иди себе на четыре ветра…
Услышав эти слова, Малевич вздрогнул. До сих пор он все время терялся в догадках, на кой черт Лечицкий тащит его за собой. Уж что-что, а возможность избавиться от Малевича предоставлялась "герру барону" неоднократно. Тем более, что тарантас катил через занятые немцами местечки, с поразительной легкостью минуя всякие контроли посты и проверки.
Малевич решил было, что такой многообещающий разговор будет продолжен, но Лечицкий неожиданно замолчал, встряхнул вожжами, лошади побежали резвей, колеса застучали по корневищам, и, наконец-то съехав с увала, тарантас резко остановился.
Малевич перевернулся через здоровый бок и заглянул поверх кузовной плетенки. Вырвавшись из леса, дорога сбегала вниз и исчезала за фасонной оградой. Небольшая усадьба раскинулась на берегу озера, как красочная игрушка. Темно-зеленая горжетка леса полукругом подступала с боков, и на ее фоне красная черепичная кровля дома, украшенного башенками и галерей, казалась оторочкой старого военного кафтана…
- Слава те, Господи, цел! - Лечицкий снял пенсне и осторожно, пальцами, прикоснулся к глазам. - Ты тоже, наверное, хату свою помнишь, унтер, так что должен понять…
Малевич не ответил. Он увидел, как из ворот усадьбы верхами выехало несколько полицаев и карьером понеслись к остановившемуся тарантасу. Топот всадников приближался, и, едва подъехав, их старший полициант гаркнул:
- Хто такие? Документен!
Лечицкий протянул бумаги, полицейский углубился в чтение, а Малевич инстинктивно дернулся, и у него все поплыло перед глазами. Рядом с тарантасом, на сытой, перебирающей ногами лошади, одетый в полицейскую форму, сидел Петро Меланюк…
* * *
Тарантас Лечицкого в сопровождении полицейских торжественно въехал во двор усадьбы. Лечицкий натянул вожжи, встал в тарантасе во весь рост и перекрестился. Меланюк, теперь неотступно следовавший за ним, приказал своим людям спешиться и, стоя рядом с тарантасом, почтительно доложил:
- Я перепрошую, позаяк я ознайомленый з вашими паперами, забовъязаный всиляко сприяты у ваший справи…
Похоже, только теперь "герр барон" обратил на него внимание.
- Послушайте, любезный, а вы зачем здесь?
- За наказом ляндвирта проводили облік реманенту, герр оберст!
- Вон оно что… Ну тогда помоги вылезть, любезный.
Меланюк поддержал Лечицкого под локоть и, глядя на Малевича, как бы между прочим спросил:
- А то хто з вами?
- Кучер, ранили его по дороге.
- То, може, фершала треба?
- Не надо, его врач смотрел.
Лечицкий скептически огляделся и покачал головой.
- Пожалуй, убраться надо бы…
- Слухаю! - так и подпрыгнул Меланюк. - Панасе! Скочь у село, збери баб, мужикив і фурманкою сюда! Тут все чистыты!
Лечицкий проводил взглядом ускакавшего в село Панаса и одобрительно кивнул Меланюку.
- Ну, пошли, глянем, что тут есть…
В живописной усадьбе, "за совитив", судя по всему, размещался какой-то дом отдыха. Кругом все было перевернуто, мебель опрокинута, но зато окна двери и даже остекление везде было цело. Лечицкий, сопровождаемый Меланюком, прошелся по комнатам, мельком заглянул на первый этаж и, усмотрев в бывшей людской более-менее обставленную комнатушку, распорядился:
- Кучера моего сюда занесите.
Меланюк опрометью бросился выполнять распоряжение. По его команде полицаи осторожно сняли Малевича с тарантаса и на руках занесли в людскую, где для раненого нашелся довольно сносный топчан.
Тем временем Лечицкий, закончив беглый осмотр дома, поднялся по лестнице и засел в самой верхней комнате у окна с видом на озеро. Поняв, что это надолго, Меланюк только и ждавший момента, поспешил вниз.
Поспешно пройдя пустой темноватый коридор, Петро распахнул дверь и остановился, едва переступив порог.
Приподнявшись на своем покрытом рядном топчане, Малевич несколько секунд вглядывался в лицо Меланюка и только потом, бессильно откинувшись на подушку, сдавленно прошептал:
- Ну, наконец-то ты, а я уж ждал, ждал…
- Не мог я раньше, товаришу Малевич, не мог! Але як бы вы зналы, який я радый…
Меланюк с трудом овладел собой и, так и позабыв поздороваться, присел на краешек топчана. Малевич лежал неподвижно, и Петро испуганно схватил его за руку.
- Дядьку, дядьку, ви що?
Малевич медленно открыл глаза и улыбнулся.
- Ранен я, Петро. Еще не одужав…
- А той, ну… Пан Лечицький, як то?
- Да не знаю… Он меня случайно в лесу нашел. Мы еще с той войны знакомы.
- От воно що… А я думав, думав…
- Про это потом. Сейчас пан полковник что делает?
- У кимнати на верси биля викно засив.
- А-а-а, вспоминает, наверное… Он же вырос здесь.
Малевич на секунду расслабился и тут же жестко приказал:
- Про наше знакомство ему ни слова!
- Так, поняв… - Петро весь подобрался.